Собор 1675 г. (II)
Собор 1675 г. (II)
В этих условиях сохранить духовенство как единую корпорацию патриарх Иоаким попытался прежде всего мерами юридическими. Уже в первый год своего архипастырства он предписал белому духовенству патриаршей области избрать из своей среды поповских старост. Им поручалось ведать духовные дела и собирать церковную дань вместо светских чиновников, и притом строго по писцовым книгам, фиксировавшим все землевладение и прямое налогообложение в государстве [289].
Для наведения порядка в Русской православной церкви патриарх в октябре 1675 г. «созвал прилучившихся тогда на Москве святителей на собор и с ними множицею советовался об исправлении нужнейших вещей по чину священных правил» [290]. Собор принял принципиальное решение, что ни патриарху, ни епархиальным архиереям не следует иметь в своем административном аппарате светских лиц: власть мирских судей никоим образом не должна распространяться на духовенство.
Значение собора 1675 г. не получило должной оценки в истории Русской церкви. Между тем для последовательной реализации реформы требовалось не только сменить состав служащих патриарших приказов и всех архиерейских домов, но создать уездные духовные суды и фискальные учреждения. Традиционные разъезды по епархиям дворян и детей боярских для церковного управления и сбора даней запрещались категорически. Церковные дани велено было «собирать архимандритам, или протопопам, или старостам церковным — кому приказано будет или священники кого изберут». В городах и уездах духовные дела также должны были подлежать ведению архимандритов, протопопов и поповских старост.
На соборе патриарх принципиально выступил против практики вмешательства мирских людей в суды святительские, когда царские и епархиальные светские чиновники и вотчинники чинили суд и расправу по делам духовенства, несмотря на формальное запрещение 1667 г. Действительность, как уже говорилось, была страшно далека от этого благого пожелания Большого собора. Государев Монастырский приказ, проклятый еще Никоном, стоял неколебимо; воеводы, вотчинники и светские судьи, пользуясь своими судебными и фискальными правами, запросто причиняли «священному чину обругание на правеже», не стесняясь посылать в церковные владения целые воинские команды «для своей бездельной корысти и многих взяток», а то и прямо захватывали церковные угодья и отдавали их на оброк, как свою собственность. Были случаи, когда на зажиточных священников просто охотились, хватали их по ночам, били и увечили; «беззаступные» малые монастыри разоряли средь бела дня, хватая монахов прямо во время службы и избивая.
О том, насколько последовательно патриарх Иоаким добивался практического выведения корпорации церковнослужителей из ведения мирского суда, свидетельствуют уничтожение в 1677 г. ненавистного Монастырского приказа и полученная им в 1686 г. царская грамота о неподсудности лиц духовного сана светским властям, разосланная по епархиям вместе с новой патриаршей грамотой. Грамота Новгородскому митрополиту Корнилию 1688 г. показывает, что Иоаким не упускал из виду и частные случаи [291].
В последней патриарх, в связи с посылкой на Север «по татиным (воровским. — А. Б.) и разбойным делам» команды подполковника Ивана Нечаева, тебовал, чтобы священников и монахов, «по оговору разбойников», отнюдь не выдавать «мирским судьям для допроса и очных ставок». Напротив, показывающих на духовенство «языков» следовало присылать в митрополичьи приказы: «и если по очным ставкам и по розыску священного и монашеского чина люди окажутся к татиным и разбойным делам причастны, и языки с пыток с них не сговорят, — и таковых с твоего ведома, лишив священства или монашества, отсылать к градскому суду».
Однако применение светских сил против духовенства по инициативе церковных властей патриарх и собор 1675 г. считали полезным и необходимым. Сфера применения в духовной жизни инструмента, позже названного на Руси карательными отрядами, с самого начала патриаршества Иоакима была определена внятно: их следовало посылать «на непослушников и непокорников, идеже таковые духовного чина обрящутся противники и архиерейскому повелению непослушники». Во время собора пушки карателей вовсю палили по Соловецкому монастырю; кровавая война со староверами, углублявшая раскол Русской православной церкви, шла уже полным ходом… Обе тенденции, проявившиеся в решениях собора 1675 г. — вывод духовенства из–под светской юрисдикции и возможность применения церковными властями светских карательных сил против непослушных духовных лиц, требовали укрепления епархиальных судов. Столкнувшись с запутанным клубком феодальных привилегий, произволом архиереев и настоятелей крупных монастырей, Иоаким решительно взялся за наведение здесь служебного порядка. Патриарх не стал вникать в основания, на которых архиереи одних епархий владели вотчинами на землях, подведомственных другим архиереям. Главное, что в этих условиях постоянно возникали «распри между святителями и смятение в людях» [292]. Собор принял определение, что все церковные вотчины в пределах епархии, независимо от принадлежности, подчинялись местному архиерею. Только он мог «ведать в них, наравне с своей епархией, суд и управлять духовенство, поставлять священников, сбирать церковные дани и всякие архиерейские доходы».
А как же патриаршие области, рассеянные почти по всем епархиям? Неужто Иоаким был столь последователен, что покусился на феодальные права собственной кафедры?! Очевидно, что на такое ни один служилый человек XVII в. не был способен. Относительно «домовых и приписных патриарших монастырей» собор принял специальное определение, выводящее их из–под общего правила:
«Митрополитам, архиепископам и епископам… в патриаршие долговые и приписные монастыри, которые в епархиях будут обретаться, без патриаршего благословения и повеления, собою, архимандритов, и игуменов, и священного, и монашеского чина не посылать и не посвящать того ради, чтоб в тех монастырях впредь было безмятежно, а архиереям беспечально от наветов и небылых приносных слов святейшему патриарху» (то есть от доносов и клеветы близких к архипастырю настоятелей).
В данном случае Иоаким поступил как московский служилый человек — и для московских дворян собор сделал такое же исключение, как для патриарших монастырей. «Архиереям… — говорилось в соборном определении о московских людях, — их не судить, а судить и всякими делами ведать людей их и крестьян, для того, что за московского чина людьми поместья и вотчины бывают в разных епархиях, и потому один человек у многих архиереев будет под судом».
Но сохранить полностью эту старинную привилегию московского дворянства — значило оставить духовенство в его власти. Чтобы расправиться с любым архимандритом, игуменом или протопопом, не говоря уже о простых священниках, человеку московского чина довольно было подать патриарху иск и взять на ответчика зазывную грамоту, по которой тот высылался в столицу. Здесь дворяне могли сколько хотели тянуть с судом, подавать все новые иски, пока несчастные представители духовенства, понеся большие убытки и вконец поистратившись, не соглашались на любую предложенную сделку.
Собор постановил, что отныне зазывные грамоты будут даваться только на духовенство патриарших областей; судиться с остальными московские дворяне должны были в епархиях. Исключение делалось лишь для служивых, доказавших на специальном следствии, что никак не могут выехать в епархию или послать в архиерейский суд своего представителя. В таком случае зазывная грамота давалась не более чем на год (что говорит о реальных сроках обычной волокиты). Наконец, собор отважился грозить дворянину, проволочившему духовное лицо без суда целый год, потерей права на иск и даже взысканием расходов — «проести и убытка» — в пользу потерпевшего.
Волокита, однако, гнездилась и в самих архиерейских судах. Считая, что духовенство должно быть судимо духовенством, Иоаким прекрасно понимал необходимость ограничения произвола, царившего в церковной среде столь же или почти столь же полновластно, как между светскими чиновниками.