VII. Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. (М. 1993 г., с. 108-109)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

VII. Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. (М. 1993 г., с. 108-109)

Сообщение Керенского, видного масона, дополняет сообщение Кандаурова: «Первым при дворе появился д-р Энкосс, француз, которого все именовали Папусом. Он был представлен Николаю II в 1901 году в Париже Великим князем Николаем Александровичем. В 1901, 1905 и 1906 годах Папус побывал в России и навсегда остался другом императорского семейства. В качестве президента Высшего Совета ордена мартинистов он основал в Санкт-Петербурге масонскую ложу, в которой Царь, по слухам, занял пост «Высшего гостя». В число членов ложи вошли наиболее видные представители санкт-петербургского общества. Папус проводил сеансы, во время которых обычно вызывал дух Александра III для бесед с сыном Николаем II. Незыблемая верность Царя союзу с Францией, которую не могло поколебать никакое внешнее давление, часто объясняют связями с орденом мартинистов. (Энкосс ф. Научный оккультизм. Париж, 194?, с.283). Папус был предшественником и духовным отцом другого «чудотворца» — Филиппа Вашода, человека незаурядного. Уроженец Лиона, он был представлен императорской чете в Компьене во время их визита во Францию, и его влияние на Царицу было столь сильным, что в своем письме к мужу в 1916 году она именует его «одним из двух друзей, посланных нам Богом, под вторым подразумевая, конечно же, Григория Распутина. Престиж Филиппа Вашода был огромен, он имел много последователей во Франции. Царица самозабвенно следовала всем его наставлениям, но наследника по-прежнему не было. В конце концов французу пришлось покинуть Россию. Духовник Царицы митрополит Феофан осудил его, назвав «порождением бесовских сил.»

Далее Керенский пишет, что Царица в своем общении с людьми довольствовалась «узким кругом склонных к мистицизму друзей». В своих письмах, пишет автор мемуаров, Царица и много лет спустя вспоминала Филиппа, «нашего первого друга». Вторым был Распутин.

При дворе процветал «вошедший в ту пору мистицизм и увлечение спиритическими сеансами». Увлечение затем Распутиным, говорит Керенский, было психологически, лишь продолжением той же линии мистицизма Царицы, что и увлечение Филиппом. В сознании Царицы оба эти человека, оба мага, сливались впоследствии в как бы один двойник. Что касается Распутина, то он стал для Царицы «воплощением «священного единения» короны и крестьянства, а, следовательно, рукой Провидения». (с. 111).

Факт влияния оккультизма на дворцовые сферы и на само «направление нашей политики» не было секретом для общества. Граф И.И. Толстой записывает в своем дневнике: «в «Петербургской газете» (20-го июля 1908 года) появилась довольно знаменательная статья об оккультизме вообще и в Петербурге в частности, в которой весьма прозрачно указывается на влияние разных духовидцев с Папюсом во главе на направление нашей политики. Хотя в статье и говорится только об «аристократических кругах», но ясно, что намекают на Царя и Императрицу.» (Толстой И.И. Дневник 1906-1916. М.1997 г., с.203-204). Факт такого влияния на политику, как видим, отметил и Керенский, говоря о приверженности Николая II к франко-русскому союзу, мало объяснимому с рациональной точки зрения.

Слово в слово то же самое пишет и митрополит Вениамин Федченков в своих воспоминаниях (см.»На рубеже эпох». М.1994, с.140-141):

«Вместо влияния духовенства в придворную сферу проникло увлечение какими-нибудь светскими авантюристами, «спиритами». Относительно увлечения то Филиппом, то Распутиным Митр.Вениамин пишет, что увлечение одним «человеком Божиим» — Филиппом, сменилось другим «человеком Божиим» — Распутиным, которого Царица считала, и это хорошо видно по Ее письмам, святым человеком, пророком, гласом Божиим, в сущности, почти воплотившимся «Христом», как у наших духоборов. Теперь надо представить себе двор православного Государя, погруженный в каббалистические упражнения, магию, прочее колдовство, экзальтированный и ждущий чудес. Вот реальная среда, демоническая и масонская, в которой жил последний русский Самодержец и из которой он должен был брать себе советников, но в которой Он и сам был своим, ее частью, ее продуктом. В этой среде Он рос, воспитывался и мужал. В ней он замкнулся, как улитки в раковине. И с этим реальным фактом нельзя не считаться.