Версия первая. Адам

Версия первая. Адам

Лишь только Божие проклятье

Исполнилось – с того же дня

Природы жаркие объятья

Навек остыли для меня...

М.Ю. Лермонтов.

– Итак, одни говорят, что ограниченный, переменчивый, жестокий и лживый Творец...

Внезапно у Абдаллаха в голове словно бы тихонько лопнула струна, и звезды в прорехе стены увеличились, став большими гранеными алмазами. Ветви с листьями восхитительно зеленого цвета спустились откуда-то сверху, роскошный ковер душистых трав простерся под ногами. Абдаллах, не понимая, откуда все это взялось, перевел взгляд на старика и на какую-то минуту снова увидел внутренность сеновала, в которой, однако, сидел величественный старец в сияющих и переливающихся радужными цветами одеждах. Волоски его окладистой бороды, белые с сизоватым отливом, завивались в аккуратные колечки. Голос старца, то возвышаясь до звона кимвала, то переливаясь нежным ропотом, казалось, заключал в себе божественную премудрость.

...Гора была окружена необозримым синим океаном... – и Абдаллах видел этот океан, в который вливались четыре реки. Они текли в разные стороны, но, поразительно, он их видел сразу все, их прохладные, серебристые, переплетающиеся струи!.. А эти фрукты, повисшие на ветвях! Они вобрали в себя все соки роскошного Юга... Вот финики, вот персики с нежным румянцем девичьих щек... Вот яблоки, виноград, фейхоа...

– От всякого дерева в саду можешь есть, – усмехается старик в блистающих одеждах...

...Вот грецкий орех... Абдаллах протягивает руку... и вдруг старик останавливает его:

– Это – древо познания добра и зла. Не ешь от него...

– Почему, – недоумевает Абдаллах...

– Вот именно, почему? Это – первый из «развивающих» вопросов!

Абдаллах приходит в себя: они со стариком по-прежнему в сарае, но сарай необычайно уютен и светел, а одежды величественного старца по-прежнему сияют. Действительно: почему это можно есть яблоко и нельзя – орех?..

– Подумай: могут ли новые яблони вырасти после того, как ты съел яблоко?

– Могут, – недоуменно говорит Абдаллах. – Ведь семечки я выплюну...

– А орех?

– Н-нет... Понял! – восклицает Абдаллах...

– Вот именно! – удовлетворенно говорит старик. – Мякоть яблока – всего лишь мякоть яблока, просто некое выделение. Она подобна молоку коровы – съев его, ты никого не убиваешь. А семечки ты выплюнешь. Или заранее вырежешь ножом. Но и это неважно, ибо они способны взойти, даже пройдя сквозь тебя. Мякоть же ореха – сама его плоть, укрытая скорлупой – робкой и наивной просьбой о пощаде! Съесть орех – значит, прервать жизнь на земле для всего его потомства. Не владеющий тайной Добра и Зла – бессмысленное животное – съест, не задумавшись. Но обладающий разумом должен решить, готов ли он включится в катастрофическую череду убийств и смертей ради пропитания своей плоти, – и, разумеется, понести за это ответственность и в седьмом, и в пятнадцатом, и в сороковом колене!

Дело, поистине, не в самом орехе, хоть, съеденный один раз, орех больше не накормит никого, он убит, его нить отныне вырвана из таинственной пурпурной ткани поколений! Но орех – символ плода, символ завтрашней жизни, которую ты прерываешь ради своего бытия. В этом – постижение загадки Добра и Зла, и удивительно, что сами хранители этого текста – масореты – забыли его истинное толкование, называя древом познания добра и зла то виноград, чаще – яблоко, но не умея объяснить, почему! Обрати внимание, как умно составлена эта загадка: с яйцом, в котором спрятана прерывающая жизнь игла, разгадка оказывается много проще, ибо у него нет, как у ореха, таких вещей-близнецов, среди которых его можно было бы спрятать. Впрочем, почти все пищевые запреты и разрешения восходят к пониманию того, что убийство – всегда убийство, и к попыткам обелить себя: мол, хоть и убийство, но разрешенное. Это – лицемерие! Без убийств жить не получалось ни у кого, и потому все убийства возможны, вопрос в их дозволенности – кто позволил, кто попустил, кто приказал. А далее вопрос в Законе, в мериле добра и зла – ибо за каждое убийство на кого-то ляжет личная ответственность.

