К мужу влечение твое…

К мужу влечение твое…

…Как вдруг незримая чужая сила

Меня, рванув, за волосы схватила

И стала гнуть: «Смирись, не прекословь»!

«Ты – Смерть?» – изнемогая, я спросила.

Но голос отвечал: «Не Смерть, – Любовь».

Элизабет Браунинг [181].

Одинокая женщина, даже с ребенком, явление столь же безрадостное, сколь и распространенное. Социологические опросы во всех странах показывают: только семейные довольны, без мужа (жены) счастья быть не может. «К мужу влечение твое»: библейский приговор опровергнуть невозможно; Марк Твен в остроумном «дневнике Евы» приписывает ей примерно такие рассуждения: когда я спрашиваю себя, почему я люблю его, мне ясно, что я этого не понимаю; он не слишком сообразителен, не так уж деликатен, заботлив и чуток, совсем не трудолюбив и не благороден: он выдал меня; но я его не виню, это свойство его пола; очевидно, я люблю его потому что он мой и потому что он мужчина.

Осознавая себя, женщина инстинктивно ждет и жаждет сильного, взрослого, умного, кто защитит, всё объяснит и твердой рукой поведет за собою. Некоторые и вымаливают, кто мужа, кто духовника; м. Л. в этих поисках трижды выходила замуж, всякий раз разочаровываясь; когда совсем отчаялась, взмолилась Богу с просьбой о руководителе – и оказалась в монастыре; теперь говорит, что кроме Христа руководителя не найти. Нет, благополучные семьи попадаются, рассчитывать на удачный брак вполне допустимо, при одном условии: надо быть готовой расплачиваться за счастливый союз кровью своего сердца.

Психологи говорят, а опыт подтверждает: мужчина выбирает по внешности, за красоту. На самом деле ясные глаза, стройная фигура, гладкая кожа, белые зубы составляют облик, который он подсознательно видит благоприятным для будущей матери его детей.

А как выбирает женщина? «О! он такой симпатичный, остроумный, такой внимательный, щедрый»! Приятные ощущения заменяют разум, затмевают реалистический взгляд на внутренние качества кавалера; отношения развиваются под девизом «мне хорошо с тобой» и всё, что не вписывается в нежную лазурь, безотчетно отвергается.

Но однажды утонченный романтик из-за какого-нибудь ничтожного инцидента во мгновение оборачивается злобным агрессивным мужланом. Или оказывается наркоманом. Или алкоголиком. Или игроком. Или неукротимым блудником. Или растратчиком. Или ни к чему не способным паразитом. Отшатнется ли женщина в ужасе от перспективы союза с таким кандидатом?

Правильно, ни-ког-да, во всяком случае русская женщина. Она ринется помогать, поддерживать, обеспечивать, с верой в волшебную силу любви, которая чудесным образом изменит, исцелит и преобразит его, и притом, что совсем не маловажно, будет чувствовать себя героиней. Он счастлив до слез, он в восторге, падает на колени, целует руки, он строит лучезарные планы, клянется, обещает…

Спаси нас Бог от участи Прекрасной Дамы [182]: однажды, когда обещания в очередной раз нарушены и все светлые мечты поруганы, она возжелает обычной бабьей доли, каплю простой человеческой ласки, внимания, захочет дружеского участия и надежности, в порыве откровенности выкажет обиды, упрекнет в эгоизме, всплакнет об обманутых ожиданиях. И тогда он, в свою очередь испытав разочарование и крушение надежд, с полной убежденностью станет обвинять подругу, не оправдавшую его возвышенных упований: я думал ты не такая как все… а ты меркантильная… эгоистка… самка…

Женщина не сбежит и теперь; всегда склонная к самогрызению, она станет искать вину в себе, считать критику правильной, привыкать к унижениям и рыдать в подушку. Безрассудная рабская зависимость от кого бы то ни было вовсе не является добродетелью и признаком беззаветной любви, наоборот, как всякая зависимость, губит человека, обедняет личность, сводит ее к нулю.

Так вляпалась В., выйдя замуж за похожего на артиста Костолевского высокого задумчивого красавца-художника, претендовавшего на новое слово в искусстве, но потратившего жизнь на пьяные дискуссии в чужих мастерских. Ее сестра, рассудительная Г., отрицая значение мужской внешности, ждала жениха с умом и способностями, в том числе с умением зарабатывать, а как же, декларировала, нужен кормилец и защитник потомства. Но вышла за симпатичного рыжего парня, совсем не соответствующего ее матримониальным планам.

Стереотипные представления о ролевых функциях в семье порождают ошибки: хороший человек, т.е. умный, честный, щедрый, бескорыстный, по определению не может быть ловким добытчиком. Надо еще учесть, что советская цивилизация, ограничивая возможности мужчин зарабатывать, вовсе отучила их работать. И вот, при давлении общепринятых стандартов, а также мнения вездесущей мамы, появляется навязчивая мысль: «что он за мужик, если у меня оклад больше?!».

