Патристический спор о личности Христа
Патристический спор о личности Христа
Патристический период стал свидетелем усиленного внимания к доктрине о личности Христа. Спор велся главным образом в восточной церкви; интересно, что Августин Гиппонийский не написал ничего значительного в области христологии. Этот период имел определяющее значение, поскольку он заложил основание для взгляда на личность Христа, который оставался нормативным вплоть до начала споров об отношениях веры и истории, которые разгорелись в эпоху Просвещения.
Перед патриотическими авторами стояла задача, главным образом, по развитию единой христологической схемы, которая соединила бы различные христологические намеки и утверждения, образы и модели, встречающиеся в Новом Завете — некоторые из них были кратко рассмотрены выше. Задача оказалась сложной. В виду его громадного значения для христианского богословия, ниже мы рассмотрим основные стадии этого процесса.
Ранний этап: от Иустина Мученика до Оригена
В начале развития христологии основное внимание уделялось вопросу о божественности Христа. Для большинства ранних патристических авторов, тот факт, что Иисус Христос был человеком, можно назвать своего рода трюизмом. Объяснений же требовало то, что Он отличался от человека.
Две ранние точки зрения были сразу же отброшены как еретические. Эвионитство — главным образом иудейская секта, которая процветала в первые века христианской эры — считала Иисуса обычным человеком, человеческим сыном Марии и Иосифа. Оппоненты считали эту ущербную христологию совершенно неверной и вскоре она была предана забвению. Более стойким был диаметрально противоположный подход, который стал известен как докетизм (от гр. "dokeo" — "казаться" или "представляться". Этот взгляд, который, вероятно, лучше всего считать направлением в богословии, а не определенной богословской позицией, утверждал, что Христос полностью божественен, что Его человечность — лишь видимость. Страдания Христовы, таким образом, считались видимыми, а не реальными. Докетизм был особенно привлекательным для гностиков II в., когда это движение достигло своего апогея. К этому времени, однако, возникали уже другие точки зрения, которым суждено было затмить эту. Иустин Мученик представляет одну из подобных точек зрения.
Иустин Мученик — один из наиболее значительных апологетов II в. — стремился доказать, что христианская вера приводит к логическому завершению взгляды как классических греческих философов, так и иудаизма. Адольф фон Гарнак так охарактеризовал то, как Иустину удалось достичь намеченной цели: он утверждал, что "Христос — это Логос и Номос". Особый интерес представляет разработанное Иустином богословие Логоса, в котором он использует апологетический потенциал идеи о Логосе, присутствовавший как в стоицизме, так и среднем платонизме того периода.
Логос (греческий термин, обычно переводимый как "слово" — например, в Ин.1:14) следует воспринимать как окончательный источник всякого человеческого знания. Один и тот же Логос известен и христианским верующим, и языческим философам; последние, однако, имеют к нему лишь частичный доступ, тогда как христианам он полностью доступен из?за его проявления во Христе. Иустин признает, что дохристианские светские философы, такие как Гераклит и Сократ, имели, таким образом, частичный доступ к истине, объясняемый тем, как Логос присутствует в мире.
Особое значение в этом плане имеет идея о "logos spermatikos", которая, похоже, заимствована из платонизма. Божественный Логос сеял семена на всем протяжении человеческой истории; поэтому следует ожидать, что этот "семяносящий Логос" известен, хотя и частично, нехристианам. Таким образом Иустин смог утверждать, что христианство основывается и исполняет намеки и чаяния божественного откровения, которые мы находим в языческой философии. Логос временами проявлялся в теофаниях (то есть богоявлениях) Ветхого Завета; Иисус Христос приводит Логос к его наиболее полному откровению. Иустин четко говорит об этом в своей "Второй апологии": "Наше учение, очевидно, возвышеннее всякого человеческого учения, потому что явившийся ради нас Христос по всему был Слово… И все, что когда?либо сказано и открыто хорошего философами и законодателями, все это ими сделано соответственно по мере нахождения ими и созерцания Слова. Но так как они не знали всю полноту Логоса, который есть Христос, то часто противоречили друг другу".
Взгляды греческой философии, таким образом, прочно укоренились в христианстве: они явились прелюдией к пришествию Христа, Который привел в полноту то, что прежде было известно частично.
