Взгляд на русскую историю со стороны

Взгляд на русскую историю со стороны

Если в прошлом веке и начале нынешнего западники полагали наличие цивилизации в прямом отношении к количеству тюрем и полиции и, не находя их в достаточном количестве на Руси, искренне огорчались, что все у нас «не так», то теперь опять не так, но Руси приписывается избыток тюрем и полиции. Теперь у публицистов Русь стала страной деспотической. Опять не то, что надо. И то, что и полиции не было, и то, что и преступлений политических законодательство Руси не знало до самого Уложения 1649 г., и то, что и при «самом» Николае I жандармов на всю Россию было в разные периоды от 20 до 40 человек, а политических ссыльных на 1856 г. около 115 чел., и то, что цензура на научную литературу вообще отсутствовала и Московский университет получал любую печатную продукцию свободно, и то, что в стране не было никакой общеобязательной идеологии и само процветание русской литературы — все это не помеха для желающих найти в русской истории то, чего никогда не было — деспотизма. Лосский замечает: «В числе парадоксов русской жизни один из самых замечательных тот, что политически Россия была абсолютной монархией, а в общественной жизни в ней была бытовая демократия, более свободная, чем в Западной Европе» (ук. соч. с. 54). А ведь Лосский знал, что говорил: он прожил при «гнете самодержавия» 47 лет, а после еще почти 40 лет в Западной Европе.

Именно зная историю и будучи вполне русским человеком, он пишет: «Великая Российская империя с абсолютной монархической властью создавалась не только благодаря усилиям правителей (как будто это вообще возможно. — В.О.), но и благодаря поддержке со стороны народа против анархии». (Лосский Н. О. Характер русского народа. Посев, 1957, с. 52) Лосский делает вывод: «Не будь войны 1914 г. и большевистской революции, Россия, благодаря сочетанию бытовой демократии с политической, выработала бы режим правового государства с большею свободой, чем в Западной Европе». Сошлемся еще раз на этого автора: «Не надо, однако, преувеличивать недостатков самодержавной власти. Люди, не знающие русской культуры, обыкновенно воображают, будто русское самодержавие было деспотизмом и государственная жизнь России была варварская. Это грубое заблуждение». Это живое свидетельство, отнюдь не единичное, человека европейски образованного, на своей собственной судьбе, не теоретически узнавшего жизнь Запада и способного сравнить его с царской Россией. Уточним сказанное: пока смысл русского дела был ясен всем — Россия стояла твердо.

Не менее интересно свидетельство и другого лица — графа И.И. Толстого (1858-1916), либерала, отчаянного юдофила, кадета по убеждениям и политической деятельности, заговорщика в пользу государственного переворота во время Мировой Войны, а, следовательно, и масона, на квартире которого последние и собирались для обсуждения своих планов, то есть человека во всех отношениях прогрессивного и благородного. Граф И.И. Толстой короткое время успел даже побывать министром народного просвещения в правительстве другого графа — С.Ю. Витте, тоже либерала, юдофила, демократа и кадета по убеждениям, и, вероятно, и масона. Граф И.И. Толстой ежегодно проводил пару месяцев, как это вообще водится у культурных либералов, юдофилов и демократов, где-нибудь во Франции или Италии с заездом в Швейцарию и проездом через Германию, с посещением интересных уголков последней. Так вот, граф И.И. Толстой записал в своем дневнике за 17 октября 1906 года свои впечатления от цивилизованной Франции, сравнивая ее порядки с русскими: «Целый день бегали по Парижу, благо погода была отличная. Но Боже! Все же какой Содом! И какие контрасты бедности и безумной роскоши! И это в республике, да еще при существовании у власти социалистического министерства и радикал-президента! Вот где наши теоретики революции могли (бы) воочию убедиться, что не в форме правления и не в личности правителей дело, а только в самом человеке. А у нас в России ожидают на сегодняшний день беспорядков, может быть кровопролития, только на том основании, что ровно год тому назад правительство наше обещало предпринять демократические и либеральные реформы и что по мнению одних, оно обещало слишком мало, по мнению других — слишком много, по мнению третьих — недостаточно быстро и откровенно исполняет обещания; из-за этого находят нужным одни убивать бомбами и револьверами, другие — вешать и расстреливать ... Каждый раз, как бываю в Париже, у меня с первого дня появляется сознание, что из демократической монархии (т.е. России — В.О.) япопал в плутократическую республику, из страны фактического равенства и бедности, где, однако, нет юридического равенства, в страну чудовищного фактического неравенства при существовании равенства юридического ... для меня, русского, есть — что-то в высокой степени противное в бесстыжей роскоши, которую замечаешь здесь на каждом шагу и о которой у нас не имеют понятия.» (Толстой И.И. Дневник 1906-1916 г., М. 1997 г., с.42).

