Учение

Учение

Мудрец вопросы миру задает,

Дурак ответы точные дает.

Но для того ли мудрый вопрошает,

Чтоб отвечал последний идиот?

Н.Н. Матвеева

Уогромного русобородого Али, ставшего теперь наставником Абдаллаха, не было времени для специальных бесед – ему часто приходилось уезжать к поставщикам и покупателям, в торговые ряды и городскую канцелярию, в мечеть и арсенал... Но и когда он появлялся в кузнице, его всегда тщательно выбритая голова мелькала во всех ее углах, и там сразу начиналось какое-то движение, возникали и исчезали кипы бычьих шкур и штабеля бондарных клепок... Горны, казалось, начинали сиять в его присутствии ярче, а молоты – веселее звенеть о наковальни. Именно Али всегда привозил объемистые – или не очень – юки с динарами, акче, курушами и выдавал каждому причитающуюся ему долю, заодно решая, какая ему причитается доля. Он же отпускал кузнецов, если кому требовалось посетить больного родственника или сделать большую покупку на базаре.

Али первым расстилал пять раз в день свой молитвенный коврик, а по пятницам шел в мечеть во главе кузнецов околотка; часто именно он читал в мечети хутбу .

Несмотря на эту загруженность, каждую свободную от хлопот минуту он становился к наковальне, и тогда уж даже посыльный от султана не мог бы его от нее оторвать, пока изделие – а он ковал мечи – не было полностью готово. Подручные в кузнице спорили между собой за право стать молотобойцем к его наковальне, но он, не очень-то обращая на это внимание, надев кожаный запон, сам указывал пальцем, кто будет сегодня его напарником. На Абдаллаха он указывал пальцем не чаще, чем на других, но в том-то и была справедливость: без этого указующего перста Абдаллах, самый молодой среди кузнецов, возможно, так никогда бы и не попал к наковальне Али.

Именно здесь, отъединенные от всего остального мира грохотом и звоном кузницы, имели они практически единственную возможность беседовать. «Дзинь» – ударял по мечу маленький молоточек Али, указывая место, направление, а для опытного молотобойца еще и силу удара. «Бумм» – обрушивался через полтакта на это место молот Абдаллаха. «Дзинь» – «бумм»: в этот диалог молотов Абдаллах мог лишь изредка вставить два-три слога, ибо иначе ему не хватило бы дыхания; но Али, с его легким молоточком, мог говорить столько, сколько позволяла ему концентрация внимания на обрабатываемом мече. Впрочем, было еще время у горна, где Али время от времени раскалял остывающий меч:

– Выбрось из головы весь тот вздор, который говорил тебе Старик, – так начал Али первую свою беседу. – Он в молодости очень долго был гностиком, и до конца жизни не смог изжить всех их заблуждений. Он так и сыпал именами и вздорными теориями гностиков-греков и иудеев-каббалистов. Все это просто не имеет никакого отношения ни к исламу, ни к суфизму! Впрочем, Старик долгое время воздерживался от этих глупостей, и лишь в последние месяцы перед смертью из него поперла эта чушь. Когда он стал неумеренно курить анашу, – возможно, чтобы заглушить боль. Он все-таки сильно мучился!

Поистине, Старика можно было послушать, когда он говорил о том, кто такой Иса, об исламе, как силе, способной объединить мир; но весь этот невероятный вздор о творце, который создал ущербное творение – такая чушь, которая заслуживает лишь презрения, а теперь, когда Старик умер, да будет Аллах к нему милостив, – и забвения. Забудь все его рассказы, и уж безусловно ни в коем случае не трещи о том, что слышал, на базаре – это и не совсем безопасно: не понравится кому-то и вломят тебе так, что мало не покажется. Запомни: или ты признаёшь, что Аллах – единственный и всесовершенный творец этого мира и что он и только он достоин поклонения – или ты не мусульманин.

Поистине, высший, небесный мир – малакут, – Аллах устроил пятью духовными силами – ал-худуд ар-руханийа («духовные определения»). Повелев «Кун!» («Будь!»), он буквой каф создал ас-Сабик («Предшествующий»), первую духовную силу, опередившую других в познании творца и его единственности. Буквой нун он создал вторую духовную силу, ат-Тали («Следующий»). Само повеление, как слово Аллаха, стало третьей духовной силой (ал-Джадд). Еще две духовные силы названы ал-Фатх и ал-Хайал.

Их соответствия в сфере божественного могущества – джабарут, – это ал-Калам (небесное перо), ал-Лаух (небесная скрижаль), и три архангела: Исрафил, Мыкал и Джибрил. Скрижаль, на которой запечатлен след Перворазума (ал-Калам) – это мать книги, (умм ал-китаб), божественное откровение Аллаха, предвечный Коран.

В нижнем мире – мулк – ал-Калам, Дух, можно уподобить как бы стальному кресалу, а ал-Лаух, Первоматерию – кремню; сотворенные же небеса, земля и все великолепие видимого мира подобны молнии-искре, возникшей в момент их соприкосновения. Но эта сверкнувшая молния – лишь бледное отражение единого и единственного Аллаха! Видел ли ты, как пламя свечи отражается в зеркалах? Реальна лишь горящая свеча, все остальные отражения – небытие, видимое ничто, искаженное, тусклое и перевернутое; они существуют, но лишь благодаря свече. Убери ее, и исчезнет все! Подобны этому отношения Аллаха, предвечного Света, к его творениям... Задача суфия – так очистить зеркало своей души, чтобы Аллах отразился в нем по возможности без искажений.

