О пересмотре Основных законов 1906 года

О пересмотре Основных законов 1906 года

За последнее время мы обращали внимание читателей на целый ряд явно ненормальных или неудобных явлений в области применения Основных законов 1906 года. Сегодня мы перепечатываем статью г-на М.О. из № 1046 газеты Россия, обращающую внимание еще на одно из явлений такого рода, а именно на вопрос о свободе слова депутатов Государственной Думы.

Мы перепечатываем статью г-на М.О. не для того, чтобы рассуждать специально о ней или о том сравнительно мелком

вопросе, какой представляет «право» депутатов ругаться неприличными словами или оскорблять власти, министров и даже саму Верховную власть. Это зрелище, без сомнения, возмутительное и подчас гнусное и, конечно, также указывает на недостатки закона. Но дело не в том.

Величайший вопрос состоит не в неприкосновенности депутатской ругани и неприличий, а в том, что законы 1906 года всем своим построением, всей редакцией не соответствуют нашей политической реальности и вследствие этого превращаются в орудие ее затуманивания. Они дозволяют на законной почве вырастать тенденциям и действиям чисто революционным, хотя бы они облекались и не в грубую форму ругани какого-либо пьяного депутата. Нельзя упрекнуть ни г-на Гучкова, ни барона Мейендорфа, ни подобных им в каких-либо неприличиях, но тем не менее они и все единомысленные им деятели в Думе, Совете и даже среди персонала министерств, могут вести неуклонно и постепенно к ограничению власти Монарха, к созданию «парламентаризма», в котором Монарх сохраняет лишь некоторые частички Верховной власти, потеряв ее полноту. Такая система действий становится возможной только вследствие недостатков Основных законов 1906 года, в которых сохраняются лишь слова «Верховная власть», «действие в порядке Верховного управления», но понятие, содержание этих слов стерто до неясности, дозволяющей каждому желающему «легальным» путем идти к полной революции русской государственности.

Юридическая презумпция всякого законодательства учит нас, что законодатель всегда мудр и благожелателен. Без такой презумпции была бы невозможна законодательная работа. Если в законах замечается нечто не соответствующее действительности, нечто ведущее к вреду, то это само по себе, ipso facto[136], доказывает для государственного человека и юриста, что мысль законодателя была искажена, неверно передана. Сделано ли это зложелательностью исполнителей или их неспособностью к порученной им работе — это совершенно безразлично. Дело не в них, а в том, что закон должен быть мудр и благожелателен, ибо таково всегда намерение законодателя. А посему — раз замечается, что сами законы ведут к расстройству государственной работы или к революции государственных основ, они должны быть пересмотрены и приведены к нормам действительной мысли законодателя.

Эта задача выясняется перед нашим законодательством, можно сказать, каждый год, иногда — каждый день все яснее, и не вследствие какого-либо теоретизирования (которое не имеет большого значения в государственных задачах), а самими фактами практики. Сами факты обнаруживают, что государственная работа спуталась, это видно на каждом шагу, колеса механизма скрипят, колесница плохо движется и шатается. Постоянно выясняется ряд чисто практических неудобств: проявления искусственной борьбы, вредной для государства, медленность обсуждения бюджета, задержки в мерах государственной обороны в принятии своевременных управительных мер и т. д. За самое короткое время мы приводили несколько таких фактов, и их можно приводить чуть не каждую неделю. Нельзя увековечивать такого положения, во всех отношениях вредного. Ясно, что не для того законодатель предпринимает реформы, чтобы в результате получалось положение еще опаснее, чем было до преобразований.

Оставляя в стороне многочисленные частные явления, которые требуют устранения посредством исправления Основных законов 1906 года, нельзя не обратить особенно тревожного внимания на затуманение в умах народонаселения самого представления о том, где в настоящее время Верховная власть государства? До какой степени доходит неясность закона в этом отношении, видно уже из того, что целые партии (даже претендующие на солидарность с правительством) из всех актов Высочайшей Воли, выразивших мысль Законодателя, открыто признают только один Манифест 17 октября 1905 года. На каком, однако, основании? Ведь мысль Законодателя в реформе нашего государственного строя проявляется уже много лет и в выражениях нередко гораздо более ясных, чем в Манифесте 17 октября. Как же осмеливаться игнорировать всю совокупность проявления законодательной мысли? Понятно, что при таком произволе она непременно будет искажаться. А между тем всему этому нет возможности положить конец иначе, как пересмотром Основных законов 1906 года на основании всей совокупности мысли Законодателя, то есть таким путем, каким только и возможно совершать внимательную и, так сказать, «нетенденциозную» законодательную работу.

В мысли Законодателя неоспоримо много раз выражена необходимость привлечения народных сил, то есть так или иначе народного представительства, к законодательной работе, но не менее ясно утверждено сохранение Самодержавной Верховной власти Монарха. Мысль Законодателя неоспоримо совершенно чужда примеси революционного элемента. Между тем в законах, формулированных неспособными или тенденциозными исполнителями, заложена революционная идея упразднения Царской Верховной власти, чем и пользуются революционеры и конституционалисты в явный подрыв целям преобразования. Действительно, преобразование, по мысли Законодателя, требовалось исключительно для того, чтобы страна могла развить усиленную работу по возрождению своих производительных средств, средств государственной обороны, просвещения и т. д. точно так же, как по делу нравственного оздоровления населения, доведенного до чрезвычайной деморализации так называемым «освободительным» движением. Между тем страна в результате погружается не в работу, а в какую-то толчею, потому что действие учреждений загромождается и парализуется борьбой за Верховную власть. Но так нельзя жить долго. Это становится даже опасно для страны. И только решительный пересмотр законов с сохранением всего, мыслью Законодателя предписанного, и с уничтожением всего, ее искажающего, может вывести Россию на путь работы с пути борьбы и неурядиц.