Богатство, роскошь — это, конечно, прекрасно, а бедность противна и унизительна, нищета же и вовсе вещь безобразная и мучительная. Но надо помнить, что в России продукты питания были почти самыми дешевыми в Европе и самой бедной семье не составляло труда прокормить шесть — восемь детей, даже если глава семьи работал мелким конторщиком на железной дороге или на заводе. Поэтому, несмотря на бедность основной массы народа в России, численность русского населения за сто лет утроилась! Сличая с нынешним пониманием бедности мы можем сказать — бедность бедности рознь. К тому же общее благосостояние народа с конца XIX века постоянно росло, а народное хозяйство шло в гору. Этот пример показывает просто, каких результатов могла достичь Россия и в самых трудных политических условиях при наличии войн, забастовок, революционного террора и даже при не очень высокой организации производства, при определенном разгильдяйстве и не высоком образовательном уровне работников, когда у власти находилось русское правительство, хотя бы и с немецким колоритом, которое сумело создать вышколенный чиновничий аппарат и которое не ставит себе целью угробить собственное население и задавить русскую деревню и всю промышленность ценообразованием, отсутствием кредитов и налогами. Когда правительство думает действительно о своем народе, а не о том, как его ограбить во имя то «революции», то «реформ» — смотря по вкусу правителей, творящих тикун (евр.), то есть «исправление» страны и народа, по своим планам.

Не надо также забывать, что достоинств без недостатков в нашей жизни не бывает, и что мало привлекательные некоторые черты русского национального характера, вроде упомянутого разгильдяйства, делать многое на «авось» есть просто продолжение его таких положительных качеств, как терпение, неприхотливость и талантливость, которые помогли ему стать на уровень мировой нации. С немецкой пунктуальностью, жесткостью или с еврейской изворотливостью и расчетливостью на российских просторах, среди лесов, болот, снегов и пустынных просторов. среди сотен народностей и в трудных климатических условиях государства не создашь. В тем более такого огромного и миролюбивого при этом, какой выросла из небытия некогда Русь, а потом и Российская Империя. Да еще при таких малых материальных силах, малой численности населения сравнительно с территорией. Но это — лишь отступление от темы, что-то вроде дивертисмента. Более интересно замечание графа И.И. Толстого о наличии фактического равенства в Российской Империи. Заметим, что запись в дневнике сделана в год 1906, когда, согласно учебникам по истории в России продолжалась еще первая революция, что еще вовсю гремели выстрелы из-за угла, шли чередом теракты, периодически грабили инкассаторов, заводские кассы и магазины «во имя революции». Революция же шла, то есть гремели выстрели и шли грабежи, во имя равенства и свободы. Что имелось в виду под словом «свобода», стало ясно сразу после октябрьской революции.

Толстой приводит в своем дневнике рядом с предыдущей записью и мнение знаменитого Дягилева по той же теме: «Дягилев, будучи убежденным врагом старого режима, испытавши на себе французские «республиканские» порядки, ругал их ругательски, причем выражает мнение, что если в России с переменой режима предстоят те же прелести лжи, интриганства и искательства, то, пожалуй, лучше остаться при старом.» (там же, с.44).

