Суфии
Суфии
Скажи: я не говорю вам, что «У меня сокровища Божии», ни того, что «знаю тайное». Не говорю вам, что я ангел. Я следую только тому, что дано мне откровением. Скажи: зрячий и слепой равняются ли один другому? Ужели вы не размышляете об этом?
Коран, 6:50.
Слово ислама, как и христианская проповедь, были обращены ко всему человечеству. Ислам возник и стремительно распространился на тех территориях, где от века кипел этнокультурный котел, где смешивались практически все национальные и религиозные стихии древнего мира. Вновь и вновь завоеватели перемешивали этот котел – от персидских царей и Александра Македонского до римлян и парфян. Арабский халифат, а затем тюрки-сельджуки завершили это перемешивание к началу интересующих нас времен, к XIV веку. Здесь, на этом пышном, фантастическом, мудром и богатом Востоке в средние века, без преувеличения можно сказать, были представлены и должны были в течение длительного времени уживаться друг с другом все этносы и все религии мира. Отсюда – высокая культура межнационального и межрелигиозного общения, культура, которой не было у жесткой Европы.
Идеалом Европы и в те, и в гораздо более поздние времена были единство «правильной» (хоть этого тогда многие не договаривали) нации и единство «правильной» веры. Поэтому здесь уже с XII века дымили костры, и «в великолепных автодафе сжигали злых еретиков». Еретичками чаще всего оказывались женщины. Почему? Возможно, религиозным деятелям Европы того времени мерещилось и что-то вроде «единства (правильного) пола», – иначе трудно объяснить их женоненавистничество, идею обязательного безбрачия клириков и святости монашества. Почему? Ведь первый же вселенский собор, в 325 г. в г. Никее определил священникам быть женатыми!..
Ислам, впитавший всю культуру межрелигиозного общения Востока, был гораздо терпимее и к различным собственным толкам и течениям, и к иноверцам, умел гораздо тоньше «подстраиваться» к ним, чем христианство средневековой Европы. Сегодня мы как нечто естественное воспринимаем, что человек остается человеком, независимо от цвета его кожи, его вероисповедания, его национальной принадлежности. Эта идея пришла во всечеловеческую культуру отсюда, с Востока. Даже во время войн с крестоносцами мусульмане терпимее относились к христианам, чем те – к мусульманам. Компактное проживание мусульман на контролируемых христианами территориях известно (напр. в Сицилии), но оно никогда не достигало масштабов, в которых христиане проживали на исламских территориях. Ислам гарантировал ахл ал-китаб, то есть «людям писания» – иудеям, христианам, в какой-то мере зороастрийцам – защиту от внешних врагов, неприкосновенность жизни и имущества при условии выплаты сравнительно небольшого дополнительного налога – джизии – от которого можно было легко уйти, приняв ислам. Эти иноверцы были ахл аз-зимма, т.е. «охраняемыми».
Принимать ислам у иноверца не было жизненной необходимости, и уж если благочестивый ремесленник или купец, вчерашний христианин, становился мусульманином, то, несомненно, по убеждениям. Но в том таилась и опасность для самого ислама, ибо каждый новообращенный приносил с собой комплекс мировоззренческих, культурных, идеологических, житейских ценностей и представлений, легко совмещавшийся с его прежними верованиями. Новообращенный был твердо уверен, что тем самым обогащает ислам...
Ислам же, жадно, как губка, впитывал согласующиеся с законом Мухаммеда христианские, зороастрийские, иудейские, буддийские, тюркские, монгольские и многие еще влияния, – и сам при этом становился иным. Возникали варианты ислама, самые разнообразные, и поскольку вырабатывались они в завийе аскетичных отшельников, носивших плащи из грубой шерсти, то и назывались суфизмом (суф – шерсть).
«Что если вооружить суфийский орден и поставить его под государственный контроль», – думал Хайр уд-Дин.
Он знал, это очень не просто, что очень многие суфийские авторитеты издавна придерживались принципа невмешательства в мирские дела. Он знал и то, что многие суфии, подобно Ходже Абд ал-Халику ал-Гидждувани, основателю школы ходжаган, считали предосудительными любые контакты с властями, выступал против поступления на государственную службу. Но он знал и то, что такие контакты возможны. Например, Насир ал-Бахри, мамлюкский султан-правитель Египта, сумел наладить тесные контакты с Салихом Абд ал-Ала, нынешним шейхом ордена ал-бадавийа.
Он пригласил к себе для беседы эфенди Хункара ибн Арифа, правнука Джалал уд-Дина Руми, шейха ордена джалалийа . Братство это было весьма противоречивым: суннитское по воззрениям, оно возводило силсиля к Али бен Абу Талибу. Основу этого братства составляли мелкие купцы, базарный люд, владельцы небольших мастерских, «необразованные и занятые ремеслом», – а между тем они-то и придавали исключительное значение, как ни в каком ином братстве, музыке, пению и танцам во время мистических радений и коллективного зикра... Текке джалалийа было выстроено в Конье при мазаре (надгробье) Джалал ад-Дина Руми.
Пригласил он также Камал уд-Дина ал-Кашани, халифб местной текке бекташи, еще более противоречивого и неоформленного братства, члены которого придерживались весьма разнообразных представлений, восходящих к орденам маламатийя и каландарийя, и практиковали очень различные ритуалы.