Глава 6

Глава 6

Прежде, чем нетерпеливо устремиться в продолжение своей истории, чувствую необходимость поведать вам немного о музыке того времени, которая оказала на меня существенное влияние.

Мы росли в послевоенное время с эстрадными оркестрами Цирила Степлтона, Хемпфри Литтлтона. Потом появились Биг бэнд джаз[18] и традиционный джаз с Кенни Боллом и Акером Билком (из которых ни один не произвёл на меня никакого впечатления). Потом появился предшественник рок-н-ролла — «Скиффл». Музыканты заимствуют толстые стиральные металлические доски своих мам. Круглая банка из-под чая с чертой посередине и впоследствии с приделанными к основанию струнами становилась бас-гитарой или банджо. При желании создать свой вариант «Скиффл» в дело шли практически все музыкальные инструменты из маминого сундука.

«Скиффл» заинтриговал меня. Лонни Донеган был лидером «Скиффл». Его запись Rock Island Line стала первой купленной мной пластинкой. Пластинки. Я их обожал! Эти магические диски, величественно кружась, проделывают 78 оборотов в минуту (мой двоюродный брат лично считал). И каждая из них привносила в мою жизнь необыкновенную радость.

Задолго до появления телевидения у нас было радио. Чарли и отец любили классическую музыку. У нас даже было пианино, на котором папа любил играть всякий раз, когда у него появлялось настроение. Даже в очень юном возрасте я чувствовал, что что-то не так с энергичной музыкальностью отца. Его правая рука приятно играла мелодию, но левая рука, которая должна играть аккорды или басовые партии, к сожалению, была травмирована во время войны. Поэтому мы никогда не получали ожидаемого удовольствия от папиной игры. И всё-таки так приятно было видеть его счастливым и на некоторое время умиротворённым, вне борьбы за выживание в суровых послевоенных условиях. Жаль только, что однажды приехал таллиман и забрал пианино, так как способность папы совершать своевременные оплаты приравнивались к навыкам его левой руки играть на пианино.

Пианино увезли, но каждое утро нас знакомили с музыкой в начальной школе Бенион в южном Окендоне, где после молитв и объявлений, мы друг за другом покидали помещение в сопровождении какого-нибудь классического музыкального произведения. Мне нравился менуэт Боккерини, особенно кусочек перед концом. Не знаю точно, как это называется, поэтому я называю его «кусочек перед концом». Я специально становился в самый конец, чтобы быть последним и дождаться этого самого «кусочка перед концом». Когда мне удавалось его послушать, мой день наполнялся радостью и надеждой, так как этот менуэт весь день звучал в моей голове.

Папа подарил школе Концерт фортепиано в си-бемоль миноре Чайковского, благодаря чему мы смогли наслаждаться и этим популярным произведением.

С юного возраста меня окружала особая музыка, уникальные мелодии и ритмы. Бывало, что я не мог остановиться. Порой, поздно ночью, вернувшись домой из молодёжного клуба, когда отец уже спал, я тайком пробирался к его любимой коллекции записей и вновь и вновь проигрывал секстет Lucia Di Lammermoor. Может ли кто-нибудь ещё создать такое произведение, что заставит сердце выпрыгивать наружу? Да, конечно, и это будет означать, что ты в одном лице и Вольфганг, и Людвиг Ван.

* * *

Я всегда верил, что американцы спасли нас от войны. Можете всё, что угодно говорить об Америке, но, ни одна нация не сможет сравниться с ней в музыке 1950-60-х годов. Иногда мы слышим: «Эти янки! Сборище хвастунов — вот кто они! Они даже к войне присоединились, когда уже поздно было. А потом они приходят и соблазняют наших девушек, пока наши мужья и парни вдали от родины сражаются с варварами за чужую землю. Гнусные мерзавцы... Не хочется даже на них время тратить...» И всё же позже, когда появились те четыре части из Houndog (The Pelvis), все их грехи забылись и простились.

Потом появился сладкоголосый Бадди Холли[19] со своей Пэгги Сью, и вы уже больше не в послевоенном Окендоне, вы — в трех шагах от рая. А мой любимый дуэт Everly Brothers[20], которые подарили мне Cathy’s Clown. Ради того стоило жить. И вот эта душа избрала свою судьбу. Отныне музыка — и её ободряющая спасительница, подруга, наперсница и возлюбленная. Так с большим удовольствием можно проводить время наедине с одной лишь музыкой.