Русская жизнь дореволюционной поры была полна тех патриархальных прелестей, которые ругают, когда они есть, и о которых рыдают, когда их больше нет. К России не прививался аристократизм и представления о ценности породы. Не прививался просто потому, что этих представлений нет в христианстве и они глубоко чужды православному вероучению. Это ведь только в язычестве и языческой культуре есть деление людей и народов по сортам. И в этом смысле в России, среди русского народа царствовал демократизм в исконном значении этого слова.

Есть что-то глубоко парадоксальное в оценке Самодержавной России большинством историков как наших, так и зарубежных. Пока в России господствовал идеологический плюрализм, пока в ней каждый человек мог придерживаться любой мировоззренческой философии, пока была, по существу, свобода печати — по крайней мере с 1905 года, и пока в ней была — с того же года многопартийная система — был «деспотизм», а Россия была «тюрьмой народов», в которой почему-то народонаселение, не только русское, быстро росло в числе, поскольку «почему-то» и женщинам хотелось рожать детей, и семьи были крепкими и надежными. Пока в стране был суд присяжных — с 1864 года, и судьи были независимы — в России был «деспотизм» и «правовой беспредел». Пока Россия быстро шла в хозяйственном отношении в гору и переживала с 80-х годов XIX века промышленный бум — Россия была «страной отсталой» и чуть ли не «колонией Запада». Пока в России было местное самоуправление — земство до уездного уровня, а затем и Государственная Дума с мощной оппозицией, воистину непримиримой — «в России не было демократии». Пока жители России не знали самого значения слов «очередь», «талоны на продукты» и «достать» и всё могли купить в. магазине — «в России была нищета». И так далее. Как только была введена единая куцая, чисто иудейская и обязательная для всех идеология, и началось тотальное уничтожение русского провинциального мира, крестьян и тех, кто был рядом, — «началась эра свободы и процветания». Как только миллионы людей были обречены кремлевской новой властью бронштейнов и апфельбаумов из еврейских местечек на голод и вымирание — «началась эра свободы и счастья».

Как только исчезло всякое понятие о свободных выборах в местные органы власти — появилась «демократия». Причина такого отношения к царской России и, в сущности, к истории русского народа, а, следовательно, и к нему самому кажется очевидной. Русская история пишется не с позиций интересов русского народа и не глазами русского человека видится. И не понятиями живой реальности она, эта история, описывается. Ее задача, по самой ее методике — «классовой» и «объективной» во-первых, доказать и проиллюстрировать догмат «прогресса» и превосходство «всемирной культуры» и единой цивилизации над любой самобытностью, как разрушающей концепцию иудаизма о движении мира и Вселенной к Всеединству. А во-вторых, доказать, «интеллигентно» и часто по-хамски, что русский народ сам ничего толкового и умного создать не мог. Заметим сразу, что при этом всячески обходится вопрос о богатстве и неповторимости русского языка, который никакой «прогрессивный народ» и никакая «Всемирная культура» породить из себя не могли. Нужно было доказать, что без талантливого еврейского народа ничего хорошего в России произойти не может, ибо он есть локомотив «прогресса». Для конца ХIХ века и начала XX эта идея стала актуальной, а для «страны победившего пролетариата» только такая концепция истории, в которой оплевывается — «культурно», конечно, словами наукообразными — все исторически русское: от бояр, царей и князей до самой нашей святой Православной Церкви и ее святых — все это стало просто главным содержанием нового, иудейского по сущности, вероучения. Методом идейного террора.

Любопытно в этом смысле прочитать страницы дневника знаменитого русского историка Ивана Забелина, человека, вообще говоря, либеральных взглядов, но который, глядя на «революционные» еврейские безобразия 1905 г., вдруг как-то поправел. В июне 1905 года он записывает в своем дневнике: «Июнь 1905 года. Россия на смертном одре! В каждом номере газет всяких направлений, особенно в газетах жидовского направления, в одних читают уже отходную, а, других поспешно служат панихиды по умершей, и читатель, перевертывая страницы с множеством подтасованных телеграмм о забастовках, убийствах, пожарах и т.д. с приложением животрепещущих повестушек и подходящих анекдотов о жизненных безобразиях умирающей, о карикатурном ничтожестве ее существования, читатель, повторяю, терпеливо просматривая эти ужасы и всякого рода издевательства над умирающей (Россией — В.О.), невольно приходит в полнейшее отчаяние, как это засвидетельствовал читатель «Русских Ведомостей»...

