К обретению смысла

К обретению смысла

…восхить меня в ту высь,

Откуда открывается паденье.

Владислав Ходасевич.

Д. сравнивает свое первое посещение храма с возвратом в родной дом: ей всё казалось знакомым, родным, невесть почему забытым, а теперь радостно вспоминаемым. Но, грустно добавляет она, еще целых три года в церковь почти не ходила; не то чтоб колебалась, а как-то не получалось, хотя уже поняла: христианская жизнь интересней и увлекательней любых приключений, притом поиск и риск никогда не венчается удовлетворением от достижения намеченной цели, поэтому скука абсолютно исключается.

Женщине вера необходима как воздух. Мужчина может существовать в рамках умственных категорий, а женщине только вера может дать незыблемую твердость души, охранить от цинизма, пошлой «теории относительности» добра и зла; только в Церкви она совершенствуется, возращая чистоту, благородство побуждений, только в Церкви в трудные минуты жизни она обретает высший смысл страданий и никогда не пожалеет об «удовольствиях», покинутых ради Истины.

Медлим по ряду причин; во-первых, мы привыкли торопиться и топать ножкой, если что не по-нашему, а Господь не имеет обыкновения потакать капризам.

Во-вторых, совсем же некогда! Ведь что удивительно: если ребенок температурит, если подруге плохо, если сломался дверной замок, если заболел зуб – время всегда найдется, в любом количестве. А если умирает душа, непременно наваливается тысяча избыточных мелочей и заслоняет единственно важное и целесообразное.

В-третьих, Православие, как известно, «трудная вера»: требует всего, а взамен, в отличие от сект, сулящих примкнувшим к ним немедленное «духовное просветление» плюс материальное обогащение и всяческую удачу, не обещает ничего, во всяком случае ничего такого, от чего лично мне с сей минуты навеки станет светло и прекрасно.

А самое главное препятствие – вольное, неподотчетное, разнузданное существование, которого, все понимают, церковная дисциплина не допускает. Ученые спорили, крестилась ли Марция, известная куртизанка, наложница императора Коммода (П век). Она, утверждают, любила Бога, отказалась от язычества, делала добрые дела, сочувствовала и покровительствовала римским христианам, способствовала ослаблению гонений, но продолжала порочную жизнь и, похоже, так и не успела принести покаяние [98].

Уговорить себя несложно: мол, Бог «не в бревнах, а в ребрах», то есть в душе; некоторые и молятся своему послушному карманному богу, но остаются с идолом, и все закручивается как прежде. Кто из нас миллион раз не намеревался с понедельника непременно заняться самосовершенствованием, на час раньше вставать, учить языки, соблюдать диету, делать по утрам зарядку, сдерживать инстинкты, творить добро; и кто миллион раз не убеждался, что вытащить собственную особу за волосы из болота доступно лишь Мюнхгаузену.

Иным свойственно видеть причины своей слабости и неудачливости только вовне, объяснять тесноту душевного плена происками темных сил: сглазом, иголками, рассыпанными у порога, проклятием, насланным от нехорошего человека, и лихорадочно искать «сильного» священника, юродивого, старца, «бабушку», любого, кто «снимет порчу» и наладит несчастную нашу жизнь. Ничего подобного не случается никогда, и чем раньше избавиться от вредных иллюзий, тем лучше.

В Церковь! Только она обещает утешение измученной душе, только Христу по плечу наше спасение, а совершает Он его в Таинствах церковных, т. е. таинственно, невидимо, но весьма ощутимо. Кому Церковь не мать, тому Бог не Отец. В Церковь! Не оглядываясь «на красные башни родного Содома [99]», сразу и навсегда!

Поначалу служба очень трудна, что объясняется прежде всего непривычкой, но также и активными усилиями врага нашего спасения, выталкивающего нас из враждебного ему места. «Ой, казалось, с меня кожу живьем сдирают, – вспоминает Г., – ну, думаю, сегодня уж ладно, как-нибудь вытерплю, коли пришла, а больше сюда ни ногой. Потом, церковнославянский; спрашиваю священника: почему непонятно-то, перевести бы! А он устало отвечает: неужели ради Бога не одолеть церковнославянский? И правда ведь, слух начал улавливать какие-то повторы, ритм какой-то, уже интереснее. Часослов конспектировала и следила по тетрадке…».

