Глава 14
Глава 14
История с чёрной лошадью, которой снабдила меня владелица Рейнхемского паба, была совершенно очевидной, но прежде, чем рассказать следующую, должен заметить, что я намеренно изменил имя девушки, о ком сейчас пойдёт речь.
Регрессия 16-летней Шелли оказалась одной из самых необычных, что мне когда-либо посчастливилось проводить. В 1986 во время своих летних каникул в США Шелли, очарованная историями регрессий членов нашей семьи, тоже захотела побывать в прошлых жизнях. За некоторым исключением я работал только со взрослыми, но она проявляла отчаянную решимость прочитать ранние главы истории своих прошлых воплощений. Получив разрешение родителей, она с ещё большим упорством стала настаивать на своём, пока, наконец, не загнала меня в угол. Мы договорились о проведении регрессии в моей клинике, в саду ровно в 7 вечера.
Когда тем вечером я пришёл в свою окружённую деревьями клинику-студию, она уже сидела на моей кушетке, покачивая ногой, ожидая меня с явным нетерпением.
— Ладно, — сказал я. — Теперь слушай меня внимательно. Сейчас я объясню тебе процедуру.
Шелли понимающе кивала головой, задавая множество умных вопросов, чем демонстрировала острый интеллект в своём нежном возрасте.
Покончив с формальностями, я начал погружение. С ней было очень легко работать. Мне быстро удалось отключить её разум и погрузить глубоко, в царство подсознания. Она действительно оказалась мечтой гипнотерапевта, потому что быстро перемещалась в более отдалённые, уже подвергшиеся изменениям области подсознания.
Уже через пять минут она оказалась в своей последней жизни, в теле англо-индийской девушки по имени Анабель Сингх. Большую часть своей молодости она провела в Бенгалии, и всего один раз в середине 1960-х была в Англии, пробыв в Лондоне совсем недолго. Ещё одна незабываемая совершённая ею поездка — посещение Бомбея, где, по её описаниям, стоит известный индусский храм Маха Лакшми мандир.
Как раз в это время мы познакомились с последовательницей движения Харе Кришна из Америки, Майтили. Она служила в Бомбейском центре Харе Кришна в ранних 1970-х и прекрасно знала Бомбей. Майтили была одной из тех, кто помог построить великолепный храм на побережье Джуху.
Майтили отличалась особым характером. Однажды ей даже пришлось дать отпор головорезам прямо голыми руками. Эти бандиты приехали, чтобы разбить священные изваяния Радхи и Кришны, за которыми она присматривала во временном пристанище на недавно купленном участке в Джуху. Сразив главаря шайки ударом кулака в лицо, неукротимая духом Майтили и ещё несколько человек, прибежавших на звук ракеты, прогнали захватчиков с территории. В квартире, этажом выше, показался какой-то мужчина. Он стал насмехаться над Майтили, оказавшейся в трудной ситуации. Он разглагольствовал, нёс какой-то бред и бранился. В этот момент мимо проходила маленькая женщина-брахман. Она услышала его ругань и произнесла: «Гореть тебе в огне!» И ушла. Спустя три дня, когда Майтили подметала дворик за пределами временного храма Радхи и Кришны, тот же мужчина вышел на балкон, вылил на себя бензин, чиркнул спичкой и сжёг себя заживо.
Это называется «проклятием браминов». Если человек действительно настоящий брамин, независимо от того, что он сказал, его предсказание непременно сбудется.
Кто лучше неё мог расспросить Шелли о Бомбее? На втором сеансе Майтили посоветовала мне задать Анабель ряд специфических вопросов о Мандире, ответы на которые она очень хорошо знала. После каждого ответа Майтили поворачивалась ко мне и говорила: «Потрясающе, наверняка она была там!»
В последующие шесть летних недель 1986 г. я погружал Шелли в очень ранние главы её книги жизни, что принесло нам более захватывающие результаты. Но сеанс регрессии на 6-й неделе, оказался самым интересным. Мы погружались всё глубже и глубже. Мы могли видеть эволюцию одной жизни за другой. Во время одного необычного сеанса мы обнаружили себя в середине VIII в., и как всегда ожидали знакомую рутину вопросов и ответов.
Джон. Оглядись вокруг себя. Как ты думаешь, ты внутри или снаружи?
Шелли. Я внутри дворца императора в Шонбране, в Вене.
Д. Ты живёшь там?
Ш. Конечно же, нет! Я должен буду играть здесь на фортепьяно для императора вместе с Наннерль.