О том, что плодом познания добра и зла был именно орех, сохранились свидетельства у многих народов – но свидетельства извращенные, смысл которых утрачен. Поистине, нечестивые франки, очень давно ушедшие из наших степей под именем «племен богини Дану», унесли с собой и наше древнее знание. Но как они запутали и извратили его! Саму богиню Дану они называют иногда Идунн, и это у них уже другая богиня, которая хранит дерево с «молодильными яблоками». Но яблоки здесь, поистине, недавняя выдумка нечестивцев, ибо в их сказах, записанных неким Снором ибн Стурли , богиня эта превращается в орех – тот самый, о котором мы говорили. Но и это не все! Нашего предка Удуна они сделали своим богом, исказив его имя в Один, а его связь с деревом представили так, что их Один висит, прибитый к нему...

германское: гут, (гот) – 1) бог, 2) хорошо; славянское: год – 1) время обращения солнца, 2) хорошо;

Яхуди считают, что именно ореховые деревья служат убежищем для злых духов: занят каждый ореховый лист, и с человеком, заснувшим в тени ореха, злой дух может сыграть злую шутку...

– Учитель, а куда из вашей истории исчезла Ева? – растерянно пробормотал Абдаллах. – Ведь плод с этого древа Адаму дала она!

– Так думают христиане, но Коран утверждает, что Иблис прямо обратился к Адаму: «И нашептал ему сатана, он сказал: «О Адам, не указать ли тебе на древо вечности и власть непреходящую?!»« , и это доказывает, что к сексу древо познания добра и зла отношения не имеет! Но вопрос неплохой, и я скажу, откуда у христиан появилась в тексте Ева. Поистине, не более чем по ошибке все перепутавшего переписчика! Женщина здесь – это пери , живая душа дерева, не имеющая отношения к жене Адама. Древнее женское божество арабов, ал-Узза, воплощалась в священном дереве. У египтян Нейт, «госпожа Сикомора», Великая Матерь, и все же Непорочная Дева, женский Бог, породившая сама себя, а потом и всех богов, – «не только небесный свод, или эфир, но представлена появляющейся в дереве, от которого она дает плод Древа Жизни». У персов Матра и Матриана – сросшиеся в одном дереве близнецы, муж и жена. Ахурамазда создал духовную сущность человека (фраваши) в начале бытия – и на время поместил ее в ствол древа жизни хаомы.

У греков Артемида Эфесская изображена многогрудой, но, поистине, это – олицетворение женского естества финикового дерева ! У них же и Смирна – богиня миррового дерева, а Деметра защищает священное дерево от Эрисихтона, и этот сюжет, поистине, глубоко разрабатывает вопрос «Древа познания добра и зла»... К каждому из двадцати одной тысячи растений, произрастающих на земле, приставлен свой Ангел; есть Ангелы для диких зверей, птиц, рыб и даже лекарств; но знаешь ли ты, что Архангел Джибриль, или Гавриил, как называют его христиане, Ангел Благовещения, наблюдает еще и за спелыми плодами?

Но как же дарующая жизнь и жизненные блага стала союзницей дьявола? А вот так! Кто писал книги завета? Удалившиеся в пустыню, спасающиеся от жизни аскеты. Я сам был в обители сабеян, корни послушничества которых уходят в седую глубь времен, к учению ессеев, и знаю, что они на каждом шагу проявляли женоненавистничество и отождествляли дьявола с женским началом: «Дети мои, всякая женщина – зло. И потому что ей не дано властвовать над мужчиной, который не прислушивается к ее мнению, она пускается на разные хитрости, чтобы привязать его к себе... Не имея возможности одолеть мужчину в открытой борьбе, женщина приманивает и обольщает его, как проститутка...» – так заявляют ессеи в книге «Завет Руфи». Эти пустынники умели не только торговать без денег, как замечает Страбон, но и любить без женщин! Ессеи были противниками брачных уз, их текке были исключительно мужскими, – но они принимали в свою секту новых членов, только убедившись в их внешней привлекательности! Отсюда, из сожженной зноем пустыни, где «спасающиеся» предавались гнусному греху, вышло мерзостное представление о женщине, как о едва ли не ошибке Бога и природы. Но, посмотри, ведь все христианские имамы сегодняшней Европы вышли из монастырей, дали обет безбрачия, а он – не меньшее зло, чем скотоложство, и быстро превращает человека в калеку. Удивительно ли, что они жгут на кострах женщин: ведь у них изначально мозги свернуты на сторону; не отдавая должное естественнейшей из человеческих потребностей, они вынуждены все время мыслить о блуде и творить блуд!

