Спастись… от женщин?

Спастись… от женщин?

И красота, и слабость женщин, их печали,

И руки бледные, источник благ и зла,

Глаза, где жизнь почти всё дикое сожгла,

Оставив то, пред чем мучители дрожали.

Поль Верлен [27].

«Что за женщины у христиан!» – изумлялись многоопытные римляне, хотя в конце I и начале II века они сами могли бы гордиться, скажем, достойными императрицами: Ливией Августой, женой Траяна Плотиной, женой Адриана Вибией Сабиной; вызывали всеобщее восхищение благородные матроны, предпочитающие погибнуть, но не оставить своих мужей в минуту опасности, как Секстия, Паксея, Паулина, Аррия; Марциал упоминает о совершенных, изысканных, чистых супругах: Клавдии Руфине, Нигрине, Кальпурнии, Сульпиции, известной также литературными сочинениями. Оказывается, упадок империи не обязательно распространялся на женщин, обладавших самостоятельностью, свободой и силой духа [28].

Христианство в корне изменило мужские приоритеты языческого мира: труды, войны, обогащение; оно учило трудиться над своей душой, воевать с силами тьмы, богатеть в Бога; дело совсем не в равноправии; Евангелие даровало женщине так много, оно одухотворило её служение смыслом столь высоким, что никакие жертвы не казались ей слишком обременительными в чистом свете Божественной любви.

В ряде стран обращение в христианство начиналось с женщин, которые затем приводили к Истине мужчин: святая равноапостольная Нина в Грузии, королева франков Клотильда, великая княгиня Ольга на Руси, королева Гизелла в Венгрии; заслуга распространения веры на Британских островах также принадлежит преимущественно женщинам из высокородных семей, королевам и принцессам, прославленным во святых.

Замечено, что на протяжении истории женщины проявляли глубокую верность избранному идеалу: так, гонение императора Декия (Ш век), особенно жестокое и напряженное, ознаменовалось множеством отпадений от веры, даже клириков, но жены, которых мужья (из любви) насильно тащили к идольскому алтарю, сопротивлялись и вопили, считая себя жертвами чужого вероломства [29]. В XVIII веке женщины отказывались следовать за мужьями, заменившими религию идеями Просвещения; Софья Андреевна Толстая осталась в Церкви, вопреки учению отлученного супруга, в СССР жены и матери партийных функционеров нередко втайне хранили иконы, молились и крестили детей.

Во времена всех гонений наблюдалось совершенное равенство между полами, и женщины показали отнюдь не меньшую духовную силу и твердость, чем мужчины: мученические акты свидетельствуют, например, о подвиге рабыни Бландины, столь хрупкой и слабой здоровьем, что члены общины беспокоились, как бы она по немощи не отреклась от Христа, но она, претерпев удары бичей, челюсти зверей, разженную сковороду и прочие изобретательные пытки, показала себя «даже мужественнее мужей» [30].

Страдания женщин оказывались тяжкими вдвойне, физические муки усугублялись еще более страшными душевными, когда приходилось отрывать сердце от самых близких, умирать, оставляя на земле ребенка или видеть его истязания и гибель. Сохранились документальные подробности о страданиях святой Перпетуи: родители приносили к ней в тюрьму кормить грудного ребенка и при подкреплении этого мощного аргумента умоляли купить жизнь, отрекшись от Христа. Трехлетнего сына мученицы Иулитты убили на ее глазах. Святая София скончалась на свежей могиле юных дочерей-христианок: сердце не пережило зрелища их пыток и казни.

Но и без явных мук; какое героическое требовалось терпение, чтобы, следуя рекомендациям Апостола, сохранять брак с мужем, не желающим и слышать о Христе, и, день за днем в слезах и молитвах, настойчивостью и упреками, уступчивостью и любовью преодолевая традиционный семейный уклад, воспитывать детей в правилах веры и тем способствовать будущему процветанию Церкви. Блаженный Августин называл влияние матери инструментом милости Божией в своей жизни: святая Моника вышла за человека «чрезвычайной доброты и неистовой гневливости»; она никогда не противоречила, ожидая, чтобы он отбушевал и успокоился; «спокойно переносила его измены» и безошибочно действовала «услужливостью и кротостью»; «напоследок дней его» Патриций крестился. Так же горячо молилась она о сыне, чтобы и он стал христианином. «Господь одарил меня полнее, – говорила она за несколько дней до смерти, – дал увидеть тебя Его рабом, презревшим земное счастье» [31].