Увы, современность унылая. Куда же делись влюблённые пары вчерашнего дня? Где же те песни, мелодии, которые хотелось мурлыкать себе под нос? Что же мы сделали друг с другом? Я оглядываюсь, и всё-таки нахожу след былого.

* * *

Думаю, в любом биографическом повествовании должна быть часть, пусть небольшая, о первой «настоящей работе». Я бы с удовольствием пропустил эту тему, но мой издатель попросил меня не делать этого. Я согласился с ним лишь для того, чтобы рассказать одну историю.

После окончания школы, родители и учителя почти убедили меня в своём безапелляционном «нет» моей музыкальной карьере. Тогда я решил стать журналистом, поскольку люблю английский язык, и ещё мне нравится докапываться до самой сути. Я был вот таким прилипалой, чьим любимым вопросом был «почему»? Я стал рядовым сотрудником Рейтер на Флит Стрит, цитадели множества передовых новостных изданий Англии. Моя работа заключалась в уборке ненужных бумаг, которые скапливались рядом с операторами после обработки информации, летящей со всей планеты, и относить последние новости другим операторам напротив, которые в свою очередь печатали информацию и отсылали её печатным агентствам всего мира.

В большинстве случаев можно было особенно не торопиться, даже прохаживаться по комнате каждые десять минут или просто запасаться последними новостями. Но когда оператор получал последние новости, содержащие некую особую важность, он кричал: «Быстро!» Это означало, что нужно было чётко и быстро изложить содержимое. Но важность слова «быстро» превосходило «Срочно!», означающее нечто особенно важное. Помню, что слышал его всего лишь один раз. Меня так потрясло произнесение этого слова, что я даже подбежал и вытащил это сообщение из корзины исходящих бумаг, а потом скармливал его всем наборщикам целых 20 минут, пока до меня не дошло, что и самому не мешало бы взглянуть, что же там такого впечатляющего. Когда у меня появилось мгновение, я просмотрел дубликаты новостей и увидел заголовок:

ДЖОН КЕННЕДИ, ПРЕЗИДЕНТ СОЕДИНЁННЫХ ШТАТОВ ЗАСТРЕЛЕН В АВТОКОРТЕЖЕ. ИНФОРМАЦИОННЫЕ ИСТОЧНИКИ СООБЩАЮТ О ФАТАЛЬНОМ ИНЦИДЕНТЕ.

Фактически, Джон Кеннеди был всеобщим героем. Он был молод, красив, харизматичен, смел. Богат. Он пользовался популярностью практически такой же, как и «Битлз», чьи голоса только начинали появляться на звуковых дорожках наших жизней. Подобно врачам скорой помощи, они стали спасителями потенциальных музыкантов. Непреднамеренно они стали бичом статус-кво шоу-бизнеса, идя своей дорогой в течение довольно долгого времени.

Кеннеди противостоял на Кубе тогдашнему лидеру СССР Хрущёву. Туда русские тайно пытались провезти контрабандой ядерные боеголовки. Когда судно, загруженное этими боеголовками, приблизилось к Кубе, отношения зашли в тупик. И тогда поступил приказ разворачиваться обратно.

Я учился в ту пору на пятом курсе высшей школы в Эссексе. Наши взвинченные преподаватели уже готовили нас к третьей мировой войне. Я вёл серьёзную подготовку к предполагаемой угрозе. Именно поэтому я всегда садился рядом с Мэрион Перси. Если вдруг зазвучит сирена, мне не придётся отправляться на небеса без крепкого объятия. Но, к счастью, Хрущёв отвёл подводную лодку. И мир, и Марион были спасены. Во всяком случае, Джон, или ДФК, как его звали, был к нам весьма великодушен.

Точно так же и «Битлз» своей новой музыкой вконец ввели в замешательство учёных мужей, мамонтов индустрии звукозаписи, и всю ту скучную, «лишённую блеска» по сравнению с ними музыкальную элиту. Эту новую музыку не сочиняла кучка сорокалетних зануд с Тин Пан Элли. Напротив, это была их благословенная музыка. В настоящее время, сплошь и рядом музыканты сочиняют мелодии, но в то время с большим трудом можно было найти британских исполнителей собственных произведений. По этой причине «Битлз» стали настоящим открытием. Тогда только верхние слои среднего класса или вульгарные богачи могли позволить себе разъезжать на Бентли и Роллс-Ройсах. По этой причине мне так захотелось преуспеть с Mad Hatters. Мы, как и многие другие, сходили с ума по Джону, Полу, Джорджу и Ринго и очень хотели быть похожими на них.