Д. Кто эта Наннерль?
Ш. Моя сестра.
Д. Понятно. Разумеется, ты превосходно играешь на фортепьяно. А ты уверен, что настолько хорош?
Ш. (шаловливо) Я — лучший в мире.
Д. Правда? А сколько тебе лет?
Ш. Мне шесть лет.
Д. Можешь ли ты назвать своё имя?
Ш. Может быть, если вы назовёте мне ваше.
Впервые между мной и моим пациентом возникла взаимная связь. Такое возможно, но в редких случаях. Иногда какой-нибудь дух или привидение присутствует рядом с душой пациента. Для того, чтобы убедиться, привидение это или нет, нужно провести регрессию в другую известную нам жизнь. Если это привидение, оно откажется покинуть жизнь, с которой мы имеем дело, и захочет остаться в так называемом выгодном для него положении на столько, на сколько это возможно. Я быстро переместил Шелли в жизнь Анабель Сингх. Не было и малейшего следа сопротивления или нежелания. Удовлетворённый тем, что это была она, а не какое-то другое лишённое тела существо, желающее позабавиться, я продолжил.
Д. Меня зовут Джон. А как тебя зовут?
Ш. Ну ладно. Меня зовут Вольфганг.
Вот теперь-то я и узнаю кое-что стоящее о музыке XVIII в. Кстати, мой отец и Чарли предпочитали исключительно музыку XVIII в. Я почувствовал, что эта личность, несомненно, имеет большой вес в истории человечества, и сделал то, чего прежде никогда не делал. Я попросил Шелли открыть глаза прямо в состоянии транса и дал ей блокнот. Приподняв её так, чтобы она могла видеть, что делает, я поместил ручку в её руку и попросил расписаться.
Замираю в ожидании... Мы снова отправились в то время. Я знал, что Шелли — левша, и слегка удивился, когда она начала писать правой рукой очень необычным почерком, именуя себя Вольфгангом Амадеем Моцартом.
Но он же не Амадей, он — Амадеус, да и Моцарт пишется с одной «t», а не с двумя. Я сделал заключение, что всем хочется быть знаменитыми, и с тех пор расценивал оставшихся пациентов с некоторой долей скептицизма, хотя и не переносил свои выводы на Шелли. Теперь я сожалею, что не придавал этому вопросу большего значения. Я владел некоторой информацией, позволявшей мне «бросить вызов» Шелли. То, что я знал, было даже на марках написано. Много чего о той регрессии я уже позабыл, но кое-что всё-таки намертво застряло в моей памяти. Шелли утверждала, что играла с Марией Антуане, не называя её Марией Антуанеттой. В тот момент Моцарт поскользнулся на начищенном до блеска полу в коридоре и ударился головой. Мария Антуане подняла его и даже поцеловала, а Моцарт попросил её выйти за него замуж. Вот что я помню с первого сеанса «Регрессий Моцарта».
Шелли оставалась невозмутимой. Любой гипнотерапевт по регрессиям сказал бы: «Нас всегда атакуют мысли: почему всё время королева Шеба, Клеопатра или Нельсон? Почему мы обнаруживаем только их? А где же обыкновенные люди?» В большинстве случаев это и были обыкновенные люди с обыкновенными жизнями, что ясно и понятно демонстрировали большинство регрессий (я проделал примерно 20 тыс. регрессий). Но порой можно натолкнуться на знаменитость, которую можно вычислить с помощью такой техники. А ещё реже вы можете позволить себе пойти дальше и узнать об этой личности чуточку больше.
Всё больше и больше так называемые воспоминая начали беспокоить Шелли. Она всячески пыталась поделиться со мной наиболее яркими из них. Я расспрашивал Шелли об изученном материале по истории классической музыки, которая, конечно же, относилась ко времени Моцарта. Но из-за воспаления гланд она перестала посещать эти уроки и никогда больше к этому не возвращалась.
Хотелось бы добавить, что она много чего придумала о жизни Моцарта. Не изучая этот вопрос самостоятельно, доказать что-то довольно сложно. Я знал немногое о его жизни и стал подумывать, что оказываю ей медвежью услугу, выслушивая её рассказы без способности подтвердить достоверность событий. Наконец, я пошёл в библиотеку и нашёл там несколько книг о Моцарте. В то время в клинике накопилось много работы, и, как не прискорбно, мне пришлось отложить это занятие на некоторое время.