Нонна, воспитанная в христианском благочестии, стала руководительницей и учительницей мужа, не то язычника, не то, по другой версии, приверженца секты «озаренных теистов», ипсистариан, поклонявшихся Богу под символами света и огня [32]; впоследствии он стал епископом Григорием Назианзином; их сын, архиепископ Григорий Богослов посвятил матери, скончавшейся в храме, множество стихотворений: «…иная из женщин заслуживает славу домашними трудами, другая любезностью или целомудрием, иная же делами благочестия и умерщвлением плоти, слезами, набожностью, попечительностью о бедных; а Нонна славна всем» [33].

В семействе, воспитавшем великих братьев Василия Великого и Григория Нисского, обретались и знаменитые подвижницы, прославленные во святых: бабка святителей Макрина за исповедание Христа пострадала во время гонений; «такова же по добродетели» была их мать Емилия; сестры Макрина и Феосевия (Феозва) установили «такой порядок жизни, такую высоту любомудрия и столь строгий образ препровождения времени как днем, так и ночью, что превосходит всякое описание» [34].

Женщины участвовали и в Крестовых походах. «Среди франков есть женщины-рыцари, фаварис, они носят кольчуги и шлемы, облачены в мужские одежды и в сражении их невозможно отличить от мужчин», – зафиксировал мусульманин-летописец, удивляясь, в духе своей религии: «они ведут себя так же, как те, кто наделен разумом», т. е. мужчины. Султан изумился, когда с поля боя принесли в качестве трофея лук погибшей франкской снайперши «в зеленом плаще»: она поразила стрелами целый агарянский отряд. Наилучшим и желанным исходом для этих воительниц была смерть в битве: плененных христианок продавали в рабство или гарем [35].

Отцы Церкви не занимались женским вопросом, они вообще, в ожидании скорого пришествия Христова, пренебрегали проблемами земного устроения, заботясь об отношениях с Богом, а не с мiром. В преддверии конца света превосходство девства против брака, ради всецелой принадлежности Богу, казалось безусловным, соответственно очевидной казалась и необходимость держаться подальше от противоположного пола; «вратами ада» называл женщину Тертуллиан. В начале монашества родилась поговорка «бойся женщин и епископов», которую так любят цитировать семинаристы.

Вопреки утверждению Священного Писания о сотворении человека как мужчины и женщины [36] в мистической и святоотеческой литературе, под влиянием греческой философии, оформилось мнение, что появление жены стало следствием чувственности, уже начавшегося падения: «через женщину в мир вошел грех»; его сторонники желали, кажется, оспорить волю Божию и предпочесть бесстрастное двуполо-бесполое существо Еве, олицетворяющей в их глазах обольстительную похоть, пленительную лживость и злую отраву. Последним по времени андрогинистом, последователем Я. Беме, был, очевидно, Н.А. Бердяев, считавший жизнь пола дефектной и испорченной, а женскую природу смертельно опасной, деспотичной и лживой, ловушкой для Адама [37]. «Выступающее под разными личинами женоненавистничество хочет совершенно извергнуть женщину из мира, как создание Люцифера, дочь Лилит. Поэтому и искупление рассматривается как избавление от пола с восстановлением первоначального андрогинизма» [38].

У подвижников стало обязательным избегать всякого общения с женщинами: «объятия женщины подобны западне охотника»; «всякий грех от женщины»; «любое зло ничто в сравнении с женщиной»; она «орудие диавола и стезя беззакония», «скорпион, всегда готовый ужалить», «яд аспида, злоба дракона». Иногда оно понятно, если речь идет об охранении от соблазна; но иногда попахивает даже гнушением;например, в книге бесед преподобных Варсануфия и Иоанна встречаем заповедь не вкушать пищи с женщинами и даже не ходить в дома, где женщины участвуют в трапезе [39]; похоже на упоминаемое апостолом Павлом иудейское запрещение разделять трапезу с язычниками [40].

Ненависть к предательскому мятежу собственного тела трансформируется в болезненное отвращение к женщине. Старец Паисий Святогорец рассказывает о насельнике городской обители, в чью келью нечаянно забрела прихожанка монастырского храма: обезумевший аскет «дезинфицировал» свое жилище спиртом и огнем. «Иногда создается впечатление, – писал известный богослов парижской школы П. Евдокимов, – что речь идет о спасении одних только мужчин, и тот, кто желает спастись, должен прежде всего спастись от женщин» [41].

Молоденький священник запросто «тыкает» старушке монахине, а когда настоятельница деликатно удивляется по этому поводу, не понимает упрека: «Дак женщина же!»; ну да, он читал отцов-пустынников и вывел, что они сплошь считали женщину исключительно орудием сатаны, как бы не замечая пола Честнейшей херувим; Ее порой чрезмерные, до буквального смысла обожатели наверно обидятся, если намекнуть, что Она не только Дева и Мать, но и Женщина, хоть и с большой буквы.