Наиболее полное свое выражение христология Логоса находит в произведениях Оригена. Следует отметить, что богословие Оригена сложно, и что его толкование временами крайне проблематично. Ниже мы приводим его взгляды в упрощенном виде. В воплощении человеческая душа Христа соединяется с Логосом. Из?за близости этого союза, человеческая душа Христа начинает разделять свойства Логоса. Ориген иллюстрирует эту мысль часто цитируемой аналогией: "Если кусок железа постоянно держать в огне, он воспримет его тепло через все свои поры и трещины. Если огонь будет постоянным, и железо будет постоянно в нем находиться, то оно полностью преобразуется в него… Точно так же, душа, которая постоянно пребывает в Логосе и мудрости Божьей, — Бог во всем, что она делает, чувствует, понимает".
Тем не менее, Ориген настаивает на том, что, хотя Логос и Отец одинаково вечны, Логос занимает по отношению к Отцу подчиненное положение.
Выше мы отмечали, что Иустин Мученик утверждал, что Логос, хотя и частично, был доступен всем, но Его полное раскрытие произошло лишь во Христе. Похожие идеи можно найти и у других авторов, которые приняли богословие Логоса, включая и Оригена. Ориген принимает иллюминационистский подход к откровению, согласно которому божественные действия откровения можно сравнить с освещением "лучами Божьими", которые порождены "светом, которым является божественный Логос". По мнению Оригена, как истины, так и спасения можно достичь и вне христианской веры.
Арианская смута
Арианская смута остается вехой в развитии классической христологии и требует более тщательного внимания, чем было уделено предшествующим темам патристического периода. Определенные моменты истории этой смуты неясны и, скорее всего, таковыми и останутся, несмотря на усилия историков по их прояснению. Нас здесь интересуют богословские аспекты этого спора, которые сравнительно хорошо исследованы. Следует, однако, подчеркнуть, что мы знаем о взглядах Ария главным образом из работ его оппонентов, что ставит вопрос о потенциальной предубежденности их изложения. Ниже следует попытка максимально справедливо представить характерные христологические идеи Ария, основываясь на нескольких надежных источниках, которыми мы сейчас располагаем.
Арий подчеркивает Самодостаточность Божью. Бог — один единственный источник всего сотворенного; нет ничего, что бы не имело своим первичным источником Бога. Такой взгляд на Бога, который, по мнению многих комментаторов, вызван скорее эллинистической философией, чем христианским богословием, ясно ставит вопрос о взаимоотношениях Отца и Сына. В своей работе "Против ариан" критик Ария Афанасий Великий говорит, что Арий делает по этому поводу следующие утверждения:
"Бог не всегда был отцом. Было время, когда Бог был один и еще не был отцом; Он стал отцом лишь позднее. Сын не существовал всегда. Все, что сотворено, сделано из ничего… поэтому Логос Божий возник из ничего. Было время, когда его не было. До того, как он был сотворен, его не было. Он также имеет начало своего тварного существования".
Эти утверждения имеют большое значение и приводят нас к самому сердцу арианства. Особую важность имеют следующие вопросы.
Считается, что Отец существовал до Сына. "Было время, когда его не было". Это решительное заявление ставит Отца и Сына на разные уровни и вполне согласуется с настойчивым утверждением Ария о том, что Сын был сотворен. Лишь Отец остается "несотворенным"; Сын, как и другие создания, происходит от этого единственного источника бытия. Однако, Арий настойчиво подчеркивает, что Сын не похож на другие создания. Существует отличие в положении между Сыном и другими созданиями, включая и людей. Арий испытывает некоторые трудности в определении точной природы этого разграничения. Сын, утверждал он, представляет собой "совершенное создание, однако, не входящее в число других созданий; сотворенное существо, однако, не входящее в число других сотворенных существ". Из этого, похоже, следует, что Сын превосходит все создания, разделяя в то же время их тварную природу.
Важный аспект арианского разграничения между Отцом и Сыном касается непознаваемости Божьей. Арий подчеркивает абсолютную трансцендентность и недоступность Бога. Бог не может быть познан каким бы то ни было созданием. Но, как было отмечено выше, Сына следует считать созданием, хотя и возвышающимся над другими созданиями. Арий доводит свои рассуждения до логического завершения, утверждая, что Сын не может познать Отца. "Имеющий начало не может постичь Того, Кто начала не имеет". Это утверждение основывается на радикальном разграничении между Отцом и Сыном. Расстояние между ними оказывается таковым, что Сын не может самостоятельно познать Отца. Как и все другие создания, Сын зависит от благодати Божьей, чтобы исполнить любую назначенную ему функцию. Именно такие соображения привели критиков Ария к утверждению, что на уровнях откровения и спасения Сын находится в том же положении, что и другие создания.
