Глава 1
Глава 1
Сирены. Большой чёрный Роллс-Ройс и лимузин Даймлер, поспешно паркуются у обочины главной магистрали Франции к западу от Парижа. Семеро длинноволосых парней вынуждены выйти из автомобилей. «Руки за голову!» — приказывают полицейские. В полном недоумении от происходящего, покрывшись испариной, побледневшие, мы стоим и дрожим на небольшом травянистом возвышении в стороне от дороги. Нас окружил рой угрюмых полицейских с автоматами. Французский дождь добавил впечатлений, окончательно добив этих английских нахалов.
За Роллс-Ройсом припарковались две «труповозки» — таким неприятным словом я в те времена называл полицейские машины — со «свиньями» внутри. Чувствую тяжёлый завистливый взгляд, сверлящий спину. «Эй, какого чёрта тут у вас происходит!», и моя спина почувствовала холодный ствол автомата. Судя по всему, для этого жандарма я — пустое место. Очевидно он был сторонником разлада англо-французских отношений. Рядом со мной Алан Уильямс, наш солист, известный своим высоким голосом и кое-чем ещё. Алан немного говорит по-французски и может сделать так, чтобы его услышали. Это была незабываемая история, но об этом немного позже. А тем временем Тони, единственного недоучку среди нас, уже поволокли куда-то.
«Вы что, не знаете, кто мы такие! Мать вашу...» — орал Алан на своём лучшем французском лишь для того, чтобы наши галльские мучители окончательно его проигнорировали. Они продолжали пинать, толкать и всячески подтрунивать над нами. Они совершенно не обращали никакого внимания на наши вопли. Мы начали переговариваться друг с другом, и каждый Рубетт отреагировал на происходящее присущим только ему одному оригинальным способом. Убедившись сперва, что ни один из полицейских, ни слова не понимает по-английски, Мик, бас-гитарист и самый беспристрастный среди нас комик, обратился ко мне, «командиру отряда»: «Дружище, не мог бы ты сделать одолжение и написать Дороти, что я пал смертью храбрых?» Так как меня считали наиболее искушённым в духовных вопросах, тоном английского лётчика Второй мировой войны, я ответил: «Господь тебя благословит, герой! Жаль, что меня не будет рядом... Так просто мы им не сдадимся. Фашисты чертовы».
Рой, наш 24-летний, невозмутимый, вечно курящий менеджер попросил разрешения выкурить последнюю сигарету и сунул одну себе в рот, откуда она так и свисала, неприкуренная. И всю эту картину своим воплем «Да пошли вы, свиньи фашистские!» вконец испортил наш клавишник Пит, напрочь лишённый чувства юмора.
Ответа так и не последовало. А вот возня, вспышки фар, количество бранных высказываний и пинков значительно увеличились. Французский дождь также не проявлял никакого милосердия.
Что же всё-таки происходит, в конце концов?!
И тут, Алану удалось немного разрядить обстановку. Он собрал несколько незатейливых и понятных каждому слов — Sugar Baby Love[2]? — спросил он с надеждой. Один полицейский отреагировал, приподняв бровь, и я почувствовал прорыв в наших непростых отношениях. Я пробормотал: Tonight[3]. И снова некоторое подобие признания. Кто сказал, что музыка — не международный язык?
Постепенно они начали понимать, что мы пытаемся им сказать, или, возможно, они окончательно устали от надоедливо и безжалостно моросящего пронизывающего их дождя. Выражения галльских лиц смягчились. Осознание случившегося проявилось в глазах. Они арестовали самую известную во французской музыкальной истории, включающей «Битлз» и «Роллинг Стоунз», группу из Великобритании (если вы, конечно, верите тому, что читаете). Наконец, они поняли: даже если бы мы и были куском пушечного мяса, стрельба по нам не является правильным решением. А тем временем мы уже смаковали возможность тёплого глотка дружеского взаимопонимания. Вполне возможно, что не каждый день этим жандармам удавалось брать идолов глэм-рока «Рубеттс». Конечно, это вовсе не означает, что мы не виновны в том, в чём нас обвиняют. И всё же, ведь что-то заставило их срочно покинуть свой наблюдательный пункт и преследовать Роллс-Ройс и Даймлер.