Любят напоминать, мол, в древние монастыри женщин не допускали, как и теперь на Афон [42]. Верно, когда-то царевна Плакидия, входя в Ватопед, услышала кроткий голос: «Здесь живут монахи, зачем ты подаешь врагу повод для нападения на них…».Пречистая возбранила прекрасному полу вход на Святую Гору с целью облегчить отшельникам подвиг воздержания, оградив их от лицезрения соблазнительной женственности.

Н.С. Лескова, изображавшего чудовищ вроде Домны Платоновны, не заподозришь в идеализации нашего пола, однако именно он разоблачил стойкий предрассудок, будто в древних житийных сказаниях женщины выставляются непременно погубительницами, вовлекающими в чувственную стихию возвышенных мужчин, помышляющих исключительно о духовном. Писатель исследовал повествования Пролога и посчитал: из тридцати пяти упоминаемых там женщин семнадцать не соблазняли мужчин, а, напротив, страдали от их насилия; четыре соблазняли, причем соблазнила только одна, и все четверо в результате полученного урока обратились от греха к чистоте и святости; девять женщин оказали благотворное влияние на мужчин и научили их обуздывать грубые страсти. В дурном виде, подытоживает Лесков, Пролог представляет всего лишь двух женщин, притом одна из них дурочка, психически больная.

Древние уставщики завели обычай противоположному полу стоять в храме по другую сторону ради человеческой немощи, чтобы не обжечься, случайно соприкоснувшись с обольстительной плотью в церковном многолюдстве; в IV веке имели место даже перегородки посреди храма. А вот прошлым летом одна весьма достойная женщина, между прочим, академик медицины, проводя отпуск в деревне, будним днем отправилась с мужем к литургии в расположенный невдалеке мужской монастырь; в просторном храме не было ни души кроме них да трех клиросных монахов, однако «некто в черном» вышел из алтаря и настойчиво шипел: «женщины слева!»; ревнители неусыпно следят за исполнением правила, подлинный смысл которого давно испарился. В сущности, многие члены Церкви, оставаясь в плену языческих воззрений, считают женщину существом демоническим, опасным для сообщества безгрешных мужчин [43]; она ниже, она хуже, ее следует смирять и гнать; на самом же деле мужчина объективирует и осуждает в женщине собственную похоть [44].

Утверждают, что женщине по жизни отведена – кем? «служебная роль», что ее «изначальная вторичностъ и зависимость» еще более усилена после грехопадения, поскольку повинна в нем, конечно, она. О потомки Адама! Праотец по изгнании из рая не плакал ли еще и от стыда: ведь он как слепой последовал за Евой, нисколько не усомнившись и не воспротивившись, а после еще возложил вину на слабые женские плечи, заодно укорив и Создателя. «Жена согрешила, согрешил и Адам; змий прельстил обоих; не оказался один слабее, а другой крепче», – говорит святитель Григорий Богослов [45].

Западные богословы к Еве, сбившей с пути Адама, присовокупляли еще одного врага в женском образе: рабу придверницу, служанку в доме первосвященника, простодушным вопросом «и ты не из учеников ли Этого Человека?» якобы принудившую апостола Петра к отречению.

Полистаем сборники современных проповедей: встретим осаживающие сравнения с Иезавелью и Иродиадой, будто не было Ирода, Иуды или там Нерона с Диоклетианом, и суровые указания молчать в Церкви [46], будто не прославила она равноапостольных,т.е. учивших, проповедовавших, жен. «Никогда не забывай что ты женщина» – тихо и внушительно останавливает возразившую жену вполне цивилизованный житель республики, всенародно почитающей святую Нину, принесшую на эту землю христианство, и царицу Тамар, при которой государство пребывало на высшей точке культурного расцвета. Общая концепция сторонников таких взглядов сводится к тому, что «женщина не имеет в себе самостоятельною бытия»(недочеловек?), так как произведена из ребра (ребро – мелочь!), притом второй, а не первой. Последнее утверждение встречает остроумный демарш: сотворение мира происходило от низшего к высшему и, стало быть, искушению от сатаны подвергся именно венец творенья.

В православных лавках даже книги, написанные женщинами или о подвижницах-женщинах, выставляются на отдельную полку. Тень, знай свое место! Знать свое место вообще-то не плохо для смирения, но в самом ли деле это всего лишь место тени, безмолвно следующей за хозяином?

«Смиряться-то надо, – вздыхает С., – и рада бы: спряталась за мужем и нет проблем, по пословице: «за мужа завалюсь, всем насмеюсь, никого не боюсь». Помощница, помощница [47]… В чем помогать? на диване с газетой лежать, ныть и поносить действительность с утра до ночи?». Муж ее, как многие, не нашел в капитализме достойного места, кроме исторического дивана, излюбленного российскими интеллигентами. – «Как-то взяла Евангелие и прочла с этих позиций. Ничего подобного там нету! Господь ничего такого не говорил!».