Так женщина, лучшее из земных созданий, обратилась в источник зла и искупительную жертву. Да, да, жертву! Ты не знаешь, что творят племена джахилийи , – в Африке, в Индии, почти на всех границах ислама (а иногда и внутри этих границ, там, где кадии и муллы не добрались еще до отдаленных деревень)! Поистине, даже Европа, где неверные франки постоянно жгут женщин живыми на городских площадях, не может сравниться с этим кошмаром! В странах джахилийи девушек каждый год по весне где-то сажают живьем на кол посреди поля, где-то распинают на дереве, где-то разрывают на кусочки и зарывают эти кусочки на полях – и все во имя будущего урожая и во исполнение заповеди «жизнь за жизнь», – ибо предполагалось, что человек, ради своего пропитания отнимающий жизнь у растений, должен возместить им это равноценной жертвой, дабы растения не наказали его неурожаем и голодом! В этом суть еще древнегреческих Элевсинских мистерий: хваленые за их гуманизм греки сжигали девушку-ячменный колос в одеяниях из соломы и зерна, – ее забирал Аид, – и потом все причащались ячменными лепешками. А в другом – дионисийском – варианте на куски разрывали юношу... Впрочем, юношей приносили в жертву намного реже, ибо юноша, будущий воин, убийца, в жестоком мире всегда ценился дороже девушки, носительницы жизни! Перед исламом так происходило и в Египте: девушку каждый год в одних местах топили в Ниле, в других – отдавали крокодилам, чтобы обеспечить разлив, и, значит, плодородие земли. Они говорили, что «венчают ее с Рекой»: давали родителям богатое приданое, надевали свадебные наряды и выбирали для ритуала самых красивых! А в Индии, куда, хвала Аллаху, тоже пришел уже ислам, вдова прежде обязана была взойти на погребальный костер мужа и сгореть на нем; этот обряд там называется сати.

Персей спас однажды Андромеду, но то был единичный случай, а всех этих сжигаемых и распинаемых женщин смог спасти лишь ислам.

Но история наша не кончена. Ты понял, какое Адам принял решение?

– Съел орех, решив, что имеет право прерывать чужие жизни ради своей!

– А Бог?

– А Бог изгнал за это его из рая!

– Собственно, он его никуда не изгонял! Рай – это слово для обозначения всего божьего творения, а «изгнание из рая» состоит в том, что человек понимает необходимость убийств для поддержания собственной жизни и принимает эту необходимость. Такое «изгнание из рая» проделывает каждый Учитель со своим учеником, лишая его невежественной невинности. Мир остается прежним – но утрачивает райскую прелесть, когда человек сознает, что ни одно из благ в этой жизни не дается даром, и расплачиваться всегда приходится жизнями – своей ли, чужими ли!.. И второе: Творец пытается скрыть от Адама ущербность своего творения, в котором не обойтись без жертв и убийц, – и обвиняет во всем самого Адама, который, мол, своим решением привел в мир смерть. Поэтому я и назвал его жестоким и лживым.

Так выглядит нисхождение божьего сына с небес – или изгнание из рая – в самом простом его варианте. Но эта же история рассказывается и по-другому. Помнишь ли, как Аллах сказал ангелам: «Поклонитесь Адаму!» – и поклонились они, кроме Иблиса; он не был из поклонившихся. И Аллах сказал: «Что удержало тебя от того, чтобы поклониться, раз Я приказал тебе?» Иблис сказал: «Я – лучше его: Ты создал меня из огня, а его создал из глины». Тогда сказал Аллах: «Низвергнись отсюда; не годится тебе превозноситься так! Выходи же: ты – среди оказавшихся ничтожными!

– Но это же история низвержения Диавола с неба, – изумился Абдаллах.

– Это та же самая история, по-другому понятая и увиденная! – довольный произведенным эффектом, заметил старик. – После того как ты понял, что должен убивать, чтобы жить, ты должен понять, что убивать ты будешь не по своей воле! «Твое дело – хорошо исполнить возложенную на тебя роль; выбор же роли – дело другого», – говорил Эпиктет. Это труднее понять и труднее принять, но те, кто не принимает этого, гордецы, поистине, воплощены в Иблисе, он – их князь. Заодно ты поймешь, куда из моего первого рассказа исчез змей!