Кабан
Кабан
Между краем чаши и губами – большое расстояние .
Греческая пословица
...Утро началось со слишком ранней побудки, когда восточный горизонт даже не начал сереть. Над головами построенных янычар фосфорическим блеском полыхали груды звездного огня.
– В этом болоте непременно есть кабаны! – отрывисто выкрикивал «гордый владетель славы и чести, объединяющий людей на великие дела, избранник, всегда заслуживающий благосклонности богохранимого владетеля» , – ага орты Акче-Коджа, едва видный на плацу в неверном, вздрагивавшем под порывами ветра свете факелов, отчего казалось, что он подпрыгивал:
– Мы должны выгнать их оттуда! Вот к тому лесочку!
К нему подошла группа офицеров, и выкрики прекратились. Результатом совета стало то, что четыре первых десятка отправили в лес рубить жерди, которыми загонщикам нужно будет энергично шуметь в камышах, выгоняя кабанов. Эти же жерди должны были стать страховкой на случай, если в болоте откроется окно воды или начнет засасывать трясина.
Пока ждали жердей, по рядам прокатился слух о причинах суеты: шахзаде Сулейман хочет поохотиться на кабанов и к утру будет здесь. К этому времени нужно было: спланировать все мероприятие, – по сути, картировать болото, до которого до сих пор все никак не доходили руки; расставить в нужных местах загонщиков-егерей и организовать систему команд и связи между ними, чтобы одновременно и в нужный момент начать облаву; оборудовать охотничьи позиции, основную и две-три запасных, для принца крови, и обеспечить его безопасность... Выяснилось, что охота тянула на хорошие командно-штабные учения, причем на подготовку оставалось не более двух часов...
Если офицеры не сошли с ума и не погнали янычаров голодными на верную смерть в неразведанное болото, то лишь потому, что вскоре прискакал новый гонец, передавший, что Сулейман будет здесь лишь через три дня.
...Три дня эти использовали по полной программе. На громадном пергамене, из целой бычьей шкуры, подготовлена была карта озера, которое облазали вдоль и поперек, распугав, возможно, три четверти бывших там кабанов. Карту эту хотели вызолотить и вручить после охоты принцу. В лесочке, к которому предполагалось гнать кабанов, сколотили три беседки, оборудованные валами, заостренными кольями и позициями для стрельбы из лука. На ближайшем холме воздвигли несколько флагштоков, видных с любой точки болота, разработали систему флажной сигнализации. Обучили янычар системе звуковой сигнализации охотников при помощи рогов. Каждый янычар «знал свой маневр» – по какому сигналу и куда ему нужно было идти... Их в эти дни кормили, как на убой, чтобы они в любую минуту были способны вынести многочасовую охоту.
Нарочный в Бурсу отправлялся три раза в день: как здоровье сиятельного принца, каково его настроение, собирается ли он на охоту? Но, как всегда бывает, это не помогло: Сулейман отправился на охоту одновременно с тем посыльным, который повез весть об его отправлении. Лишь на последнем фарсанхе он позволил посыльному немного обогнать себя, – нельзя же совсем без встречи – да и это сделал не для себя, а для очаровательной своей Аталанты , которую он вез с собой. Ее-то и встретили офицеры в текке, ее-то и повезли на оборудованную позицию, а Сулейман, видя, что загонщики уже отправились в болото, направился туда вслед за ними, верхом, как и был, не заезжая в текке, отворив лишь колчан со стрелами... Мехтеран-и алем играли бравурные мелодии для его свиты.
...Еще в начале охоты ибн Инджиль заметил, что Кара-заде старается оказаться рядом с ним, соседним в цепи (десятники должны были лично вести своих людей). По своей наивности и доброте к людям он считал, что тот ищет случая загладить вину, и досадовал, ибо Кара-заде как человек для него больше не существовал. На самом же деле Кара-заде искал случая сбросить ибн Инджиля в трясину. Вот и теперь он был неподалеку; но когда слева, со стороны берега, раздался слишком громкий треск и ибн Инджиль с раздражением повернулся поглядеть, чем и почему он так шумит, то с изумлением увидал, что там, верхом на изумительном гнедом жеребце, с изготовленным к стрельбе луком, в костюме тюркешбенда и роскошном тюрбане с тремя павлиньими перьями восседает наследник престола. Кара-заде держал его жеребца под уздцы.
Ибн Инджиль, взглянув на его слабенький лук, которым, может быть, и возможно было пробить кабанью шкуру, но уж никак нельзя было достать ни один из жизненно важных органов кабана, поспешил к всаднику, прикидывая, как и чем его можно защитить (загонщикам было предписано оставить оружие в текке). Правда, на поясе у ибн Инджиля висел длинный кинжал, с которым он никогда не расставался, но будет ли его достаточно против кабана? Он потащил его из ножен. Эх, сюда бы алебарду...
Между тем Акче-Коджа, сбитый с толку поведением Сулеймана, тем не менее распорядился о начале охоты. Аталанта (на сей раз ее звали Фируза) была доставлена в одну из охотничьих беседок и получила в руки лук, тетива которого была явно не по ее нежным пальчикам. Флаги взвились, трубы и рога протрубили и прохрипели должные музыкальные фразы, и загонщики двинулись по камышам, отчаянно шумя. Не удивительно, что один из кабанов, удирая от шума, выскочил из камышей и на мгновение замер перед нашей троицей, склонив рыло к самой земле и сверкая маленькими красными глазками.