Алан, самый видный из нас, сел с командиром на переднем сиденье труповоза, а мы потеснились с двумя вооружёнными полицейскими на заднем. Вид у них был уже более благосклонным. Осознав, что произошло, и что музыка — это поистине международный язык, чтобы как-то скоротать время, мы начали петь какие-то наши хиты, изображая гитары и похлопывая колени, обтянутые насквозь промокшими джинсами, пока не доехали до полицейского участка.
Алана препроводили в офис главного начальника, а простых смертных, то бишь нас, попросили посидеть в приёмной. Больше не боясь за свои жизни, мы вскоре устали развлекать наших захватчиков и начали обсуждать между собой, за что же нас так незаслуженно и несвоевременно повязали. Теперь эта ситуация кажется нам такой забавной, и именно этот эпизод, возможно слегка преувеличенный описал, 30 лет спустя, барабанщик Джон, чёрт возьми... Тони сухо предположил, что возможно это случилось из-за немного оскорбительных стишков из нашего последнего альбома Allez Оор. Но плохой вкус, вряд ли является преступлением.
Allez allez allez оор, you ’re my cuppa tea, my bowl of soup...
На самом деле, мы вполне заслужили такое обращение. Ведь, взяв в руки микрофоны, мы отобрали у французов аудиторию.
Однако этот феномен «отбирания» начался еще во времена Норманского завоевания, или, возможно, позже, во время Столетней войны, не считая Жанны Д’Арк, или, во время Наполеоновских войн, когда, как говорят, «анатомия великого человека», который по слухам был не таким уж великим, стала поводом для английских шуток. И тем не менее, забыв о прошлом, мы, англичане, во время Второй мировой войны, отважно боролись за французскую свободу от фашистской тирании и захватничества. Но, увы, мы до сих пор так и не смогли найти общий язык. Я никогда не делал скоропалительных выводов о людях или расе, но то, что случилось с нашей группой во время первой записи, несомненно, стало причиной возникновения определённого мнения о французах, как о нации.
«Полидор»[4], так тогда называлась наша звукозаписывающая компания, имела офисы практически в каждой крупной стране мира. Существовала даже такая традиция: если появлялся какой-то новый английский хит, то «Полидор» в другой стране непременно должна была его выпустить. Так и получилось, наш сингл выходил один за другим в разных странах и везде пользовался большим успехом, кроме Франции. Там отказались его выпускать. Французская почва осталась невозделанной. Почему, спросите вы, мы не могли стать популярными и во Франции? На этот вопрос есть только один ответ — французы не хотели пускать к себе «иностранных захватчиков». Они охраняют свою страну, не спуская пристальный взгляд с мировых хит-парадов, и если им попадается новенький хит, они накладывают на него своё эмбарго (по своему опыту скажу, что это они делают очень быстро). Затем какой-нибудь французский исполнитель в точности его копирует и, держась в стороне от остального мира, сам его исполняет, в своем огороде. Поэтому у французов есть свой собственный Элвис, Фрэнк Синатра и т. д.
И наш хит французики украли!
Однажды, когда мы стали первыми практически повсюду в Европе, наш менеджер звукозаписи Энди Стефенс, ворвался в «Полидор» в Лондоне, и запыхавшись, возмущённо прокричал: «Грязные вонючие ублюдки! Они содрали Sugar Baby Love, и какой-то парень по имени Дэйв, уже во всю ее распевает!» 6 пар зелёных глаз вылезли из орбит. Он замолк на мгновение, впитывая первую порцию самых изысканных ругательств, адресованных «ублюдкам». Истинные эмоции вырвались наружу, разрушив все наши надежды на мировое превосходство и несметные богатства. Все это сопровождалось беспощадной бранью. «Вот, полюбуйтесь! № 1!» и он показал нам первую полосу в газете с фотографией Дэйва, доморощенной звезды с широченной улыбкой. «Вот скотина!» — воскликнули мы в один голос, отчего секретарь Стефани даже уронила поднос с горячим чаем. Мы чувствовали себя так, как если бы она уронила этот чай на нас. Такой жестокий, нечестный удар!
Мы почувствовали себя оскорблёнными. Кровь гневно пульсировала в наших жилах от такого несправедливо жестокого удара. Это даже больше чем преступление! На фотографии Дэйв был одет в точно такой же костюм, который был фирменной фишкой «Рубеттс»: белый костюм, белую кепку и чёрно-белые штиблеты. Вот сукин сын! Он не только забрал нашу запись, он нас полностью скопировал! Вся студия пропиталась разнообразными ругательствами в адрес Дэйва.