Однажды ей захотелось посмотреть фильм «Amadeus». Шелли интересовало моё мнение. Я ответил, что она имеет на это полное право, но следует помнить, что если она серьёзно рассчитывает на то, что поклонники Моцарта примут её всерьёз, в ответ она может услышать, что всю эту информацию она взяла из фильма.
С раздражением заявив, что это её вовсе не волнует, она ушла. Чувствуя, что мне нужно посмотреть фильм до неё, я помчался в магазин и схватил копию. Ну вот, дело сделано. Мои дети и Шелли взволнованно поставили фильм. Всем очень хотелось понять, вокруг чего столько шума.
Во время одного важного телефонного разговора неожиданно раздался пронзительный зов Шелли. Попросив прощение у собеседника, который любезно принял моё извинение за чрезвычайную ситуацию, я побежал в гостиную, где с дистанционным управлением сидела Шелли. Указывая на остановленный кадр, с чувством превосходства, она воскликнула:
— Вот! Смотрите! Я же вам говорила!
И мы снова прокрутили сцену, где Моцарт посещает императора в свои двадцать лет.
— Добро пожаловать, Моцарт.
— Но ему же не шесть лет, разве не так.
— Папа, помолчи, — сказал мой сын. — Послушай сначала.
Император продолжал:
— Моцарт, вы помните, как посещали дворец вместе с сестрой Наннерль, когда вам было шесть лет? Вам тогда было всего шесть. Вы поскользнулись и упали, моя дочь подняла вас и даже поцеловала. А потом вы попросили её выйти за вас замуж. Помните?
Шелли повернулась ко мне со словами:
— Вы помните?
— Да, я действительно помню. То, что мы только что увидели и услышали, — действительно очень интересно. Но ты же говорила, что упала в коридоре, а император говорит, что ты упала со стула у фортепьяно.
— В кино неверно. Я поскользнулась на полу. Вы что верите всему, что читаете в газетах или смотрите по телевизору?
В последующие несколько дней, Шелли всё больше начала вспоминать жизнь Моцарта. Толчком послужила информация из фильма. Я понял, что пришло время начать изучение книги о великом музыканте.
В одной из таких книг «Моцарт: от святого к мирскому» я обнаружил первые «свидетельства», что он действительно поскользнулся в коридоре, в точности как утверждала Шелли. В фильме события действительно описывались неправильно.
Потом я попросил у неё прощения и с ещё большим рвением углубился в изучение удивительной жизни Моцарта. Я провёл беседу с её изумлёнными родителями. Мы обнаружили дополнительные подтверждения, которые, возможно, тоже являются серьёзным основанием, что Шелли не ошибалась. В пять лет Шелли и её брата Сэма отдали местной учительнице фортепьяно, госпоже Челлис. В первый раз, когда Шелли села за пианино, госпожа Челлис гордо объявила родителям, что она — потенциально самая лучшая пианистка, из тех, кого ей приходилось когда-либо видеть. Сэм был тоже хорош. Такой же талантливый. Так как они были очень одарёнными, казалось, что и Шелли, и её брат быстро освоят игру. Но с недельными занятиями и регулярной практикой они так и остались на втором уровне пятилетнего возраста. Взвесив все факты, я осознал, насколько страдал бедный Моцарт из-за своего мастерства. Я почувствовал, что его талант стал причиной отсутствия быстрого прогресса. Навык есть, но Шелли отказывается использовать его так же, как в прошлой жизни, когда Моцарт стал испытывать трудности, за которыми последовали страдания. И всё это лишь для того, чтобы отправить его в могилу в молодом возрасте.
Теперь всё понятно. Так вот почему фортепиано больше не будет сильным звеном в этой жизни. Как музыкант, могу точно сказать, что она очень способная. Шелли может написать превосходную песню прямо из своей головы, безо всякого музыкального сопровождения, к тому же она очень любит музыку. Но нет. Больше этого не повторится. Это уже было когда-то.
Не было никакого секрета и в том, что она любила младшего брата, но никогда не была его близким другом, каким могла бы быть. Во время следующего сеанса регрессии (я сопротивлялся, как мог), мне удалось обнаружить невероятную причину такого враждебного чувства.
В конце сеанса, что вполне соответствует её прямолинейной натуре, Шелли выболтала: «Неудивительно, что мне никогда не нравился Сэм. Он был Наннерль. Когда я была Моцартом, он доставлял мне столько проблем. Наннерль охватила зависть к моим уникальным способностям играть на фортепиано. Она просто с ума меня сводила...»