Постепенно кристаллизуется мнение о своем превосходстве и главенстве: «езжай прямо! обгоняй! ты на встречку вот-вот выползешь!»; «красный галстук к синему костюму! сущий попугай!» «да он у нас безрукий, гвоздя вбить не умеет!»; «где ты шлялся?» и «куда потратил сотню?»; а уж если он, бедненький, выпил с горя – всё, повод найден, «с алкоголиком жить не буду!».

Но его воспитывали исключительно женщины: разведенная бабушка, разведенная мать, разведенные учительницы в школе, он не получил опыта целостной семьи, лишенный отцовского примера, не приобрел мужских качеств, не научен порядку, дисциплине, независимости; он такой уязвимый, не умеет полагаться на себя и преодолевать страхи, быть хозяином положения. Женское окружение вырабатывает у мальчика привычку получать, а не дарить, всегда ожидать материнского участия, принимать заботы о себе как должное и на любую ерунду реагировать депрессией, от которой принято лечиться вкушением крепких напитков.

В советское время секса у нас не было, поэтому теперь ему придается непомерно много значения: журналы, фильмы и телевидение проявляют большую озабоченность об этом предмете: люди думают, что обогатившись новыми познаниями в интимной области, они откроют в любовных отношениях доселе неизвестные сладостные сюрпризы. Но ожидания не оправдываются: эгоизм он и в постели эгоизм. Христианство не отвергает плотского, физиологического, однако люди не мотыльки, и нижнее должно находиться в послушании у высшего, тело обязано подчиняться если не уму и воле, то совести и состраданию. Истинная любовь начинается именно когда страсть остыла, тогда и удается рассмотреть в супруге нечто совершенно новое, интересное, удивительное и положить начало браку, основанному не на удовольствии, а на взаимном доверии, самопожертвовании, искренности и терпении.

Вообще говоря, сам по себе брак – поразительное чудо; в традиционном мужском восприятии женщина странное безбашенное существо, лишенное логики и порядка, сфинкс, а женская осторожность видит в мужчине нечто грубое, опасное, мало приспособленное к нормальной жизни. Несовместимость усугубляется различиями в происхождении, образовании, привычках, пристрастиях – и вот все это должно срастись в плоть едину, и произвести на свет детей, которые тоже оказываются совсем иными, не такими как мы ожидали, не слушаются наших мудрых советов и топают по собственной дорожке, совершая собственные ошибки. Так устроил Господь, чтобы нас спасти. Каждому предстоит подвиг преодоления своей самости [183]; личность возрастает только в тесном общении с ближним, в семье, обычной или монашеской.

Женился О., паренек серьезный, основательный, работящий; венчались, разорили родителей богатой свадьбой. Он старался изо всех сил, нашел высокооплачиваемое, но хлопотное место, выкладываться приходилось, не считаясь со временем, а придя домой, жены не видел, она, тяготясь ожиданием, уходила к маме, к подружкам, на дискотеку; расстались, не прожив в браке и полугода.

Беда, что один человек не способен понять трудностей другого, если не пережил подобное сам. Вторая беда, что каждый считает свои мнения единственно верными и безупречными. Но если щедро делиться интересами, раздумьями, сомнениями, впечатлениями, тогда внутренний мир обоих расширяется, удваивается, жизнь становится общей. Брак это нескончаемая исповедь, сказал один мыслитель. Непостижимо, в чем выражается общение верующей жены с неверующим мужем: «суп остыл»; «на улице дождь»; «вынеси мусор»? о чем они говорят, если не затрагивают самого главного? Что за любовь, если отношения не касаются жизненной сути?

Выстраивание отношений в семье настоящее творческое дело; такие восхитительные чувства как влюбленность долго не живут и для семейного союза непригодны; яркое пламя вскоре превращается в чадящие угольки, и оказывается, что вышла за чужого, куда деваться? Искать нового, ради возврата прежней завлекательной остроты? Но по-христиански из монашества и брака обратного хода нет; при живом муже никак не возможно предпочесть другого, вернуться к маме или устроиться в монастырь: все будет неправильно, не по-божески, эгоистично, и душевного удовлетворения дать не может. Недаром даже апостолы, услышав из уст Учителя строгий запрет разводиться, заключили, что тогда уж лучше не жениться – оценили высоту ответственности.

Разве повальные разводы, участившиеся с учреждением женской самостоятельности, не от эгоизма и глупых женских фантазий? «Подлинно, жена благочестивая и разумная скорее всего может образовать мужа и настроить его душу по своему желанию… поэтому убеждаю вас, жены: считайте это обязанностью и не словами только, но и делами наставляйте своего супруга» [184]. Одна матушка, жена священника, жалобы на мужей останавливает сразу: «А ты что сделала, чтоб он лучше стал? Ты же за него будешь Богу отвечать!».