Сулейман спустил тетиву. Стрела, свистнув, вонзилась кабану в шею. «Принц отлично стреляет, – мельком подумал ибн Инджиль, бросившись ко всаднику, – но лучше бы этого выстрела не было!». Действительно, стрела не причинила животному существенного вреда, но до крайности обозлила его, и кабан, отчаянно хрюкнув, ринулся на всадника.
Дальнейшее произошло в одно мгновение. Сулейман выпустил еще одну стрелу. Кара-заде, стоявший между кабаном и принцем, бросил поводья и юркнул под брюхо коня. Конь вздыбился, заскользил задними ногами в болотной грязи и тяжело рухнул, придавив всадника. Кабану оставалось до принца локтей восемь, когда ибн Инджиль, распластавшись в прыжке, упал между кабаном и принцем, обдав обоих фонтанами грязи, и тут же повернулся набок, лицом к кабану.
Принц с этого момента был спасен, ибо кабану волей-неволей приходилось теперь сначала заняться ибн Инджилем. Судьба же сего последнего обещала быть весьма плачевной. Не лицом, а животом повернулся он к кабану, и от этого похолодевшего и сжавшегося живота до стремительно летящей живой алебарды оставалось уже не более двух локтей – правда, один из этих локтей занимал кинжал. Однако было два «но», и каждое обессиливало этот кинжал. Понимать их головой было мало: обоим этим «но» должны быть до автоматизма обучены руки. Во-первых, кинжал ни на градус не должен отклоняться от направления движения кабана, иначе его как бесполезную железку отбросит в сторону. Во вторых, целиться в голову было бесполезно: никакая, самая длинная, царапина по черепу не помешает кабану и три, и пять раз пропороть снизу доверху чудовищными клыками лежавшее перед ним беззащитное тело. Шея же кабана была надежно спрятана: его рыло летело над самой землей. И ибн Инджиль положил кинжал на землю. Но лишь только рыло кабана скользнуло над концом стального жала, янычар резко рванул его вверх...
Первое, что он ощутил в следующее мгновение – жестокий удар ручкой кинжала в живот: видимо, лезвие, распоров гортань, вонзилось в позвоночник кабана. Кабан яростно рванул головой снизу вверх, и в этом рывке была бы смерть ибн Инджиля; но между животом янычара и позвоночником кабана распоркой стоял кинжал, и клык прошел на расстоянии почти полудюйма от тела. И тогда ибн Инджиль резко повернул кинжал вокруг его острия, пересекая шейную артерию. Из раны на него яростно плеснуло кровью – раз, другой, третий... Кабан еще раз рванул головой снизу вверх, разодрав мундир и оставив незначительную царапину на животе ибн Инджиля, но в этом рывке не было уже той энергии, и янычар, отпустив кинжал, руками оттолкнул от себя морду только что смертельно опасного скверного животного...
Он встал первым, и почти сразу же смог подняться на ноги конь. Ибн Инджиль протянул принцу руку, и тот, схватив ее, быстро поднялся с земли, с уважением глядя на янычара. А Кара-заде вставать не стал: он лишь поднялся на четвереньки, и снизу вверх искоса глядел на принца, ожидая решения своей судьбы.
– Как зовут? – спросил принц.
– Живко, – обмолвился Абдаллах и тут же поправился: – Абдаллах ибн Инджиль аль-Хаддад, сиятельный принц!
– Звание?
– Рядовой, блистательный принц!
– Я запомню тебя, онбаши аль-Хаддад! – промолвил Сулейман, с усилием стягивая с пальца перстень, в котором сиял топаз густого медового цвета. – Я обязан тебе жизнью! Если я забуду тебя, когда стану султаном, – покажешь мне этот перстень!
Он легко вскочил в седло.
– А этого... Прирежь его!
– Сохраните ему жизнь, милостивый принц!
Сулейман поморщился:
– Единственный плод пощады – раскаяние. Это любил повторять потрясатель Вселенной Чингиз. Я согласен с ним – мой опыт свидетельствует о том же. Подумай – и пожелай иного; я исполню твое желание!
– Пусть он живет!
– Хорошо! Я велю убрать его на галеры... Но ты напрасно так жалостлив. Как его?
– Онбаши Кара-заде!
– Уже не онбаши... И если у него в текке есть вещи – они уже твои. Я распоряжусь!
Сулейман тронул жеребца ручкой плети, и тот одним прыжком вынес всадника из грязи на сухое место.
– Да услышит меня мудрейший...
– Что еще? – обернулся к Абдаллаху принц. – Ты передумал?
– Я не о себе. В орте непорядок.
– Непорядок? Я бы удивился, если там был бы порядок. Часть только формируется – и впервые...
– В том то и дело: не все предусмотрено. Пока мы были в частных руках, наши отношения с женщинами были нашим личным делом. Но не теперь, когда заботу о нас взял на себя блистательный султан.
– Чего же ты хочешь?
– Поблизости от орты нужно иметь стайку девочек, чтоб воину было, кому отдать фарджию на стирку. Воины жмутся друг к другу. Они перестают быть мужчинами, и вслед за нравами падает боеспособность...
Принц почесал в затылке рукоятью плети и, ничего не ответив, тронул коня...
.g».D:TEXTFOENIXJANUCH3.BMP»;3.0»;3.0»;