Вера и спасение

Вера и спасение

Мы оставили Екклесиаста в положении самом бедственном. Философский эксперимент закончен; в жизни не найдено ничего самоценного; она стала немила. Что там! — мудрость, которой втайне гордился и годами копил, и та теперь в тягость...

...и меня постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым?  Еккл 2:15

Все суета — и самая мудрость... На этом кончается «сюжет» — и всегда обрывался анализ. Когда мы развернем свиток, то убедимся, что такое чтение дотягивает едва ли до половины содержания.

Но что сталось с героем? Нашел ли он в себе силы воспрянуть к жизни? Но где бы он мог их почерпнуть, если все кругом прах и тлен? На каком клочке философской тверди удержался от падения в бездну?

Возненавидел я жизнь... Еккл 2:17

— что горше такой муки?

Противны стали мне дела, которые делаются под солнцем... Еккл 2:17

— впору руки на себя наложить.

И обратился я, чтобы внушить сердцу моему отречься от всего труда, которым я трудился под солнцем... Еккл 2:20

Вот какое отвращение испытывал к своим же большим делам, которыми вчера еще похвалялся!

Как жить подле этого огня?.. — вопрошал Исайя. И верно — как?

«Екклесиаст» — мрачная книга. Бессмысленно оспаривать это утверждение. Иные считают ее самой мрачной во всей мировой литературе. Гордый дух повержен, разве не страшно? Смысл жизни утрачен, как жить? Мы находим в поэме ноты ужасающего отчаяния...

Просветление души Екклесиаста началось с осознанием страшной истины, которая могла бы убить его. Он разуверился в возможности постичь окружающую действительность (в реальности которой не сомневался, иначе пришлось бы отказаться от признания Акта Творения и всей концепции Олама). Вот соответствующие выписки — прошу читателя обратить внимание на крепость поэтических сравнений, библейскую грубость оборотов, которая придает им непреходящую свежесть.

Как ты не знаешь путей ветра и того, как образуются кости во чреве беременной, так не можешь знать дело Бога, Который делает все. Еккл 11:5

(Кости во чреве — почти на грани недозволенного...)

Разум бессилен проникнуть в суть явлений.

...человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем. Сколько бы человек ни трудился в исследовании, он все-таки не постигнет этого; и если бы какой мудрец сказал, что он знает, он не может постигнуть этого. Еккл 8:17

Тут вроде бы предельная черта. Всевластна Смерть — и немощен Разум. Необъятен Олам, а человек — это временной фотон.

Но... Олам создан (возродим в себе екклесиастическое восчувствие Вселенной) — Олам может быть снят. Вместо него сотворен иной Олам. Он будет подчиняться иным законам. Законоположениям. Законосочетаниям. В нем будет иная материя. Если она вообще понадобится. И смерть будет подчиняться иной реальности. Если ей вообще будет дано реальное существование. Это фантастический мир, но он соответствовал космогоническим представлениям древнего Востока. Напоминаю о вселенском ощущении дива, ужаса и восторга.

Когелета спасает вера. Он понимает трагичность судьбы человека, заложенную в самом его бытии. Но в бытии этом есть тайна, и из мрака брезжит надежда. Он так создан, этот мир!

Смотри на действование Божие: ибо кто может выпрямить то, что Он сделал кривым? Еккл 7:13

Смотри, восчувствуй. Отверзи восторженные очи души...

Содержащиеся в некоторых работах утверждения о том, что Екклесиаст сомневается в существовании Бога, не могут быть восприняты всерьез. Тому противоречат психология древнего еврея и прямые высказывания героя поэмы. Как говорится, имеющий очи да видит. Только вот у умного глаза его — в голове его, а глупый ходит во тьме...Еккл 2:14