А главное, конечно, понимать смысл. В нашем языке отразилось, увы, распространенное, так сказать, народное представление, будто «молиться» означает всего-навсего почаще осенять себя крестным знамением и кланяться, а службу надо «отстоять», ну еще записки подать, за здравие-за упокой, свечки поставить за упокой-за здравие.

Нашей эмоциональной природе свойственно сводить присутствие в храме к приятным ощущениям и сладостным переживаниям, возбуждаемым приятным пением и торжественными церемониями. Но богослужение, в особенности литургия, есть нечто гораздо большее, это встреча с Истиной, исповедание Боговоплощения и общение с Господом Иисусом Христом, восполняющим Своею благодатью наше присное несовершенство и подающим силы жить соответственно Его заповедям.

Молиться в храме означает прежде всего внимательно слушать, что читают и поют. Но как бы далеко от идеала мы ни пребывали: читают невнятно, поют и того хуже, болит голова, слипаются глаза, нужно добыть до конца, не уходить; в крайнем случае можно вообразить, что терпишь маленькое мученичество. Постепенно откроется дивная красота, высочайшая премудрость, неописуемая роскошь нашего богослужения, незримо воспитывающего (от «питать», кормить) и душу, и сердце, и ум.

Не стоит ожидать ангелов с неба, которые сделают всё за нас и на ручках понесут к райскому блаженству. Процесс перерождения долог и болезнен, впереди серьезная работа, новая жизнь, основанная на самодисциплине и честности. Православные любят подписывать к своему имени буквы р. Б., раба Божия; но сие именование подобно высокому титулу, его надо заслужить, надо дорасти до абсолютного доверия Творцу, до такой веры, которая, как говорили святые, не поколеблется даже если небеса упадут на землю.

Придется преодолеть великое множество препятствий; если свести их воедино, получится одно, ну пусть два: страх за тело и лень. Когда приходится выбирать, мы ищем дорожки полегче, не желая рисковать покоем, сытостью, комфортом. Вот М. в тяжелую минуту, после смерти мамы, бросилась в храм, молилась, постилась, исповедовалась; но однажды случайно увидела того, кто ей нравился, с другой, и вера кончилась: обиделась на Бога, не защитившего ее на самом, по ее мнению, главном фронте.

Обычное дело: доброе приемлем, неудача же становится поводом к Его отрицанию. Избитый метод атеистов: обвинять Бога в том, что страдают невинные, болеют и умирают дети. Но в таком случае, согласно элементарной логике, следовало бы непрестанно благодарить Его, что остальные дети, большинство, здоровы и благополучны. Быть может, ветхая натура просто ищет предлог возвратиться; двух месяцев хождения в церковь М. хватило для осознания суровой перспективы: придется разрушить шаблон сиюминутного, бездумного бытия, с серой, но обжитой повседневностью, отвязанными друзьями, прикольными вечеринками, приятными привычками, словом, сломать не очень-то веселую, но свою, устоявшуюся жизнь.

Нам нравится крутиться как белка в колесе, мы легко привыкаем к чему угодно, терпим однообразие быта, приспосабливаемся к рабству, но в глубине души каждая женщина ощущает тревогу, тоскует по чему-то, чему не знает названия, плачет, иногда подумывает о самоубийстве, но на самом-то деле хочет вырваться, выйти из круга повседневности и почувствовать себя живой. Тянет в храм, она заходит туда по пути в магазин, ставит свечки, слышит зов иного мира, но… ведь столько неотложных дел, хлопот полон рот, работа, дом; потребности души откладываются на потом, оттесняются на задворки.

Вот почему много званых, но мало избранных: Господь зовет всех, но внимают Его зову не многие: не желают, по выражению преподобного Макария Великого, «приневоливать и нудить себя». В., например, «почти всё» понимает, и согласна с христианством «почти во всём», только в Церкви нельзя курить, тем более «травку», через день напиваться, носить брюки, флиртовать направо и налево и продолжать незаконное сожительство.