Так создавалась обстановка морального террора в отношении чувства русского национального достоинства. Не без самого активного участия русских обормотов и духовных пролетариев, у которых нет даже собственной головы. Это не какой-то надуманный и для определенных целей созданный «антисемитизм», то есть для целей торжества самого семитизма. Культурно-идеологическое пленение давно в нашем мире предшествует пленению политическому и хозяйственному. И с Россией именно так и произошло.

И И.Е. Забелин продолжает записывать в своем дневнике: «Россия на смертном одре! Громко раздается во всем газетном мире за долами и горами, за морями и океанами, во всех больших и малых городах.

Не надо обладать собачьим чутьем, чтобы достоверно узнать, почувствовать, увидеть, что весь этот всемирный гвалт воспроизведен и ежеминутно воспроизводится жидовским всемирным кагалом, всемирным жидовским заговором против России, в котором усердствуют и русские пошляки всякого рода ....настанет суд истории, которая прямо скажет свое правдивое слово. Вечный жид (курсив Забелина) будет обличен в своих бесчеловечных интригах.

Русская история помнит не одно нашествие на Русскую землю иноплеменных .... теперь революционное видим нашествие евреев, хотящих подобно татарам поработить себе всю землю, владычествовать над нею из конца в конец, с какою целью они и выставляют русский народ как самый негодный из негодных, представляют Европе и всему миру во всех видах эту негодность, а себя выдвигают как единственное культурное племя, способное осчастливить землю своею интеллигентною силою.

Уже теперь Святая Русь уподобилась больному Льву из Крыловской басни, которого без боязни ругают все и всякие Ослы ... Каждый номер жидовских и жидовствуюших газет с горячим старанием сочиняет картинки народного быта, унижающие русского человека, представляемого в скотообразном виде. Или под именем бюрократии чернят всякими черными красками существующую жизнь.

Идет несчастливая тягостная война (русско-японская 1904-1905 — В.О.), и ниоткуда в газетах ни слова одобрения, помощи. Напротив. все в запуски трактуют общие беспорядки в армии, во флоте и повсюду наводят уныние, страх и отчаяние, в соответствии и сравнении излагают торжество Японии во всех подробностях.» (Забелин И.Е. Заботами царской семьи. (Дневник)) — «Слово», 1997 г., № 7-8, ст. 28-29).

Собственно говоря, историк Забелин — человек безусловно добрый и огорченный очевидным попранием принципа «интернационализма» говорит нам о том, как делалась революция: методом морального террора и умственного подлога, как внушалась и зачем мысль о неспособности русских самим решать свои национальные и исторические задачи без. помочей гениальных еврейских политиков, идеологов и финансистов. И вот почему, строго говоря, сегодня нам приходится объяснять друг другу, что та Россия прекрасно обходилась русскими средствами, без «прогресса», без «марксизма» и без «демократии» и что жизнь в той России была тихая, привольная и добродушная. Понятно, были и пьянство, и обманы, и бунты. Рая не было. Но сравнительно с последующим кремлевско-еврейским периодом нашей истории — там была едва ли не райская жизнь. Да и потом, — Россия ведь не с неба упала. еще ведь надо было создать то, что потом, при большевиках и демократах, будет разрушаться и разворовываться на глазах у цивилизованного мира и к его великой радости как раз «избранным племенем».