Вскоре после этого, наш директор имел немногословную беседу со своим французским коллегой, и французский «Полидор» заставили выпустить оригинальный вариант Sugar Baby Love в исполнении «Рубеттс». Нас пригласили в крупнейшее музыкальное шоу Франции того времени. Ведущим был скандально известный Гай Люкс, прославившийся своим истеричным поведением и неуступчивым характером. Это был его полный провал. Тогда мы еще ничего об этом не знали, потому так наивно выполняли свою работу — покоряли Францию, на что в то время вряд ли решился бы любой другой британец.
В 10 утра началась репетиция. Нас, как и положено, обстреляли всевозможными фотоаппаратами и другими осветительными приборами. Гай Люкс, не обращая на нас никакого внимания, стоял поодаль и отдавал приказы. Создавалось такое впечатление, что нас просто не существует! Потом он приказал нам ждать в какой-то раздевалке, которая больше напоминала чулан. Время шло. Нам не предложили ни воды, ни еды. И вот коллективный настрой дошёл до критического уровня. Я прекрасно понимал, что нам не следует остро реагировать на происходящее. Мы ведь не хотели лишиться возможности «взломать» Францию. В то время она была четвёртой по количеству продаж пластинок, и мы не могли упустить такой шанс. В общем, мы нашли человека, который понимал английский, и вскоре уже налегали на нашу первую французскую булку, смирившись с изрядной порцией унижения.
И наконец, в 6 часов вечера, после 8 часов ожидания, нас позвали на генеральную репетицию. В зале царило столпотворение, и мы ощущали гул ожидания. Мы спели Sugar Baby Love. Алан завёл публику своим томным выходом. В одном месте нашей песни я встаю и произношу несколько сексуальных фраз в весьма издевательской манере. Похоже, нам всё же удалось добить французов. Когда мы пытались скрыться в своей конуре после выступления, люди прорвались за ограждения, стремясь коснуться нас или поохотиться за нами с фотоаппаратами. Вскоре после выступления к нам пришёл человек Гайя Люкса с дурными новостями. Он объявил на ломанном английском:
— Гай Люкс сказал, чтобы вы шли.
— Нам следует вернуться на сцену для повторной репетиции? — поинтересовался Алан.
— Нет. Возвращаться в свою Англию!
Теперь понятно, почему наш номер задержали, хотя к нему и нельзя было придраться. Мы много раз повторяли в один голос: «Вы что, шутите?» (но такое случилось только во Франции) В общем, мы молниеносно покинули место действий. Нам так и не удалось узнать, почему нас сняли с шоу. Но, чему быть, того не миновать. Прежде чем мы ушли оттуда, Рой, наш могучий и очень сердитый менеджер, вломился к публике, и подобно дикому взбесившемуся зверю, проревел: «"Рубеттс" уже нет! Они ушли!» В аудитории только один человек понял, о чём речь, и, возмущаясь такой немыслимой несправедливостью по отношению к нам, быстро перевёл остальным. А потом там начался бунт, по словам очевидцев.
Мы уже садились в самолёт в аэропорту Шарля де Голля, когда раскрасневшийся от волнения посланник, тот, что ранее принёс нам дурные вести, в этот раз прибыл с удивительно хорошими новостями. Нам снова разрешили участвовать в шоу. Люкс ничего не мог поделать. Как и было положено, поначалу мы начали отказываться: «Нет, нет, мы возвращаемся домой! Да нам всё равно! Что он о себе возомнил!», но в результате с радостью поспешили обратно в студию.
Хотя Гай Люкс так ни разу и не извинился перед нами и даже не назвал причину своего поступка, впоследствии мы видели, как он доедал остатки с нашего стола, что доставило нам такое же удовольствие, как и первое место нашей пластинки в хит параде две недели спустя. Продажи Sugar Baby Love только во Франции составили около 500 000. Для нас Франция была загадкой. Хотя в большинстве своём люди воспринимали нас с душевной теплотой и открытым сердцем, всё-таки несколько весьма высокомерных особ очень сильно подпортили впечатление и расстроили нас так, что напрочь отбили всякое желание даже слышать этот язык. После того случая я даже поклялся, что никогда не буду учить французский. Даже, несмотря на наши многочисленные концерты во Франции, выступления по телевидению и радио, я так и не выучил этот язык.