Увы, работа в Рейтер была одной из самых угнетающих в моей жизни. Она была настолько мало оплачиваемой, что цена моего абонемента на поезд составляла фактически половину моей заработной платы. Мне приходилось работать посменно, а иногда и по ночам. Я только начал встречаться с моей первой чудесной девушкой Памелой Ричардсон (фамилия — совпадение). Из-за моих ночных смен я едва мог видеться с ней, и у меня никогда не было достаточного количества денег, чтобы сводить её куда-нибудь. По этой причине нам приходилось сидеть дома в обществе её мамы. У Пам, однако, была хорошая коллекция пластинок. Она буквально формировала моё музыкальное чутьё. Тогда моим любимым исполнителем был один кавказец. И вот наступил волшебный момент, когда по радио я услышал Бэн Э. Кинга[21], и это распахнуло дверь в мир прекрасной негритянской музыки: Отис Рэддинг, Литтл Ричард, Сэм Кук[22]. Я получал истинное наслаждение.

В 1969 г., 4 года спустя, я видел Отиса Рэддинга, когда тот жил в Бристоне. Невозможно описать тот запал, экстаз, который я испытывал, особенно, когда он неимоверно быстро двигался, исполняя Respect и Satisfaction, и возрождённую классику Сэма Кука Shake.

В то время мы с моей будущей женой, Шерил, были единственными белыми людьми в аудитории. Отис легко манипулировал толпой, исполняя одну за другой песни в стиле соул. Я не отпускал Шерил от себя, чтобы мы не потерялись в быстро перемещающейся толпе. Не было никого, кто хоть как-то мог сравниться с ним в раскрепощённом быстром темпе соула, только разве что Сэм и Дэйв. Хочу добавить, что в исполнении негритянских народных песен ему уж точно не было равных. Он мог увести вас в любое место, которое бы вы ни указали на карте. А когда I’ve been loving you too long лилась из его золотых уст, казалось, что он поёт именно голосом, «исходящим из тебя и меня», олицетворяющим «наши души», говорящем о глубокой душевной тоске по любви. Если у вас нет этой записи, советую вам раздобыть её где-нибудь. Испытайте это чувство сами. Должен вас предупредить, что тогда вы поставите крест на любом другом исполнителе этого жанра. Думаю, можно сказать, что он был несравненным исполнителем этого вида музыки.

Пока я — неотёсанная деревенщина, выходец из захолустья, вдоволь не наслушался всех этих пластинок, Шерил, живя в Лондоне, могла бы побывать на концертах и «Битлз», и «Роллинг Стоунз». Во время наших свиданий в 1967 сразу после работы мы шли в музыкальный магазин, где можно было найти весь американский импорт, и послушать самые последние записи исполнителей соула из США.

Кульминацией всего стала покупка When a man loves a woman или Stay with me baby, которые исполняла Лоррэйн Эллисон. А потом мы шли в спальню Шерил, где до бесконечности нон-стопом снова и снова крутили её маленький проигрыватель и обнимались и целовались, подобно юношам и девушкам из фильмов нашей юности...

Первый альбом «Битлз» стал данью тем ранним негритянским записям, куда они включили Chains, Mr. Postman и многие дргие. Сам Маккартни ещё говорил, что помимо многих других музыкантов, эти неизвестные художники оказали сильнейшее влияние на музыку, которую начали создавать «Битлз».

Первый месячный тур по Англии 1960-х включал великих исполнителей. Это были и Supremes, и Марта и Ванделлас, Стиви Уандер[23]. Чтобы дать вам некоторое представление, насколько малоизвестными и не вызывающими интереса были они, скажу, что тот тур оказался настоящим финансовым провалом. Ни один театр не был заполнен более чем на треть. Не только «Битлз» подарили миру свой уникальный музыкальный бренд, отчасти большой вклад в сокровищницу мировой музыки сделали чернокожие музыканты. Stones тоже были великими чемпионами среди исполнителей блюза из южных государств, но всё-таки, двумя величайшими, но незамеченными, героями того времени, защищавшими это замечательное «Чёрное Вторжение» в далёкие берега, были Алексис Корнер[24] и джазист Крис Барбер, вложившие свои деньги в себя самих.