Но в сторону это! Разве ты готовишься в улемы? Ты – кузнец, вот о кузнечных делах мы и будем говорить. И прежде всего – об оружии. Смотри: у зверей есть рога и клыки, бивни и копыта, клювы и когти; у человека ничего этого нет. Но он создал себе мечи и алебарды, сабли и топоры. То же с защитой: чешуя рыб и змей, панцири раков и черепах – все постарался воспроизвести человек, придумав щиты и кольчуги, латы и панцири. Не только вооружение: колесо и рычаг, светильник и кувшин – все было когда-то изобретено человеком. Любой из этих вещей когда-то не существовало – а потом она возникла, но важно, чтоб ты понял: возникла она не сама собой. Создал ее человек, которому это «пришло в голову» – а на самом деле вложил ему в голову Аллах, высокий, великий. Создавал он эту вещь иногда в течение всего нескольких минут – а, как результат, его племя сразу же и надолго возвысилось над всеми окружающими племенами, стало брать с них дань.

Возьми, например, стремена. У скифов были кожаные петли на ремешках по сторонам седла: их делали, в основном, для удобства женщин. Использовать такие «стремена» в бою, «привстать» на них для мощного удара нельзя: веревочка эта врезается в подошву, не защищенную от нее мягкой подметкой скифского сапога. Поэтому скифы если и рубились с коня, то было это весьма неэффективно. Скифский акинак (меч) невелик, он никогда не длиннее локтя с четвертью , а чаще заметно короче. Он весьма удобен для пехотинца в ближнем бою, но почти бесполезен для конника. Лук, стрелы, короткие метательные дротики, – вот вооружение скифских конников.

Сарматы же, выдумав жесткие, металлические стремена, смогли упереться в них обеими ногами, – и заменили акинак длинным и тяжелым обоюдоострым мечом, которым с коня рубиться можно. Тацит пишет о «...длиннейших мечах, которые сарматы держат обеими руками» . Разумеется, совсем другой стала выездка лошади: в бою она должна слушаться всадника, бросившего поводья. Одновременно у сарматов появляется длинное копье с тяжелым железным наконечником: Валерий Флакк говорит об «управляющем огромной пикой сармате»; это копье позволяло сарматам наносить удар всей массой – и всадника, и коня. Стремена же дали возможность коннику надевать кольчугу – появились катафрактарии.

Это тяжелое вооружение конницы в считанные годы изменило и тактику, и стратегию сарматов и на несколько столетий сделало их непобедимыми. Их владычество в степях продержалось до появления у алан технологии закаливания стали и легкой изогнутой сабли, разрубавшей, несмотря на свою легкость, сарматские прямые мечи и прорезавшей стальные кольчуги. Понимаешь, что такое «изобретение»? Такой, на первый взгляд, пустяк – металлическое стремя – но это сотни лет процветания твоего народа!

А стремена потащили за собой букет других изобретений. Седло стали более надежно закреплять подпругами, чтобы можно было работать мечом, свесившись с коня, опираясь на одно стремя, что прежде было невозможно. Подметка у сапог стала жесткой. Возник каблук, нужный не пешеходу для увеличения роста, а коннику, чтобы привстать не стременах, не рискуя выскользнуть из них...

Но меня – собственно, нас, творцов – интересует внутреннее состояние того человека, который делает изобретение. Вот стремян еще нет – вот человек смотрит на кожаные ремешки по сторонам седла, на свои затекшие, болящие от пользования этими ремешками ноги – и вот он придумывает заменить кожаное – бронзовым, мягкое – жестким. Как это произошло? И, главное, как сделать, чтобы это происходило снова и снова? Как научить человека делать изобретения? Как научить этому тебя?

Но чему – этому? Стремена уже изобретены. Я сам не знаю, что ты должен создать, воззвать из небытия, сотворить, – да будет на то воля Аллаха! Принеси то – не знаю, что? Я знаю одно: это должно болеть, и у тебя, и у тех, кто тебя окружает, подобно распухшим ногам от неудачных стремян, – а потом ты что-то такое сделаешь, и боль пройдет, и у тебя, и у твоего народа. Это и будет открытием. И мы, суфии, придумали, как научить тебя этому. Загадками! Мы будем воспроизводить, искусственно создавать для тебя ситуацию, выйти из которой можно только при помощи изобретения, открытия. Эти открытия уже сделаны, но ведь ты об этом не знаешь. Так вот, будь добр, повтори их, заранее зная, что решение есть.

– А будут такие, у которых решения нет? – спросил Абдаллах.

– Такие будет тебе задавать сама жизнь, и искать эти решения ты будешь на тех тропках, по которым еще никто не проходил. Но ты с этой минуты никогда не будешь знать, есть у задачи решение или нет... Например, пригласит тебя султан и потребует создать новое оружие с такими-то тактико-техническими данными... а ты будешь думать, что это мы тебе задачку подбрасываем... Если ты будешь заранее знать, что решения нет, ты его можешь не найти именно поэтому. Видишь ли, человек легко сможет пройти, не упав, по узкой доске. Но положи эту же доску над пропастью (так, чтобы она не гнулась), – и человек, скорее всего, не решится даже стать на нее: его душа будет парализована страхом падения. Если он не профессиональный канатоходец. Но завяжи ему глаза и не говори, что доска проложена над пропастью – и он, скорее всего, пройдет по ней, нащупывая край ногой и ничего не боясь! Вот почему иногда не нужно говорить человеку всего...

Как то ни будь, но вот тебе первая задача: бочка. Ее нужно трижды наполнить доверху, ни разу не опорожняя. Тут решение есть! Думай! Я даю тебе на это три дня...