Необходимость созыва Церковного Собора
Необходимость созыва Церковного Собора
Почти без перерыва твердили мы в прошлом году о необходимости созыва Собора Русской Церкви, с того же напоминания начали новый 1910 год и, как видят читатели, намерены продолжать их беспокоить теми же напоминаниями и впредь. На этот раз это «застрявшее дело» напоминает и нам, и всем православным статья многоуважаемого нашего сотрудника г-на Д.Х.[162] («Застрявшее дело», Московские Ведомости, № 23), с обычной для него глубиной осветившего сущность постоянного соборного состояния, в каковом должна находиться истинная Церковь.
Мы боимся, однако, чтобы именно эта глубина постановки вопроса не соблазнила тех ленивых, а также и лукавых рабов, для которых самое приятное дело на свете состоит в ничегонеделании и откладывании всех забот на попечение будущих поколений.
Поэтому мы считаем небесполезным снова обеспокоить и верных, и ленивых, и лукавых рабов Божиих напоминанием, что непрерывная и повсюдная соборность, постоянное соборование, ничуть не избавляет нас от необходимости и обязанности созвать общий Церковный Собор именно в настоящее время и без проволочек.
Отсрочка этого дела в 1905 году была вполне разумна по множеству обстоятельств, о которых не место теперь говорить. Но отсрочить дело и похоронить его — две вещи разные, и насколько своевременная отсрочка была разумна, настолько было бы вредно похоронить созыв Собора.
Русский православный мир, как прекрасно объясняет г-н Д.Х., отвык от «соборования», не представляет собой «собороспособной почвы», на которой могут вырастать великие всецерковные Соборы. Поэтому и было ошибочно мнение тех деятелей 1905 года, которые полагали, что достаточно созвать собор иерархов или с прибавкой клириков и мирян, и Церковь наша процветет сразу, так что даже и новый Собор не понадобится, может быть, опять лет 200. Конечно, такого чудотворного действия наш Собор не возымел бы. А если бы его созывом воспользовались только для того, чтобы получить полномочия на дальнейшее бессрочное владычество «бессоборным порядком», то, конечно, это было бы событие даже вредное.
Но отсрочка Собора дала России время подумать о забытой соборности, множество совещаний — частных и официальных — воскресили исторические воспоминания о Соборах, возбудили рассуждения о смысле и формах соборности и т. д. Вместе с тем многое изменилось в том положении, которое мешало Собору в 1905 году. А в то же время внешние обстоятельства еще сильнее прежнего требуют, чтобы Православная Церковь явилась с некоторым всецерковным голосом, а не с одними частными голосами, которым — кто хочет, придает значение церковное, а кто не хочет — не придает. Собор, таким образом, стал теперь и более возможен, и более нужен, и дальнейшие отсрочки его могут вызывать не похвалу, а лишь упрек.
Это правда, что, к несчастью, мы отвыкли от соборности и потеряли собороспособность. Но отрицать на этом основании необходимость созыва Собора нельзя. Мы утратили собороспособность по неупражнению, и восстановить эту способность может лишь практика. Рассчитывать, что нас кто-то может перевоспитать извне — совершенно невозможно. Мы, десятки миллионов правоспособных членов Православной Церкви, — не дети, и нет у нас такого учителя, который мог бы сидеть над нами в течение полусотни лет, упражняя нас постепенно в собороспособности. Такого чудотворного педагога над целым народом нет и быть не может. Да и Господь с ними. От их указки могут быть только обратные последствия. Мы прожили десятки лет при таком необычайно умном, честном и преданном Церкви человеке, как покойный К.П. Победоносцев. Грешно было бы сказать, что он не старался оживить церковную самодеятельность. А между тем мы вышли из его всевластного, высоко умного попечительства несравненно более ослабленными в самодеятельности, чем были до него. Где же и кто теперь будет нас приучать десятки лет к утраченной способности соборовать? Такой силы не только нет, но, повторяем, и быть не может над целым народом. Народ может научиться этому только сам, практикой. Значит, необходима практика.
Тут возможен, конечно, вопрос — откуда начинать практику? Сверху или снизу? Можно бы начинать ее с прихода и тому подобных мелких церковных общений, можно начинать со всецерковного Собора. А мы скажем, что нужно начинать со всего. Где нужна соборность, там ее и нужно практиковать.
Разумеется, с точки зрения трудностей гораздо мудренее заставить «засоборовать» 50 тысяч мелких организаций, чем один всецерковный Собор.
Над миллионами русских прихожан нет власти, которая могла бы их заставлять в этом упражняться. Да и приказание «быть свободным», «быть самодеятельным» заключает в себе внутреннее противоречие. Уж раз есть внешнее приказание, значит нет внутренней свободы и самодеятельности, в которых вся суть дела. Сверх того, по нынешнему состоянию религиозных интересов, наибольшая часть прихожан, конечно, уже никогда не проникнется сильным соборным чувством. В этом отношении живую силу Церкви составят, конечно, не приходы, а общества. Впрочем, оживлять приходы по возможности, конечно, следует. Но это не причина забрасывать созыв Собора.
Понятное дело, что мы явимся на него с той степенью «собороспособности», какую имеем. Может быть, она и очень невелика, но что же делать? Мы спросим, кто получил от Господа Бога право решать, при какой степени собороспособности должна «дозволять» Соборы и при какой «не дозволять»? В канонах мы имеем прямое приказание Церкви — собирать Соборы, но никаких указаний на какую-либо власть, решающую, доросли ли мы до соборности, — не имеется. Есть власти, которые облечены правом собирать Соборы, но властей, оценивающих способность Церкви к самодеятельности, — нет.
Православное самосознание у нас давно, не с 1905 года, а со времен, измеряемых по малой мере десятками лет, чувствовало необходимость церковного Собора и требовало его. Значит, он нужен не потому, что этого желает редактор Московских Ведомостей, а потому, что голоса Церкви давно требуют его. Если Церковь ныне не желает созыва Собора, то его не нужно созывать, но если Церковь желает этого, то нет власти, которая имела бы нравственное право сказать: «Нельзя вас созывать, вы — плохо воспитанные дети, не умеете собираться и соборовать».
Умеет ли Церковь собираться или не умеет, — этот вопрос практически почти бесполезно возбуждать. Понятное дело, что она соберется так, как умеет, не лучше и не хуже, но вмешиваться в это никто не имеет права, потому что в церковном деле все же нет никого выше самой Церкви, нет никого, кто получил бы полномочия решать за нее.
В настоящее время многие, горячо хлопотавшие о Соборе в 1905 году, охладели к этой задаче, даже боятся ее исполнения. Если бы таковые составляли заметную нравственную величину в Церкви, если бы в них говорил голос Церкви, тогда, конечно, Собор не нужен. Но если это не более как отдельные личные голоса немногих, потерявших надежду провести на Соборе какие-либо свои излюбленные планы или идеи 1905 года, то их отрицание Собора ровно никакого значения не имеет. Да, полагаем, что таких противособорных голосов весьма немного. В общем, желание созыва Собора то же, как и прежде, сознание потребности в нем — то же самое, что было в 1905 году. А потому созыв его при исчезновении наиболее острых для этого помех и опасностей становится все более обязательным, и откладывания его могут рождать лишь тяжкую нравственную ответственность всех, этой оттяжке способствующих.