Мы много забыли, а что помним, боимся иной раз трогать в печати по понятным причинам. Но в добавление к сказанному Забелиным и, чтобы пояснить тему, отчего нам вообще приходится доказывать, что днем светлее, чем ночью, если, конечно, не горят очень ярко фонари, и вы не находитесь в подвале, надо вспомнить, как уже в семидесятых — начале восьмидесятых годов, т.е. каких-то 10-15 лет назад, вдруг в воздухе что называется зашелестело от знакомых и незнакомых евреев, что русские по тупости своей испортили такую замечательную идею, как коммунизм. И все беды от того, что евреев нет в руководстве страны. Конечно, это чистой воды сказка — о руководстве-то, но дело не в этом. Вдруг заговорили, что если бы такое талантливое и даже гениальное племя стало бы у руководства страны, то жизнь бы стала едва ли не райской. И только и слышалось, что о тупых русских и о сверхгениальных евреях. Свято уверовавшие в дружбу народов мы как-то сами записали себя в младшие братья. И вот уже от своего знакомого русского слышишь: «старик, ну чего там говорить, люди — то они, не чета нам, с большим умом.» И с этим можно искренно согласиться — не чета. Таких доверчивых и добродушных, как русские, можно найти только разве еще среди хантов, манси и чукчей. Но в нашем мире эти качества ценятся только в том же смысле, как ценятся шкурки соболей и морских котиков: от них польза окружающим. Сегодня стихли эти разговоры на улицах и в частных беседах. Отчего бы? Причина проста: невыгодно демонстрировать гениальность на примере разворовываемой и нищающей страны. Еврейские лидеры, политики и финансисты, сегодня у власти, причем в самом чистом демонстративном виде. По плоду познается дерево, гениальность и талантливость тоже. Никто не оспаривает талантливость еврейского народа, но хотелось бы получить от неё пользу. Однако больших хозяйственных успехов почему-то нет. Культурных успехов тоже. И мы снова возвращаемся к строкам из дневника историка Забелина и видим, что перед нами все та же политическая парадигма, как принято нынче говорить, та же метода морального и идейного террора. Мы даже можем узнать, читая об отношении газет того времени к русской армии во время русско-японской войны, отношение телевидения и газет «демократического направления» к русской же армии во время нынешней войны в Чечне.

Между тем, реальность такова, что приходится снова возвращаться к страницам русской истории и приводить свидетельства современников о жизни в Самодержавной России и разбирать по строкам то, что было о ней написано и почему именно так, а не иначе.

У нелюбимого дитя, по народной пословице, всякая строка — в лыко. Историки «победившего пролетариата» не любят России национальной и самобытной. Самодержавной и Православной. Она их раздражает и злит. В течение десятков лет. в окружении концлагерей, они сообщали нам о расцвете свободы и благоденствия, принесенного «Великим Октябрем». Среди уничтоженных русских деревень, доведенных большевистскими оккупантами до полного вымирания, среди грязи и нищеты коммуналок они годами рыдали о тяжелой судьбе русского крестьянина и страшной доле рабочего человека при «царизме». При свете костров от сжигаемых книг они стонали, описывая злоключения единственной книги Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Обливая грязью русскую историю, они твердят нам о каком-то научном подходе, об интернационализме, не забывая выпачкать грязью русских Вождей, иерархов Русской Церкви, аскетов и святых, верных слуг Отечества и Престола. Что же здесь удивительного, если учесть, что все профессиональные историки нашей страны вскормлены на основах, враждебных русскому национальному началу, русской истории и истории вообще. Марксизм столь же противоречит самому понятию истории, как «учение» Лысенко основам биологии. История человеческого духа, борьбы добра и зла, явленная в делах человеческих, заменена на бухгалтерские счета и жаргонный талмудизм. Бандиты, уголовники, параноики превращены в героев человечества. Глубокая ненависть к русской истории и православной церкви «советских историков» заставляет их применять готовые клише, растаскивая по разным углам деяния русских людей. Им как бы неведомо, что именно при Царях Россия только и была государством национальным, что именно Цари пеклись о процветании искусств. что благодаря Императору Николаю I мы имели «золотой век» русской литературы. Что он материально поддерживал всех русских литераторов, давал им пенсии (Гоголю, Крылову и другим), платил долги Пушкина и проч., и проч. Зачем же бесконечно лгать на тех, кому мировая культура обязана поставить памятники в крупных городах: от Екатерины II до Императора Николая II. Тем более, что в России, как они утверждают. все делалось по произволу царей. Следовательно, расцвет литературы и прочих искусств — тоже.