Мой кузен Барри всегда довольно хорошо помнил некоторые события прошлого, уже затерявшиеся в тумане моей памяти. Если бы Барри сидел сейчас рядом со мной на этом диване в гостиной, где я и пишу эту книгу, он наверняка сказал бы:

 — Джонни, а помнишь тот странный старый бэнд Красти. Помнишь, как ты исполнил своё первое соло? Почему бы тебе не написать об этом?

И я бы ответил:

 — Красти?

И он бы объяснил:

 — Помнишь, бэнд с той молоденькой певицей, чей отец походил на властного весёлого папашу из комедии «Ricky Gervais’s Extras».

И я ответил бы:

 — Чтоб мне провалиться! Это тот самый, что зачёсывал назад свои рыжие волосы в надежде скрыть лысину?

 — Да, — ответил бы Барри. — Он так внимательно относился ко всем твоим просьбам, особенно, когда впервые вы играли в «Уоркин Мэне Клаб» в Брентвуде, — и Барри рассмеялся бы. — Он стоял тогда рядом со сценой и всякий раз пытался развеселить тебя, когда ты начинал злиться... Он вообще чихать хотел на просьбы дочери, когда та просила его сменить микрофон или убавить-добавить звук. Он был занят тем, что глазел на тебя. А ты помнишь, как они уже исчерпали весь свой песенный потенциал, и тогда Красти позвала своего папашу, когда нам нужно было прогнать ещё пару песен. И он воскликнул: «Пусть Джон сыграет барабанное соло!» А ты ведь ещё никогда не выступал, и тем более не играл соло. Но ты всё же сделал это, и Красти быстро убежала оттуда, так как именно её папа затеял всю эту авантюру. Тогда-то ты и украл всё внимание этими десятью минутами барабанного соло, закончив его звоном больших цимбал, да таким сильным, что одна из них улетела со стойки и с грохотом упала на пол. Публика занервничала, думая, что ты нарочно сделал это... а потом папа Красти подбежал к тебе с полотенцем и стал вытирать твоё лицо, кланяясь при этом аудитории, как будто это он стал гвоздём программы...

Да, мой двоюродный брат именно в таком духе рассказал бы эту историю.

То, что я помню, как принёс домой 2 фунта и 10 шиллингов, дьявольски огромное состояние за несколько часов работы. Лежу я на своей двухъярусной кровати, не могу заснуть. Снова и снова, трепеща, проигрываю в голове данное Богом мгновение, возвращаясь к каждому удару, ноте и блаженству в раю под названием «Брентвуд Уоркинг мэнс клаб». А вдруг это первое и последнее оплаченное соло в этом году?

В 4:30 рассвело. Без намёка на сон, я поднялся, оделся и поехал развозить газеты миссис Холле. В девять часов, закончив свою (и Барри) работу, я вернулся домой в полной уверенности, что после позднего возвращения Барри всё ещё спит. Родители Барри работали. Он был единственным ребёнком, и они были довольно состоятельными людьми. У них была хорошая мебель и достаточно хорошей еды. Когда мне надоедала жизнь дома, я шёл к Барри, вверх по дороге, в дом № 12, и проводил время в его компании. У него были все записи Бадди Холли, и мы сидели, слушали его и мечтали. А прекрасным завершением всего этого становились вкуснейшие бутерброды с салатом и сливками...

Мечты Барри всё-таки сбылись, когда он стал известным парикмахером звёзд шоу-бизнеса. Со временем сбылись и мои мечты.

* * *

Покинув в 1969 г. «Сумасшедших Шляпников», я присоединился к другой группе под названием «Медиум», в полной надежде на удачу, сопутствующую «Битлз». Мы работали в питейной «Змеиные Головы». Платили нам немного. Выступали мы в свободные от работы вечера. А ещё я мыл туалеты и менял подгузники хозяйскому ребёнку, между прочем, бесплатно. Случалось это довольно часто, потому что малыш, оставленный без присмотра, начинал плакать, в то время как мамаша пялилась на клиентов. Вот мне и приходилось глубоко вздыхать и делать это. Опыта в этом деле у меня было не занимать, так как я присматривал за моим маленьким братом Яном, который родился, когда мне было 14 лет.

