Старообрядческий вопрос в Государственном Совете
Старообрядческий вопрос в Государственном Совете
Наш уважаемый сотрудник, присяжный поверенный Н.Д. Кузнецов, уже не первый раз критикующий беспринципность, с которой у нас поведена была вероисповедная политика, рассмотрел в №№ 90, 93 и 94 Московских Ведомостей «Закон о старообрядческих общинах в Государственном Совете». Это лишь частный вопрос общего законодательства. Но, как справедливо говорит сам автор, это первый вероисповедный законопроект, доходящий до окончательного осуществления. До сих пор мы жили узаконениями временными, и каковы бы ни были их недостатки, могли утешать себя мыслью, что все это еще не возведено в норму незыблемую и обязательно предрешающую построение законодательства во всех областях вероисповедной политики.
Государственная Дума поддержала свою репутацию и не внесла в законопроекты, ей предложенные, никаких осмысливающих поправок. Напротив, она лишь обострила все, что в законопроекте было особенно неудачного, неясность принципа она довела до его полного упразднения. Теперь Государственному Совету предлежит задача или закрепить все это, или распутать и привнести какие-либо твердые основания закона, составляющего фундамент всех последующих. От Государственного Совета мы вправе ожидать большей осведомленности, серьезности и осторожности уже по самому составу его членов. И действительно, комиссия, назначенная Государственным Советом для рассмотрения думского законопроекта, отнеслась к нему очень критически. Она почти заменила его новой редакцией законопроекта, и если ее точка зрения будет одобрена Государственным Советом, то можно будет сказать, что наша вероисповедно-законодательная мысль если и не вышла на вполне торную дорогу, то, по крайней мере, возвысилась до сознания того, что такие глубокие вопросы народной жизни нельзя решать на основаниях одних отвлеченных начал свободы и равенства.
Это был бы уже огромный успех, и не только в отношении всего устроительного дела, предлежащего государству. Немногие страны приступали к глубочайшим реформам с таким легким идейным багажом, как это вышло у нас. Интеллигентная политическая мысль, взявшаяся за реформу великой страны со сложнейшими внутренними отношениями, сама развилась на общих фразах, общих соображениях и выросла не на государственном деле, а в кабинетных или митинговых разговорах, то есть вообще в обстановке, совершенно непригодной для серьезной государственной работы. А между тем именно эта поверхностная интеллигентная мысль и дала главные «директивы» последующей практической работе. Понятно, что с особенной силой вредные последствия этого должны были проявиться именно в Государственной Думе, по составу принадлежащей главнейше к этой средней интеллигенции. Но для того, чтобы запутанную и разрушающую революцию сменить, наконец, серьезной реформой, необходимо, чтобы в государственной политике возобладала не мысль средней интеллигенции, а мысль высшей интеллигенции, — более образованной, более выработанной, а следовательно, более способной понимать обязательность связи между государственным законодательством и условиями органической жизни нации.
Щедрин когда-то высмеивал градоправителей города Глупова[153], описывая, как приехал градоправитель, проникнутый идеями материального благоустройства, и потому приказал замостить город. Затем явился новый градоправитель, со стремлениями более возвышенного характера, а потому приказал снять мостовую и воздвигнуть из этого камня величественную пирамиду… Всякое революционное законодательство является в роли таких градоправителей, и для того, чтобы избежать этого, законодательные учреждения должны памятовать, что обязанности законодательства состоят совсем не в произвольном перекраивании народной жизни на основании каких-нибудь личных понятий о благе, а в том, чтобы отвлеченные общечеловеческие начала свободы и блага сообразовать с реальными условиями народной жизни, с тем, что вырабатывается ею самой. Государственно-народное творчество должно давать «директивы» законодательству, а не наоборот. Забывать это — значит не знать и не понимать, в чем состоит народная свобода. Но если качества деспота и революционера еще допустимы для кабинетных или митинговых речей средней интеллигенции, то составляют величайшее зло для народа и государства, если успевают овладеть душой законодателя.
Неоднократно мы высказывали, что вся будущность России, и, между прочим, степень свободы, какую удастся провести в русскую жизнь, всецело зависит от того, насколько мы успеем освободиться от революционных директив, совершенно родных по духу аракчеевскому произволу. Законопроект о старообрядческих общинах, переходя в Государственный Совет, дает теперь первый серьезный случай увидеть, перешли ли мы сколько-нибудь от революционного деспотизма к уважению самостоятельности народного творчества, уважению к тому, что думают не одни депутаты или интеллигенция, а сама нация, сами люди, для которых вырабатываются законы.
Заключения комиссии Государственного Совета показали, что в числе его членов уже явилось немало лиц, сознавших свою обязанность привносить в законодательное дело лишь помощь развитого юридического ума тому, что вырабатывает самостоятельное чувство и сознание нации. Вопрос теперь в том, как проявит себя большинство членов этого высокого учреждения?
Нельзя не отметить идейного сходства между воззрениями, проявившимися в комиссии Государственного Совета, с теми воззрениями, которые так энергично развивал в последнее время г-н Кузнецов в ряде конференций, в статьях и недавно вышедшей книге («Закон о старообрядческих общинах в связи с отношением Церкви и государства». Москва, 1910 год). Точка зрения г-на Кузнецова состоит в том, что государство должно находиться в союзе с Церковью, причем, понятно, такой Церковью может быть лишь какая-либо одна, которая в силу своего с государством союза и признается господствующей. Потребности же свободы совести должны осуществляться не приравниванием всех вероисповедных обществ к господствующей Церкви, а их организацией на общих правах частных обществ, с дарованием им всей той степени свободы, какую государство считает возможным давать частным обществам. Та же идея как будто сказывается и в трудах комиссии Государственного Совета. Это совпадение, конечно, неслучайно, и именно вследствие этого обещает оздоровление нашей законодательной деятельности.
Дело в том, что идеи г-на Кузнецова являются лишь разумной юридической формулировкой той идеи, которая фактически пробивалась в нашем историческом вероисповедном законодательстве. Разница лишь в том, что в настоящее время мы признаем необходимость расширить свободу и права. В воззрениях г-на Кузнецова говорит национальная историческая мысль, достигающая самосознания и вместе с тем развивающаяся до гораздо большей потребности в свободе коллективных действий.
В этих идеях, таким образом, является течение прогрессивной эволюции, сменяющей деспотизм «прогрессивной революции». Но торжество прогрессивно-эволюционной идеи было бы у нас началом конца революции, началом правильного развития страны. И вот почему исход дела о старообрядческих обществах в Государственном Совете вырастает в важное событие, которого последствия далеко переходят границы собственно вероисповедных интересов. Поэтому-то всякий, понимающий условия действительного прогресса и жаждущий увидать их наконец в России, ожидает теперь с таким нетерпением решения Государственного Совета, которое нам скажет, освободились ли мы, наконец, от давления «революционных» директив нашей среднеобразованной интеллигенции?