Живые свидетельства очевидцев той поры доносят до нас образ совсем другой России — благодушной, пронизанной тонким чувством красоты и одухотворенности музыкального народа, гордого и трудолюбивого. Желание спроецировать туда свойственное большевизму человеконенавистническое чувство злобы, зависти, презрения к честному труженику, крестьянину и помещику. Царю и священнику, купцу и извозчику, казаку и стрельцу, городовому и генералу сталь же понятно, сколь и противно любому человеческому чувству, и прежде всего исторической достоверности.

Приведем свидетельства англичанки Марты Вильмот, написанные ею в 1804 г., о России и русских: «В России нет религиозной вражды и дух терпимости таков, что даже неграмотные крестьяне как бы по наитию понимают, что у людей других национальностей имеются свои, не схожие с их собственными религиозные обычаи» (Письма сестер М. И. Вильмот из России. М., 1987, с. 253). И о самих русских крестьянах периода расцвета крепостничества, пика эскалации «несвободы», «выжимания последних соков» из крестьян: «...На небольшом лугу против моего окна около 150 мужчин и женщин косят траву. Все мужчины в белых льняных рубахах и штанах..., а рубахи подпоясаны цветным поясом и вышиты по подолу ярко-красной нитью. Вид у них очень живописный; лгут те иностранцы, кои изображают русских крестьян погруженными в праздность, живущими в нищете. Дай Бог нашим Пэдди... наполовину так хорошо одеваться и питаться круглый год, как русские крестьяне. Конечно, противоречия имеются в каждом государстве, но если, сравнивая два народа, посчитать основными вопросами те, что относятся к условиям жизни (достаточно ли еды, есть ли жилище, топливо и постель), то русские, вне всякого сомнения, окажутся впереди... в интересах самих господ хорошо обращаться со своими крепостными, которые составляют их же богатство; те помещики, которые пренебрегают благосостоянием своих подданных и притесняют их, либо становятся жертвами мести, либо разоряются» (с. 277).

М. Вильмот провела в России несколько лет и знала, что она пишет. Просветительская литература, введшая в оборот идею разделения народа на два лагеря — тиранов и народ в рабском состоянии, который должен быть освобожден «избранным» меньшинством, — заставляла видеть либералов то, чего не было. Эти образованные на нелепых книжонках и нелепых идеях интеллигенты, «гуманисты», приученные с детства смотреть на себя, как на призванных быть орудиями самой судьбы, видели поначалу в студентах предтечу будущего, потом в крестьянах и, наконец, в рабочих.

Им нужен был забитый мужик, и они его видели. Иногда, правда, сбрасывали с себя эту сонную одурь лжи предвзятых идей, и тогда действительность являлась им так же непосредственно, как Марте Вильмот.

Вспомним любопытный эпизод, происшедший с А. С. Пушкиным. Он ехал в дилижансе из Москвы в Петербург и в беседе с англичанином «обратился к нему с вопросом, что может быть несчастнее русского крестьянина». Англичанин ответил: «Английский крестьянин». «Как! — удивился Пушкин, — свободный англичанин, по вашему мнению, несчастнее русского раба?.. Неужто вы русского раба почитаете свободным?» Англичанин ответил: «Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения с вами? Есть ли тень рабского унижения в его поступи и речи?»

Через некоторое время Пушкин вдруг уже от себя пишет: «Взгляните на русского крестьянина: есть ли тень рабского унижения в его поступи и речи? О его смелости и смышленности и говорить нечего. Переимчивость его известна; проворство и ловкость удивительны» (Пушкин А. С. Мысли на дороге. Собр. соч. под ред. Морозова, 1903 г., с. 365-368).

Что же, изменилось так резко положение крестьян? Отнюдь. Изменился взгляд. Пушкин увидел действительность не глазами Радищева и «освободительной» литературы, а трезвым и непредубежденным взглядом.

Таким образом, формула Русской Правды — это христианские, самоуправляемые общины под скипетром самодержавного Царя, лично ответственного перед Богом за вверенную ему страну.