О. рассказывала, как потерпела фиаско, пытаясь обратить бывшую любимую учительницу; «нет, – сказала та напрямик, – у меня нет сил начинать с нуля»; она ощутила понятную тревогу: встреча с Богом действительно серьезное испытание, за ней последует неизбежность ревизовать весь жизненный опыт, пересмотреть все занятые и укрепленные позиции. К сорока годам эта женщина кое-чего достигла: основательных знаний, стабильности в мировоззрении, ясности во взглядах на литературу, которую преподает, уважения сотрудников; легко ли признать выстраданные убеждения ошибкой и перечеркнуть многолетние труды, вероятно, всё потерять, а что найти? Только Христа?

Не только. Путь к Нему – единственный путь, на котором мы можем найти себя. В борьбе с собственной апатией, боязливостью, косностью мы, медленно и постепенно, но выбираемся из позорного беспорядка всех наших дел, научаемся смотреть правде в глаза и обретаем душевное здоровье, то есть способность адекватно воспринимать и оценивать реальность [100]. Рождается новое ко всему отношение; ты идешь в церковь, надеясь за свои свечки выторговать принца на белом «мерседесе», и вдруг тебя зацепило: уловил невод Господень [101]; ты остаешься, пробуешь молиться, и вот уже не ждешь, не хочешь ни принца, ни «мерседеса», это неинтересно, потому что начинаешь догадываться о местонахождении таинственного сокровища [102] и решаешься рискнуть всем ради бесценной жемчужины [103].

Впрочем, присутствие в церковной ограде еще не означает православия. М. охотно посещает храм, где, по ее словам, «очищается»: «и верится, и плачется, и так легко, легко», цитирует она с воодушевлением. Романтическая взвинченность настораживает; действительно, однажды М. разговорилась и потрясла терминологией, более чем странной для православной прихожанки: аура, аккумуляция, биоэнергетика, эпоха Водолея и даже Космический Разум. Еще она поделилась интимными подробностями биографии, щеголяя немыслимой для Церкви раскованностью: «Я по гороскопу Телец, собственница и ревнива… всегда ухожу первая, длить отношения некрасиво, если нет доверия»…

Возражения ничуть не поколебали ее уверенности: даруемая Православием свобода допускает любую широту взглядов, а что до внебрачных связей, то «Христос простил именно ту грешницу, которая возлюбила много!». Между прочим, касательно евангельского эпизода у М. немало союзниц, не постигающих, что много значит сильно, а возлюбила она – Христа.

В.В. Розанов сто лет назад констатировал: в современном мире Христос имеет дело отнюдь не с «естественными» рыбаками; теперь Ему, чтобы пронизать чью-нибудь душу, нужно преодолеть громадную толщу мусора: гимназию, университет, казенную службу, танцишки, флиртишки, знакомых, друзей, книги, Бюхнера, Лермонтова… Человек третьего тысячелетия вычеркнет, пожалуй, Бюхнера с университетом, а то и с Лермонтовым, но придется включить многое другое, к примеру, жирный слой всякой всячины из TV и интернета, которая стократно перевесит розановский список. Не говоря уж о потоках грязи, изливаемой с экранов, мы прилежно воспитывали в себе окамененное нечувствие, когда изо дня в день с интересом наблюдали, как мучают, терзают, убивают, и при этом пили чай; мы незаметно приучились пренебрегать нравственными критериями, когда любовались остроумным аферистом, обаятельной проституткой, сентиментальным бандитом. «Аще видел еси татя, текл ecи с ним, и с прелюбодеем участие твое полагал ecи».

Жить духовно – значит жить ответственно, напряженно, на пределе сил; постепенно нарождается доверие Богу, и оно освобождает от суетливости, поспешности и надрывности, принося душе настоящий, плодотворный покой; это стоит любых усилий. Когда знаменитую певицу Елену Образцову спрашивают о причинах ее спокойного достоинства и оптимизма, она отвечает: «Господу всё известно. Зачем тревожиться?».