Как же в таком случае быть со многими местами Библии, в которых утверждается, что Сын далеко не просто создание? Оппонентам Ария легко удалось найти ряд мест, где указывалось на основополагающее единство Отца и Сына. На основании полемической литературы того периода, можно сделать вывод, что 4–е Евангелие имеет очень большое значение для этого спора — часто обсуждаются стихи Ин.3:35,10:30,12:27,14:10,17:3 и 17:11. Реакция Ария на эти тексты сводилась к следующему: язык "сыновства" является пестрым по характеру и метафорическим по природе. Разговоры о "Сыне" следует считать лишь почетным, а не богословски точным определением. Хотя Иисус Христос называется в Священном Писании "Сыном", эту метафору следует рассматривать через контролирующую призму Бога, Который полностью отличается по Своей сути от всех сотворенных существ — включая и Сына. В целом, богословскую позицию Ария можно свести к следующему:
1. Сын является созданием, которое, как и другие создания, сотворено по воле Божьей.
2. Термин "Сын" — метафора, почетное звание, рассчитанное на то, чтобы подчеркнуть ранг Сына среди других созданий. Он не подразумевает, что Отец и Сын имеют одинаковое бытие и статус.
3. Статус Сына представляется сам по себе следствием не Его природы, а воли Отца.
Афанасий Великий мало обращал внимания на тонкие разграничения Ария. Если Сын относится к созданиям, то Он похож на другие создания, включая и людей. Какие же еще существуют виды тварности? С точки зрения Афанасия Великого, утверждение тварности Сына имеет два решающих следствия, причем каждое из которых оказывается убийственным для арианства.
Во — первых, Афанасий замечает, что, по Арию, спасать может только Бог — Отец. Бог и только Бог может разрушить силу греха и привести нас к жизни вечной. Важной чертой тварности является необходимость искупления. Ни одно создание не может спасти другое создание. Подчеркнув, что спасать может только Бог, Афанасий делает логический вывод, которому ариане не смогли ничего противопоставить. Новый Завет и христианская литургическая практика в равной мере считают Иисуса Христа Спасителем. Однако, как подчеркивает Афанасий, спасать может только Бог. Как же быть?
Единственным возможным решением, утверждает Афанасий Великий, остается признание того, что Иисус Христос является воплощенным Богом. Его доводы можно свести или к следующему силлогизму:
1. Ни одно создание не может искупить другое создание.
2. Согласно Арию, Иисус Христос относится к созданиям.
3. Следовательно, согласно Арию, Иисус Христос не может искупить человечество.
Или они принимают несколько другую форму, основанную на Священном Писании и христианской литургической практике.
1. Лишь Бог может спасать
2. Иисус Христос спасает.
3. Следовательно, Иисус Христос — Бог.
С точки зрения Афанасия, спасение предусматривает божественное вмешательство. Основываясь на Ин.1.14, где говорится, что "Слово стало плотию", он утверждает, что Бог вошел в нашу человеческую среду, чтобы изменить ее.
Во — вторых, Афанасий подчеркивает, что христиане поклоняются и молятся Иисусу Христу. В этом заключается яркий пример важности христианской богослужебной практики и молитвы для христианского богословия. К IV в. молитва и поклонение Христу стали обычными чертами богослужения. Афанасий утверждает, что если Иисус Христос относится к созданиям, то христиане виновны в поклонении твари вместо Творца — то есть они впали в идолопоклонство. Христианам, подчеркивает Афанасий, безоговорочно запрещено поклоняться кому бы то ни было, кроме Бога. Таким образом, Афанасий обвиняет Ария в том, что тот свел христианскую молитву и богослужение к абсурду. Афанасий утверждал, что христиане правы, молясь и поклоняясь Иисусу Христу, поскольку таким образом они признают Его Тем, Кто Он есть на самом деле — воплощенный Бог.
