Хранение сердца

Хранение сердца

Но как бы ни было важно для монаха сокрушение о прошлых грехах, главное состояло в заботе о том, чтобы избежать их в настоящем. С этой целью отшельники усердно занимались тем, что сами называли «хранением сердца», то есть наблюдением за всеми мыслями, которые приходят на ум, и их различением. Антоний Великий по этому поводу говорил, что монах, ушедший в пустыню, освобождается от трех видов духовной брани — «слуха, уст и очей, но остается только одна — брань сердца»[729]. Покидая мир, отшельник устранял от себя все, что с видимой, внешней стороны могло вовлечь его в грех. И только его душевный мир сохранял такую опасность. Поэтому внутренняя, душевная работа была для него чрезвычайно важной.

Отцы пустыни конечно же не пренебрегали исследованием своего ума в определенные моменты, утром и вечером[730], или в определенных обстоятельствах, например, перед тем как выйти из кельи или прежде чем туда войти[731]. Но в большей степени они говорили о постоянном бодрствовании, к которому принуждали себя и в келье, и за ее пределами. Отшельник жил постоянно настороже, постоянно во «внимании к самому себе»[732], согласно известному выражению стоиков, которое у христиан приобрело смысл, отличный от того, что был у языческих учителей морали[733]. Монах бодрствует, чтобы не прогневить Бога, стараясь «сохранить всегда Господа перед очами своими»[734]. Это — внутреннее чувство «страха Божия» в библейском смысле слова, которое не исключает любовь к Богу, но прежде всего выражает убеждение в возможности жить, постоянно находясь перед очами Божиими. Смиренномудрие — непременный спутник страха Божия, который, по мнению аввы Пимена, необходим монаху так же, как дыхание, исходящее из уст его[735]. Тот же авва Пимен говорил, что страх Божий одновременно начало и конец[736], первый и последний шаг в монашеской жизни.

Утвердив себя в страхе Божием, отшельник внимательно наблюдал за всеми помыслами, которые неизбежно появляются в его уме. Авва Исидор замечал: «Если мы не будем иметь мыслей, то станем подобны диким зверям»[737]. А авва Моисей говорил Иоанну Кассиану: «Невозможно, чтобы дух наш не тревожился множеством мыслей, но он позволяет нам либо принимать их, либо отсекать»[738]. Одному брату, который сожалел о том, что принял помыслы, авва Пимен преподал хороший урок. Он вытащил его из кельи на сильный ветер — а хорошо известно, какие иногда бывают в пустыне ветры! — и сказал: «Раскрой пазуху и собери туда весь ветер». «Это невозможно, — сказал брат. — Хорошо, — ответил старец, — если ты не можешь этого сделать, то тем более не можешь помешать помыслам прийти к тебе, но сопротивляться им ты можешь»[739].

«Труд монашеский, — как говорил другой старец, — это увидеть издалека, как приходят помыслы»[740]. Отшельник должен спрашивать все возникающие у него помыслы: «Вы наши или от врага? И они непременно ему откроются»[741]. Обычно, с помощью страха Божия и бодрствования, монах обретал благодать различения[742], но чаще всего это происходило после длительного обучения под руководством старца, которому он эти помыслы открывал.