Затронув семейную тему, продолжу, что происходили все эти события в тот же год, когда я женился на Шерил, невысокой красивой брюнетке с обворожительной улыбкой. Отец Шерил, Том Хифи, через-чур предусмотрительный ирландец, так и норовил что-нибудь сделать со мной своими могучими ручищами. Поначалу он мне тоже не очень нравился. Позже я узнал, что он работал в компании под названием «Отис», а Отис Реддинг был неизменно моим самым любимым певцом в то время, потому постепенно я начал его уважать и терпеть его нетерпимость ко мне. И всё-таки мы умудрялись ладить. Он, в свою очередь, продолжал надеяться, что я найду себе достойное занятие. А я продолжал надеяться, что он не выбьет мои мозги после очередной своей «сессии» со своими дружками из «Цветочного Горшка» на Тисдэйл Стрит.

«Цветочный Горшок» принадлежал, низкорослому, курносому, в прошлом, боксёру-олимпийцу, Гарри Пэришу. Он вечно сидел, вытянув ноги к воображаемому камину и, возможно, мечтал о минувших днях запёкшейся крови, пока жизнь в самом маленьком во всей Британии пабе текла незаметно своим чередом. Незаметно, но только до одного события. Из-за многочисленных спаррингов и боёв, обе руки Гарри из-за артрита не сгибались в локтях. Пэдди (так мы называл отца Шерил) рассказывал, что одним вечером, когда между ним, то есть Пэдди, и одним поляком началась драка прямо в пабе, Гарри чудесным образом подскочил со своего места и бросился на помощь. Как если бы это был 1920, он снова и снова наносил нескончаемые хуки[25] поляку то левой, то правой рукой. Пэдди сказал, что хуки — это единственное, что он мог ещё делать, так как его руки постоянно были согнуты в локтях на 90° (он же был пожилым человеком). Пэдди от души веселился, рассказывая мне о той драке, время от времени похлопывая меня по спине, видимо проверяя, нравится ли мне его рассказ.

Когда я рассказал Шерил о том, как он потчует меня очередной пинтой пива и похлопывает меня по спине каждый раз вспоминая Гарри, она ответила, что Пэдди очень любил её и не раз отваживал так называемых претендентов на её руку, и тогда я чувствовал себя счастливчиком. Верно и то, что я был не очень перспективным, но Энид, жене Пэдди, похоже я тоже понравился, и она частенько угощала меня восхитительными закусками и обедами. До сих пор я вспоминаю пудинги с маслом и рулеты с ревенем.

Мики Гоувер, басист «Медиума», очень интересовался спиритуализмом и всякими паранормальными явлениями, благодаря чему у нас быстро выявились общие музыкальные и оккультные интересы. Однажды нас посетила медиум. Она согласилась предсказать нам судьбу. Почему бы и нет, мы же «Медиум». Очень хорошо помню, как она сказала, что Алан Уильямс, наш ведущий вокалист, и я вскоре станем знаменитыми и будем путешествовать по всему миру. Тогда было довольно забавно слушать всё это. Но пророчество всё-таки сбылось...

У нас был немного психованный менеджер Терри, которого можно было сравнить с недошлифованным алмазом. Когда я присоединился к «Медиуму», они вместе с Си-Би-Эс записали пластинку «Краски радуги». Терри захотел выпустить её в самом наилучшем виде. Вот он и повёл нас на Темзу, посадив в выкрашенную в радужные цвета надувную лодку, которую мы нервно накачали на причале. Мы притворились, что готовимся к фото-сессии на берегу Темзы с фотографом, расположившемся в другой лодке. И вот я надеваю спасательный детский жилет под рубашку, так как не умею плавать. Нам нужно было как бы случайно упасть в реку, а Терри должен был спрыгнуть с Лондонского моста и спасти нас. В этом заключался наш «план».

Но мы недооценили силы течения. Мы отплыли, а наш голубчик Терри, к тому времени уже должен был с другой стороны плыть нам навстречу, 20 ярдов вперёд. Нам нужно было только прокричать: «Терри! Сюда!», но... мы уже были в 40 ярдах внизу по течению, и нас отнесло за мост.

Другой наш менеджер, Толстый Лэс, считавший себя природным трагиком, находился как раз на мосту. Тут Терри должен был совершить этот потрясающий спасительный прыжок. Толстый Лэс, как и предполагалось, должен был бежать к ближайшей телефонной будке с наигранными воплями: «Помогите! Спасите нашего дорогого Терри! О Боже, помоги!» Но он этого не сделал. Да, он пошёл к таксофону, но для того, чтобы послать нам на помощь катер начальника Лондонского порта. Слава Богу, тот прибыл очень быстро, и нас вовремя спасли и отправили в больницу. В то время Темза была очень загрязнённой. И когда весь медперсонал понял, что это вовсе не несчастный случай, а рекламный трюк, нам прописали полный курс лечения, явно превышающий необходимый минимум уколов в то самое место...