Для того, чтобы достичь мира в Церкви, необходимо было урегулировать арианскую смуту. Споры сосредоточились на двух терминах, которые могли служить возможными определениями отношений Отца и Сына. Термин "homoiousis" ("подобосущный") многим казался вполне здравым компромиссом, который позволял утверждать близость Отца и Сына, не требуя каких?либо дальнейших размышлений о точной природе их взаимоотношений. Однако, со временем верх взял второй термин "homoousios" ("единосущный"). Хотя и отличаясь всего одной буквой, он воплощал совершенно другое понимание взаимоотношений Отца и Сына. Ярость этого спора позволила Гиббону в своей работе "Упадок и падение Римской империи" отметить, что никогда еще столько энергии не было потрачено на одну букву. В Никейском символе веры — или точнее, Никео — Цареградском символе веры, составленном в 381 г., утверждалось, что Христос "единосущен" отцу. Это утверждение с тех пор стало считаться исходным пунктом христологической ортодоксальности во всех христианских церквах основного течения — и протестантских, и католических, и православных.
Рассматривая реакцию Афанасия арианство, мы уже затронули некоторые черты христологии александрийской школы. Поэтому, представляется целесообразным рассмотреть эти взгляды подробнее, а затем сравнить со взглядами соперничающей антиохийской школы.
Александрийская школа
Взгляды александрийской школы, к которой следует отнести Афанасия Великого, имели глубоко сотериологический характер. Иисус Христос стал искупителем человечества, где "искупление" означает "оживление в Боге" или "обожествление". Христология выражает то, что эти сотериологические взгляды подразумевают. Мы можем свести рассуждения александрийской христологии к следующему: для того, чтобы человеческая природа была обожествлена, она должна быть соединена с божественной природой. Бог должен соединиться с человеком таким образом, чтобы тот мог участвовать в жизни Божьей. Именно это, утверждали александрийцы, и произошло благодаря воплощению Сына Божьего в Иисусе Христе. Вторая Личность Троицы приобрела человеческую природу и таким образом обеспечила ее обожествление. Бог стал человеком, чтобы человек мог стать божественным.
Александрийские авторы также делали значительный упор на идею о Логосе, приобретшем человеческую природу. Термин "приобретение" представляется важным; он проводит разграничение между Логосом, "обитающем в человеке" (как в случае ветхозаветных пророков), и Логосом, приобретшим человеческую природу (как в случае воплощения Сына Божьего). Особый акцент делается на стихе Ин.1:14 ("Слово стало плотию"), который стал воплощать основополагающие взгляды этой школы и литургическое празднование Рождества. Празднование рождества Христова означает празднование пришествия в мир Логоса и принятие Им человеческой природы, чтобы искупить ее.
Это поставило вопрос о взаимоотношениях между божественной и человеческой природой Христа. Кирилл Иерусалимский является одним из многих авторов этой школы, которые подчеркивали реальность их слияния в воплощении. До Своего слияния с человеческой природой Логос существовал "без плоти"; после этого слияния возникло одно целое, поскольку Логос присоединил человеческую природу к Себе. Это подчеркивание единства природы Христа отличает александрийскую школу от антиохийской, которая склонялась к идее о двух природах Христа. Кирилл говорит об этом следующим образом: "Мы не утверждаем, что Логос подвергся изменению и стал плотью, или что он преобразовался в цельного или совершенного человека, состоящего из плоти и тела; мы говорим о том, что Логос… лично присоединился к человеческой природе с живой душой, стал человеком и был назван после этого Сыном Человеческим, однако, не просто по воле или благоволению".
Это поставило вопрос о том, какая человеческая природа была приобретена. Аполлинария Лаодикийского волновало усиливающееся распространение мнения, что Логос приобрел человеческую природу во всей ее полноте. Ему казалось, что это подразумевает, что Логос был загрязнен слабостями человеческой природы. Как можно было допустить, что Сын Божий запятнан чисто человеческими нравственными установками? С точки зрения Аполлинария, безгрешность Христа была бы скомпрометирована, если бы Он обладал чисто человеческим разумом, разве не служит человеческий разум источником греха и бунта против Бога? Безгрешность Христа может быть сохранена лишь в том случае, если бы человеческий разум был полностью заменен чисто божественной мотивирующей и руководящей силой. Именно по этой причине Апполинарий утверждал, что во Христе чисто человеческий разум и душа были заменены божественным разумом и душой. Во Христе "божественная энергия исполняет роль души, двигающей человеческим разумом". Человеческая природа Христа оказывается, таким образом, неполной.