Может быть, вы знаете, что нерешённые вопросы преследуют нас жизнь за жизнью так же как и души, отношения с которыми не обрели логического завершения. Друзья снова приходят к нам как доброжелатели, давние враги снова становятся нашими оппонентами, а мы их. Зная об этом сейчас, я убеждён, что эта ситуация и стала причиной холодного отношения Шелли к своему брату.
К тому времени я прочитал почти всё, что только мог найти о жизни Моцарта. Когда же я обнаруживал что-то, о чём Шелли уже говорила, но не находил подтверждения, я начинал искать его в других книгах, пока не находил его. Но ничего из них не предвещало настоящего потрясения. Прочитав последние страницы одной книги, я увидел оригинальную подпись Моцарта. Неуклюже выведенное правой рукой Шелли имя Моцарта на самом первом сеансе, написанное, как я полагал, с ошибками, красовалось там во всей своей молчаливой славе.
Почему он написал с ошибками собственное имя?
Изучая жизнь Моцарта, я узнал, что он очень любил предаваться веселью, проказам и развлечениям. Он часто менял свои имена: Амаде, Амадео, и действительно он писал иногда два или три «t». Иногда Вольфганг становился Воль-ферлом... Ребёнком он приезжал в Англию играть для монарха. Тогда своей ещё детской рукой он расписывался просто: Мистер Вольфганг Моцарт. Вот здесь есть буква «W» в «Wolfgang», немного выгибающаяся сверху, «l» и «f», слегка уменьшенная, «А» с короной, два «t> вместо одного в слове «Mozart». И ещё какой-то странный маленький значок в его фамилии, волнистая линия, подчёркивание...
К сожалению, я потерял те замечательные стихи, которые Шелли взяла из жизни юного индийского монаха, которым она была до того как стать Моцартом.
Летом 1986 г. я давал лекции по реинкарнации в Кембриджском университете. Одним вечером, прямо перед сеансом регрессии, я показал эти две не отличные друг от друга подписи более чем 200 студентам Тринити. В следующий раз, когда я собрался в Кембридж, Шелли изъявила желание пойти со мной, посмотреть, что там будет происходить. Программа должна была состояться в Колледже Уолсон. Увидев сопровождающую меня Шелли-«Моцарта», некоторые студенты начали допрашивать её, действительно ли она была Моцартом. Немного смутившись, что по моей вине Шелли подверглась нежелательному и навязчивому вниманию, я вежливо и утвердительно отвечал на их вопросы, в надежде, что на этом всё закончится. Быстро покончив с вопросами, я начал свою лекцию с объяснения реального механизма процесса реинкарнации с помощью соответствующих историй, а в конце лекции намеревался провести групповую регрессию.
Прямо перед заключительной частью один студент поднял руку:
— Почему бы нам вместо группового сеанса не погрузить в регрессию этого «Моцарта»?
Я попытался отмахнуться от него и ободряюще взглянул на Шелли.
К счастью, как мне показалось, этот неожиданный вопрос её нисколько не обеспокоил. К молодому человеку присоединились ещё несколько студентов, пока не осталось ни одного, кто был бы против. Я снова посмотрел на стоически невозмутимую Шелли. Казалось, она наслаждалась вниманием. Подняв брови, делая одолжение, она любезно согласилась. В ответ раздались аплодисменты. Девушка встала и смело направилась к стулу в центре, который я немедленно освободил для неё. Она села на стул без малейшего смущения. Я был совершенно уверен, что при нормальных обстоятельствах Шелли могла оправдать ожидания, но мы находились на общественном мероприятии, и я опасался намного больше Шелли. Мне нужно было защитить её. Однако я понял, что выхода нет. Мы итак уже не могли избежать щекотливых вопросов, которые студенты начали задавать. Даже если бы она была Моцартом, как я полагал, никто не мог знать о нём абсолютно всё.
Мои страхи появились ещё до предпосылок. Один из самых коварных советчиков побежал в свою комнату и вернулся в зал, держа, похоже, полную коллекцию писем Моцарта. Приблизившись ко мне с ехидной улыбкой на юной физиономии, он наугад открыл книгу. Какое чудовищное легкомыслие!
— Спасибо, — внешне выказывая благодарность, сквозь зубы сказал я этому чертовому умнику.
Можете ли вы представить, какой строгий экзамен это был? Это было запредельно сложное испытание.
Он указал дату и время письма:
— Погрузите её в это время, если вы конечно можете.
И, ухмыльнувшись, направился к своему месту.