* * *

Спустя два года, наш 38-летний Терри непонятно по какой причине расстался со своей волоокой женой, продал свою питейную и открыл более прибыльное заведение на Тоттенхэме, которое назвал «Фокс». Я ушёл из «Медиума» в надежде отыскать свой вечно недосягаемый горшок с золотом — я готов был работать даже за зарплату! Надеясь, что удача всё же улыбнётся мне, я присоединился к группе «Паттерн» с солисткой Айшой, которая была замужем за Крисом Броугом, сыном Петера Броуга, известного чревовещателя Национального Радио. Крис был менеджером, и принадлежал к сливкам общества. Он получил хорошее образование, да и вообще родился в рубашке. К тому же он был довольно вежливым — редкое качество для менеджера. Вопреки моим надеждам на скорое финансовое продвижение, стало очевидным, что, его слова о деньгах — лишь фарс. Так же как и у нас, у него не было ни гроша в кармане. Не зная об этом, я пытался сблизиться с ним, надеясь хоть на какую-то финансовую поддержку. В Йоркшире нам предложили приличную работу. А потом от других членов группы я узнал, что им неплохо заплатили, и тогда я ещё раз напомнил Крису о своей доле. А он ответил:

«Послушай, дорогуша, как выяснилось недавно, эти деньги должны пойти на погашение расходов на авто страховку, чтобы ты и твоё семейство были в полном порядке».

Хоть я и снял в ответ свою «рабоче-крестьянскую» шляпу в почтении пред его «царственным» происхождением, тоненький голосок внутри меня жалобно взвыл: «Ах ты, безмозглый дурак! Мы же бедны как церковные крысы, а ты ведёшь себя как чёртов франт!» Мне нужно было иногда жаловаться, ведь тогда я уже был женат. Мы жили в захудалой квартирке, возле питейной, где я выступал с «Медиум». У нас уже была маленькая Пия, появившаяся на свет в 1970 г. Все мы жили в двух комнатах и маленькой кухне. Квартира не обогревалась, воды и газа было. Туалет был общим для всех жильцов. Но в сложившейся ситуации особенную доброту являла мама Шерил. Она жила в квартире напротив и готовила для нас чудесную еду, и благодаря осторожной экономии моей жены, у нас всегда было вдоволь поесть. Я всегда с нетерпением ждал обеда у тёщи, а в особенности её яблочного пирога и заварного крема.

* * *

Пия была очень развитым ребёнком. В 10 месяцев она уже свободно и довольно складно говорила, в 18 месяцев уже сидела за столом и могла пользоваться ножом и вилкой. А в два года управляла вилочным погрузчиком. Я вовсе не жалею, что немного возгордился положением отца. Довольно, чтобы сказать, какой замечательной она была. Если кто-нибудь захочет испытать глубокое чувство любви и ощущение полного блаженства, станьте родителем. Очень рекомендую. А немного позже я более подробно расскажу о Пие и её младшем брате Скотте.

За несколько лет до рождения Пии всё шло к тому, что я и Шерил не будем жить вместе. За два месяца до свадьбы мы поссорились. Тяжёлое время было и в моей жизни музыканта-полупрофесионала, когда тот отваживается на смелый шаг и хочет, чтобы все его мячи попадали точно в корзину настоящего профессионала. И я пошёл другим путём. Я надел строгий костюм, галстук и отправился искать работу.

В конце 1960-х был довольно большой выбор работы, не имеющей отношения к музыке, и я быстро оказался в числе трудяг, занятых бессмысленным делопроизводством в одной страховой компании. Мне удалось проработать там целых несколько месяцев. Пока менеджер уходил на обед и оставлял меня одного присматривать за магазином, я, тем временем, делал эту работу.

А потом вот что произошло. Как-то магазин посетила одна почтенная пара. Лица их отражали боль и трагедию. Честно говоря, я подумал, что, наверное, они утратили какого-то близкого родственника, и им нужно поделиться с кем-то своим горем. «Понятно», — подумал я. Сам не знаю, почему они зашли сюда, но я решил быть с ними чутким и показать боссу, что достоин повышения.

 — Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — учтиво предложил я, уподобившись больше директору похоронного бюро, нежели страховому агенту.

 — Она покинула нас. Бетси, она ушла, — и оба залились слезами.

«Точно, — подумал я, — они утратили какого-то очень близкого человека».

 — Наверняка вы очень любили её.

 — Ничто не сможет заменить её.

 — Да, такова природа любви.

Наступила короткая пауза.

 — Надеюсь, что не причиню вам боль, если спрошу... вскоре после её кончины... как она умерла?

Господин вдруг вскочил и грохнул кулаком по столу.

 — Сегодня утром какой-то придурок-цыган долбанул её прямо в передний бампер! О, она незаменима!

Бетси была их машиной, а Моррис Минор застраховал её у нас.

Мне нужно было быстро выйти. Постепенно меня начал душить смех. Я начал искать их папку. И вот я уже не могу остановиться. Смех уподобился цунами. Сначала смешок, потом смех, переходящий в возмутительный хохот, содрогавший всё моё тело. Я ничего не мог с собой поделать, это было просто не в моих силах! Похоже, у меня началась истерика.

Шеф пришёл с обеда и сразу уволил меня, даже не поинтересовавшись причиной моего аполептического состояния. Сам себе удивляюсь, как, не разразившись хохотом, я покончил с бумагами «родственников» Бэтси. Может быть это как-то связано с этим господином, что гневно заполнял мой бланк. Вряд ли человек с чувством собственного достоинства мог вытерпеть подобное.

Случилось это как раз в то время, когда я понял, что пора заняться преображением квартиры. Моя потенциальная жена исчезла с нашими совместными сбережениями — она вовсю растрачивала деньги на одежду. Я прекрасно знал об этом, так как видел её из-за прозрачных занавесок. Я видел, как она вышла из квартиры матери, поскольку в тот момент был дома и соскребал последние заработанные деньги. Я не был ни декоратором, ни художником. Я был лишь барабанщиком и певцом, и ещё к этому скромному списку добавился страховой агент. И вот я отправился покупать фольгу, 200-футовый рулон. Я решил, что надо хоть как-то преобразить квартиру. Уж лучше это занятие, чем стычка.

Меня вовсе не беспокоили все сложности кропотливой работы. Я просто выдавливал обойный клей на неблестящую сторону фольги и приклеивал её туда, куда считал нужным, предавая ей причудливые формы. Везде была одна фольга. Так я часами развлекался, лёжа в центре комнаты, воображая, что я — сигарета или шоколадка... Когда, наконец, Шерил покончила с деньгами, а может просто устала покупать шмотки, обнаружив моё магическое перевоплощение в холостяка, она решила поставить заплатки на наших отношениях, и мы продолжили совместную жизнь.

* * *

В 1969 г. я снова начал работать с Айшей. Иногда я отвозил её на «Гранада ТВ». Мы проработали 13 недель в Манчестере в программе «Lift off with Aisha». Так продолжалось некоторое время. Материальные затруднения продолжали нас преследовать. Нашему менеджеру Крису постоянно приходилось слышать одно и то же: «Крис, ты нам плохо платишь! Крис, у нас действительно проблемы!» И каждый раз он говорил: «Нет».

Как-то раз я пригласил на ужин своё начальство, главным образом для того, чтобы они полюбовались на нашу убогую жизнь и сравнили её со своей устроенной жизнью представителей высшего общества. «Значит, Крис, ты говоришь, что у тебя нет и гроша в кармане! Приходи к нам на ужин, и ты посмотришь, что значит жизнь без гроша в кармане».

Все в ужасе замерли от увиденного зрелища. Диван без пружин, подаренный начальником моей жены. Даже кошка отказалась бы сидеть на нём! Слава Богу, те дни остались в прошлом. Прибавьте к нему шедевры мистера Ричардсона — серебряные чудо-обои из фольги и огромный кусок картона в форме кита, прикрывающий большущую дыру, где когда-то стоял массивный камин из викторианского сварочного железа, который я убрал. Стена, подтёки на потолке, да и вся обстановка в целом наводила на размышления.

Крис и Айша были в ужасе от такого зрелища. Они и представить себе не могли, что кто-то может жить в подобных условиях. Они никак не могли скрыть свои эмоции. Крис сказал мне: «Дорогуша, я и представить себе не мог...» И, тем не менее, всё равно никаких поступлений.