* * *
Мои воспоминания вернули меня во французский полицейский участок. И тогда я искренне пожалел, что дал ту клятву. Я совершенно не понимал, что происходит. Что же мы такого натворили, чтобы заслужить такое обращение? Ответ не заставил себя долго ждать. Алан, с широкой улыбкой, не торопясь вышел из офиса начальника. В его руках были наши концертные фотографии, которые он всегда носит с собой.
«Подпишите вот эти бумаги, парни. Всё в порядке».
«В порядке, чёрт возьми!» — сказал Рой.
Алан продолжал: «Всё, что с нами произошло сегодня, стало результатом инцидента с Миком и одним сумасшедшим французским водилой на автостраде. Тоже мне дорожный рейнджер! Он-то и накатал на нас жалобу в полицию!»
«Вот козёл!» — дружно отреагировали мы с явным чувством досады.
«Да, — сказал Алан, — скорей всего этот „мотогонщик“ сказал полицейским, что мы — английские разбойники с большой дороги, которые угрожают ему и его семье. А теперь свяжите это с двумя чёрными машинами и конвоем, и не забудьте добавить французскую склонность всё преувеличивать».
Позвольте мне всё-таки объяснить. Это случилось незадолго до нашего ареста в тот дождливый день. Как я уже говорил, мы ехали под конвоем в Шато, в западную часть Парижа. Тогда-то мы и заметили этого сумасшедшего водителя, преследующего наши машины. Он быстро обогнал Мика и приблизился к нам на очень короткое расстояние. По одной известной только Господу Богу причине этот недоумок, оказавшись прямо перед машиной Мика, резко притормозил. Так как все машины тоже резко затормозили, нас сильно кинуло вперёд, (ремни безопасности уже были изобретены, но их использовали очень редко).
Хочу добавить, что это был лишь аперитив к выяснению обстоятельств с учётом того, что был туман, быстрый поток машин и скользкая от дождя автострада.
Посыпалась многоцветная брань. Ведь мы были так близко к смерти! Этот безумец и его семейство на полном ходу умчались оттуда вместе с преследовавшим их разгорячённым Миком. Мы, естественно, последовали за этими двумя машинами, главным образом, чтобы посмотреть, что же предпримет наш обычно такой кроткий басист. Ко всеобщему изумлению, на скорости 80 миль в час Мик догнал безумного водителя и уже ехал на умеренной скорости, пока три наших автомобиля не остановились в быстром потоке машин. Мик выскочил наружу и накинулся на парня, ругая за его безответственное поведение в использовании смертельного оружия, а именно, собственной машины. И вот мы снова сидим в машине в раздумьях, что мы полностью во власти Великого небесного продавца людских судеб.
Но француз каким-то образом вырвался из нашего окружения и удрал, исчезнув в тумане. Когда мы приехали в полицейский участок, я увидел какого-то человека и женщину с тремя детьми, перебегавших дорогу. В тот момент я не придал этому значения. Разве мог я тогда знать, что это и был тот самый сумасшедший водитель, который как раз и направлялся в полицию пожаловаться на нас, что якобы мы хотим убить его вместе с семьёй.
* * *
Истинная причина, по которой я начал свою книгу с этой забавной истории, не имеет прямого отношения к самой истории, однако кое-что в ней имеет отношение непосредственно ко мне.
Ещё до поездки во Францию в течение двух ночей я видел один и тот же сон, как мы стоим у края дороги в окружении мужчин с автоматами. Тогда я поделился с парнями, что сны, особенно такие явные, сбываются. Так было всю жизнь, такие сны имели определённую значимость. Когда я предсказал распад группы, парни лишь посмеялись в ответ. Я подумал, что скорей всего, неправильно расшифровал сон. Вскоре я и вовсе о нём позабыл, но лишь до тех пор, когда вымокший напуганный Тони в сопровождении полицейских с автоматами резко завопил: «Какого чёрта, Джон! Ты же предупреждал, что это произойдёт!» От жандармов Тони досталось больше всего. Полицейские, приняв его за водителя, — виновника происшествия, силой вытащили его из машины, так как он сидел на переднем сидении, рядом с привычным для французов местом водителя. Дурной тон!
* * *
Всю мою жизнь какие-то важные событие неведомым мистическим образом проявлялись в моём сознании. И я знал, что когда-нибудь я, наконец, пойму, откуда эти удивительные откровения берутся в моей голове, и узнаю, кто и каким образом отвечает за это. Ещё тогда я не знал, что весь остаток жизни посвящу именно этому вопросу и буду делиться своими познаниями с другими людьми.