Мы начали. Я погрузил её в какой-то период жизни Моцарта, чтобы она свыклась с вибрацией и окружением того времени. Потом я подвёл её к указанному в письме времени. Я хорошо видел, что письмо адресовано его кузине Мари Анне Текла, имя, которое Шелли мне никогда не называла. Я уточнил время и дату, а потом спросил:
— Чем ты сейчас занимаешься?
— Я пишу письмо своей кузине Мари Анне Текла.
Я не мог удержаться, чтобы тайком не взглянуть на юного франта-умника.
— И что он там пишет? — хладнокровно поинтересовался он.
— Моцарт, что ты пишешь?
«Моцарт» затрясся от смеха, который продолжал нарастать секунд 30. Как вдруг «он» схватился за живот и взвыл так, что чуть не свалился со стула. Я подбежал к Шелли и поймал её, прежде чем она упала. Успокоив её, я поинтересовался:
— Моцарт? Что там в письме?
Прошло мгновение. «Моцарт» нерешительно, смущаясь, ответил:
— Я описываю кузине разные способы справлять нужду.
На сей раз от хохота взорвался весь зал. «Моцарт» сидел спокойно, не обращая ни на кого внимания. Я взглянул на советчика, чтобы определить его реакцию на ответ Шелли. Сдержанно соглашаясь с ответом Шелли, он кивает, а потом вновь начинает недоверчиво качать головой. Моё самолюбие затрепетало от радости.
Прочитав оставшуюся часть письма, сопровождаемую большим успехом, я уверенно задал следующий вопрос:
— Что-нибудь ещё, Вольфганг? Может, ты ещё хочешь что-то нам рассказать?
— Мы сейчас в подвале, допили вино (снова хохочет). Мы делаем пи-пи в пустые бутылки и оставляем всё это на выпивку (зал начинает смеяться ещё сильнее).
Шелли была права на все 100%, и все, кроме меня, естественно, испытали потрясение.
Прямое попадание в цель! Я вернул Шелли в нормальное состояние. Наш франт явно пребывал в смятении от такой феноменальной точности, которую она ему преподнесла. Она предоставила нам возможность взглянуть на мир Моцарта через кристально-чистое окно. Неужели перед нами, безмозглыми взрослыми, беспечно, как и во время гипноза, сидит воплощение Моцарта? Разве само по себе это не событие? Неужели перед нами композитор, который по книге рекордов Гиннеса, считается самым транслируемым в мире? В каждый момент времени, в течение 24 часов, где-то на планете по радио звучит его музыка.
Сейчас, уже более сдержанный, наш новоиспечённый исследователь театрально закрыл книгу, ставшую источником сложных вопросов, и радостно произнёс:
— Либо Шелли обладает высшей учёной степенью, либо она, чёрт подери, и есть он сам!
Все зааплодировали, Шелли сделала реверанс, и под воздействием эйфории мы раздали приличное количество Бхагавад-гит со всей космической информацией о перевоплощении души и более детальными объяснениями этого процесса.
Исследуя этот уникальный случай, я обнаружил ещё больше доказательств, которые, как мне показалось, ещё сильнее склоняли чашу весов в пользу Шелли.
Обнаруживая что-то в книге, я задавал ей свой вопрос, иногда она сама что-то мне рассказывала, что мне следовало найти. Но, как ни странно, чаша весов всегда склонялась в её пользу.
Однажды Шелли сама проявила инициативу. Она приоткрыла мне ещё одну завесу, втянув меня в ту ослепительную и головокружительную жизнь.
— В то время вы были мои другом. Я вас знаю. Я любила вас. У вас была ослепительная улыбка, такая же, как банан.
— Правда? — ответил я, демонстрируя сомнения на этот раз.
— И кем же я был тогда?
— Томасом Линли, — ответила она так, как будто я обязан знать, кто это такой.
— Кем он был? — естественно, поинтересовался я.
— Моим английским другом. Мы познакомились во время путешествия по Европе. Вы были совсем ребёнком. Так же как и я. Вы превосходно играли на скрипке.
Моцарт, как известно, был не только, возможно, величайшим композитором и пианистом, он к тому же прекрасно играл на скрипке.
Вдруг Шелли замолчала. В глазах блеснула слеза. Она тихонько заплакала.
— Вы утонули. Вы утонули в Англии. Вы, упали в...
— Сейчас мы с тобой живём в более счастливое время. Не стоит больше переживать. Глубоко вдохни. В конце концов, Господь снова соединил нас, и мы вместе...