«Он зарплату не всю отдает, – брюзжит Л., – а я ему ужин не готовлю»; следует рассказ о ежедневных изнурительных разборках, авансах, подсчетах. «Слушай, ты его любишь?» – «Ну да». «Так при чем тут деньги!». «Понимаешь, он зарплату не всю отдает…». Претензии, придирки, борьба за власть, мелкие, но постоянные свары заканчиваются катастрофой, гибелью семьи. Куда девалось бескорыстное благородство, издавна отличавшее русских женщин? Декабристки последовали за мужьями в Сибирь, отринув титул, комфорт, светское положение, некоторые, как мы знаем, даже не ради любви к мужу, но из безусловной верности христианскому супружескому долгу.

А вспомнить подруг великих творцов; о них мало что известно, кого они интересуют; однако с уверенностью можно констатировать, что большинство их сознательно принесли себя в жертву; «бывают жены типа «верного», особенного, самоотверженные «служительницы гения», видящие только его, любящие до конца, прощающие, даже впредь простившие – всё», рассуждала Зинаида Гиппиус на примере спутницы поэта В.Я. Брюсова. Однажды жена Горького спросила Веру Николаевну Бунину: «Сколько лет вы служите Ивану Алексеевичу?».

Супруга одного классика советской литературы, смеясь, рассказывала, как, закончив уборку на даче, она ходила с веником за мужем, который поднимался по лестнице на второй этаж, стругая на ходу палку, и подметала за ним, подметала… Он говорил о своей безумной любви, грозился убить любого, кто ее обидит, но всегда забывал день ее рождения. Прославлены недостижимо идеальные Беатриче, Лаура, «смуглая леди сонетов», «гений чистой красоты», а жен никто не знает, их не записывают в соавторы и редко воспевают, но, возможно, число гениев поубавилось бы, не дай им Господь в подпорки отважных, смиренных, терпеливых женщин.

В черном бархате советской ночи,

В бархате всемирной пустоты

Всё поют блаженных жен родные очи,

Всё цветут бессмертные цветы

(О. Мандельштам).

Книга, объединившая не богатое литературное наследие Лидии Бердяевой, удачно названа «Профессия – жена философа». Как-то, записала она в дневнике, Николай Александрович сильно нервничал, оттого что ввиду ее болезни ему пришлось самому покупать продукты: «трудно этим заниматься, когда голова сейчас вся занята критикой Канта». Ни при какой погоде невозможно вообразить подобное из уст женщины; она приходит защищать докторскую, пропахнув жареной картошкой, потому что готовила диссертацию и обед на кухне, одновременно; а кандидатская ассоциируется у нее с паром кипятящихся пеленок, песком в глазах от недосыпа и плачем прихворнувшего младенца.

Как больно задевали Софью Андреевну Толстую рассуждения о гениях, нуждающихся больше в общении с древними философами, чем с живыми членами своей семьи. «Гению надо создать мирную, веселую, удобную обстановку, гения надо накормить, умыть, одеть, надо переписать его произведения бессчетное число раз, надо его любить, не дать поводов к ревности, чтоб он был спокоен, надо вскормить и воспитать бесчисленных детей, которых гений родит, но с которыми ему возиться скучно и нет времени, так как ему надо общаться с Эпиктетами, Сократами, Буддами… И когда близкие домашнего очага, отдав молодость, силы, красоту – все на служение этих гениев, тогда их упрекают, что они не довольно понимали гениев, а сами гении и спасибо никогда не скажут, что им принесли в жертву не только свою молодую, чистую жизнь материальную, но атрофировали и все душевные и умственные способности, которые не могли ни развиваться, ни питаться за неимением досуга, спокойствия и сил (курсив С.А. Толстой) [185].

Л.Н. Толстой, высокомерно отрицавший «удивительную глупость, которая называется «правами женщин», мог себе позволить эффектно отказаться от имущества, потому что всем в доме управляла Софья Андреевна; она же издавала его сочинения и, разумеется, брала за них деньги, без которых графу не подали бы на обед даже пресловутых рисовых котлеток. Хваленый знаток психологии, он изрек о Наташе Ростовой: «она не удостоивает бытьумной»,и восторженные почитатели распространяют эту унизительную характеристику чуть ли не на каждую из посвятивших себя семье и детям. Какая слепота! Она, совсем напротив, весьма удостоивает, она удостоивает не быть умной, да еще с такой изощренной тонкостью, что самовлюбленный граф, всю жизнь носимый на руках преданными женщинами, никогда не получил повода о том догадаться. Хотя, может, случайно прозревал иногда истину и именно тогда рвал и метал и уходил из дому?

Один пример из не столь уж давних времен: Н.А. Заболоцкий в молодости по всякому поводу яростно бранил женщин, поддерживаемый компанией других знаменитых поэтов; с женой был холоден и строг. Но грянул гром, в 1938 году Заболоцкого посадили, Екатерина Васильевна осталась с двумя малышами и «спокойно, с чисто женским умением переносить боль, взвалила на плечи то, что послала жизнь». Когда Николая Алексеевича в 1944 году освободили из лагеря, она с детьми приехала к нему в ссылку, в Кулунду, и он уже не снисходил к ней, а вел себя «так, будто и она гений». Вскоре он написал стихотворение, в котором всё сказано [186].