Одной лишь Верховной власти Самодержавного Монарха принадлежат право и задача довести до конца начатую учредительную работу. Но Манифест 17 октября 1905 года повелевает и всем подданным Государя Императора способствовать умиротворению русской смуты, и во исполнение этого долга сознательный орган публицистики обязан высказать, что первейшее в настоящее время условие умиротворения России состоит в пересмотре законов 1906 года.

Ход государственного управления и состояние общественной жизни России не раз уже приводили нас в текущем году к необходимости констатировать потребность в пересмотре того Свода основных законов, который был составлен в 1906 году. Без сомнения, нельзя приписывать этой неудачной кодификации всей расшатанности, которая замечается во внутреннем положении России. Но не менее односторонне было бы, видя несовершенство Свода, полагаться исключительно на энергию и предусмотрительность существующего правительства и здравый смысл народа в задачах выведения на мирный путь развития страны, потрясенной рядом бедственных событий.

О победе здравого смысла в самой массе русских граждан доселе было бы рискованно еще говорить. Что касается правительства, то, конечно, можно лишь удивляться искусству и энергии, с которыми оно руководит государственным делом при столь несовершенных учреждениях. Но странно было бы увековечивать действие всех тех препятствий, которые несовершенство их ставит искусству правящей личности. Законное построение учреждений имеет величайшее значение. Несовершенный механизм парализует все усилия машиниста, а в конце концов приводит к их полному уничтожению. В международной борьбе за существование, ныне столь обостренной, выживает не тот народ, который по случайному искусству правителя успевает кое-как влачить существование, а тот, которого силы приводятся к максимальной активности всей совокупностью его государственных учреждений.

Излишне было бы вспоминать всем известные ненормальные условия, при которых были произведены преобразования последних лет. Менее известны ненормальные условия самой сводки законов, закрепивших эти преобразования в 1906 году. Но в настоящую минуту мы не имеем в виду ни исторического исследования, ни обличения неумелости, небрежности и «некорректности» (выражаясь деликатно) различных деятелей тех времен. Перед Россией стоит задача более важная: покончить с периодом революционных беспорядков и перейти на прочный путь правильного развития. А для этого необходимо соответственное построение учреждений, и, следовательно, такое законодательство, которое этому не ставило бы препятствий.

Излишне повторять много раз выраженное наше убеждение в том, что Россия расшатана вовсе не созданием народного представительства. Напротив, это единственная удачная черта преобразований, совершенных за времена смуты. Но, к несчастью, это сделано ценой потрясения двух важнейших устоев нашего строя: Царского Самодержавия и правильного положения Церкви в государственных учреждениях. Это отражается вреднейшим образом и на построении, и особенно на функциях народного представительства, и в совокупности производит нестроение, с которым так трудно бороться даже и величайшему искусству правителей.

Учреждения должны соответствовать действительному состоянию и соотношению государственных сил. Избави Бог привыкнуть к конституции нелогичной, не соответствующей условиям действительности, ибо она постоянно парализует действие сильных сторон наших естественных условий и ободряет действие всех слабых и болезненных условий. Поляки XVIII века позволили себе привыкнуть к больному состоянию государства и научились даже говорить: «Польша нержондем стои»[137]… История не замедлила показать им, что «нержондем» долго не простоишь. Возрождение своего государственного смысла поляки могут считать с той минуты, когда перед ними раздалось знаменитое восклицание маркиза Велёпольского: «Не стерпем ржондов в радзе»[138]. Пора такому голосу прозвучать и у нас, а то, пожалуй, окажется поздно…

Недавно (№ 219 Московских Ведомостей) мы формулировали центральный пункт работы, долженствующей озаботить наше законодательство, словами: «Вопрос о Верховной власти должен перестать быть „вопросом“, и никаких сомнений относительно характера ее не должно существовать, если мы не желаем, чтобы Русское государство кончило в наши дни полным распадом». Эти слова можно лишь повторять неустанно до тех пор, пока они не войдут в общее сознание и не подготовят нам возможности действительного возрождения национальных сил. Эти слова приходится повторять особенно с 1907 года, когда Высочайший Манифест 3 июня дополнил ряд тех волеизъявлений Верховной власти, которые ранее были кодифицированы в Своде 1906 года. С наличностью такого дополнения стало совершенно ясно, что произведенная кодификация неточна, одностороння и не выражает в себе полноты мысли Верховной власти. Тем не менее эта неполная и неточно формулированная конституция продолжает составлять у нас писанный закон, общеобязательный для всех нас и в то же время не соответствующий тому закону, той конституции, которые существуют реально в действительной государственной жизни.

Такое положение, очевидно, требует исправления, для чего нужен новый пересмотр слишком поспешно составленного Свода 1906 года.