Позже я продолжил свои поиски, изучая тематические книги в надежде найти более достоверные подтверждения. Прошло не так много времени, как я их нашёл. Томас Линли, скрипач-вундеркинд, утонул в речном канале в Кембридже. Он упал с лодки, на которой катался со своей подругой.
Возможно, с того момента я могу предоставить больше информации о преимуществах и недостатках регрессии, а также объяснить наиболее важные аспекты. Как вы уже поняли, люди не только смогут обрести веру в то, что, в принципе, смерти как таковой нет. По милости Господа (в зависимости от того как вы Его видите), человек может избавиться от травмы тонкого тела, преследующей вас ещё с прошлой жизни. Выздоровев, человек может оживить своё нынешнее существование, как это произошло в случае с Элейн.
Ещё одно захватывающее ощущение, которое можно испытать во время регрессии, — это более ощущаемое состояние сознания, сопровождающее процесс. Благодаря этому регрессор может видеть к какому народу принадлежал человек, где находился. Например, история Моцарта и Томаса Линли. Всё это — обычные явления, но, несмотря на то, что они обычны, нужно понимать, что исходят они из необычного источника. Хочу искренне попросить вас вдуматься в мои слова.
В древних священных текстах я нашёл название этому источнику информации. Параматма или Сверхдуша, Сам Господь, пребывающий в сердце каждого живого существа, наблюдает, слушает и направляет душу на всём её жизненном пути. Там говорится, что Он находится рядом с душой в области сердца, и знает всё о каждом живом существе. Именно благодаря Сверхдуше уникальная информация о прошлых жизнях становится доступной.
Существует множество правил и предписаний для того, чтобы, насколько это возможно, благополучно пройти жизненный путь. Приведу пример вождения автомобиля. Мы накапливаем опыт, который помогает нам быстро достигать мест назначения: работы, дома, мест развлечений и т. д. А ещё существуют инструкции безопасности, например, нельзя превышать скорость, или где-то запрещена остановка, а где-то — резкий поворот. Существуют тысячи инструкций в помощь нам, с целью оградить нас от опасности во время вождения. Подобным образом все священные писания тоже должны помочь нам в нашем путешествии по жизни. Существуют разные типы людей, находящихся на разных стадиях духовного развития. Разнообразные религиозные принципы соответствуют состоянию сознания душ на определённом витке развития.
Если сравнивать процесс постижения Бога с прохождением учёбы в образовательном учреждении, можно привести аналогию, когда шаг за шагом, человек получает сначала начальное образование, потом специальное, а затем высшее. Задавшись целью, он может получить диплом, так постепенно дойдя и до учёной степени... Точно также и мировые религии предназначены для того, чтобы помочь человеку развиваться духовно. Следуя определённой методике, душа продолжит совершенствоваться, проходя одно успешное рождение за другим. Независимо от вероисповедания, тот же Господь, Которого называют то Кришной, то Аллахом, то Иеговой, присутствует в каждом человеке (как Параматма). Я почерпнул эту информацию из книги 5000-летней давности «Шримад-Бхагаватам»:
«Всевышний, как Сверхдуша (Параматма), присутствует в сердце каждого живого существа».
Там даётся подробное описание Его великолепного облика. Если это утверждение верно, получается, что, путешествуя из материального мира в вечность, каждое живое существо несёт Бога в своём сердце, но с трудом это осознаёт. И вместо того, чтобы принять к сведению это потрясающее открытие и попытаться обратиться к своему Попутчику, мы ограждаемся и отворачиваемся от Него. Таким образом мы всё больше и больше отдаляемся от Бога, продолжая неуверенно двигаться в безрассудном танце служителей материализма.
В довершение всего сказанного, позвольте мне сделать следующее заключение. Господь — лучший друг всех живых существ, а не исключительно евреев, индусов, мусульман и т. д. В материальный мир он приходит как аватара (перевод: тот, кто нисходит). Он говорит («Бхагавад-гита», 9.29):
Я ни к кому не питаю ни вражды, ни пристрастия. Я одинаково отношусь ко всем. Но тот, кто с любовью и преданностью служит Мне, — тот Мой друг. Он всегда в Моём сердце, и Я ему тоже друг.
Зная это, мы можем видеть, насколько Он наш друг. И это вовсе не какая-то двусмысленная метафора. Во время путешествий, среди всевозможных предупредительных знаков и указаний, возможно, вы видели на каком-нибудь заднем окне надпись: «Осторожно, в машине ребёнок». Размышления подобного рода всегда помогают мне думать о Нём, как о малыше, размером от кончика большого до кончика безымянного пальца, около 8 дюймов.