Эта идея испугала многих коллег Аполлинария. Для некоторых аполлинарианский взгляд на Христа имел свои привлекательные стороны; другие, однако, были шокированы его сотериологическими следствиями. Выше уже отмечалось, что сотериологические соображения имели центральное значение для александрийского подхода. Как можно искупить человека, если Логос приобрел лишь часть его природы? Вероятно наиболее известное изложение этого подхода сделал Григорий Назианин, который подчеркивал искупительное значение приобретения человеческой природы при воплощении во всей ее полноте: "Неприобретенное остается неисцеленным; однако, то, что присоединено к Богу, спасается. Если пала лишь половина Адама, то Христос приобретает и спасает лишь половину его природы. Однако, если он пал полностью, то его природа должна быть присоединена к божественной природе полностью. Пусть они не лишают нас спасения во всей его полноте и не облекают Спасителя лишь в кости и жилы и что?то похожее на человека".
Антиохийская школа
Христологическая школа, которая возникла в Малой Азии (современной Турции) существенно отличалась от своей египетской соперницы в Александрии. Одно из наиболее значительных расхождений между ними связано с руслом, в котором происходят христологические рассуждения. Александрийских авторов интересовали главным образом сотериологические соображения. Озабоченные тем, что неправильное понимание личности Христа может привести к неправильным концепциям спасения, они использовали идеи, заимствованные из светской греческой философии, чтобы обеспечить соответствие образа Христа идее полного искупления человечества. Как мы видели, особое значение имела идея о Логосе, особенно в связи с понятием о воплощении.
В этом отношении антиохийские авторы отличались от них. Их больше интересовали нравственные, а не чисто сотериологические вопросы, и они значительно меньше опирались на идеи греческой философии. Антиохийская мысль о личности Христа развивалась в следующем направлении. Из?за своего непослушания, люди существуют в испорченном состоянии, из которого они не могут выйти самостоятельно. Для того чтобы искупление состоялось, оно должно проходить на основе нового послушания человека. Поскольку человек не может порвать узы греха, Бог вынужден вмешаться. Это приводит к пришествию Искупителя, Который соединяет человеческое и божественное начала, и таким образом возрождает послушание народа Божьего.
Настойчиво отстаивается идея о двух природах Христа. Христос является в одно и то же время Богом и человеком. На александрийскую критику о том, что это означает отрицание единства Христа, антиохийцы отвечали, что они поддерживают это единство, признавая в то же время, что Искупитель обладал совершенной человеческой и божественной природой. Существует "совершенное слияние" между человеческой и божественной природами Христа. Полное единство Христа, таким образом, вполне согласуется с тем, что Он обладает двумя природами, божественной и человеческой. Это подчеркивал Феодор Мопсуэтский, утверждая, что слава Иисуса Христа "исходит от Бога Логоса, Который приобретает его и присоединяет его к Себе… И именно благодаря этому слиянию, которое этот человек имеет с Богом Сыном, все творение восхваляет его и поклоняется ему".
Представители александрийской школы сохранили свои подозрения: казалось, что здесь речь идет о доктрине "Двух сыновей", то есть, что Иисус Христос обладает не одной личностью, но двумя — человеческой и божественной. Однако, такое мнение полностью исключается ведущими авторами этой школы, например Несторием, по мнению которого Христос служит "общим именем двух природ": Христос неделим, поскольку Он Христос, однако, Он является двойственным — одновременно Богом и человеком. Он един в Своем сыновстве, однако, становится двойственным в том, что принимает и что принимается… Поскольку мы не признаем двух Христов, или двух сыновей, или двух "единородных", или двух "Господов"; не одного сына и другого Сына, одного "единородного" и другого "Единородного", не одного Христа и другого Христа, но Одного и Того же".
Как же представляли себе антиохийские богословы способы соединения божественной и человеческой природы Христа? Мы уже рассматривали модель "приобретения", получившую распространение в Александрии, согласно которой Логос приобрел человеческую плоть. Какая же модель была использовала в Антиохии? Ответ на этот вопрос можно свести к следующему:
Александрия: Логос приобретает общечеловеческую природу.
Антиохия: Логос приобретает природу конкретного человека.
В работах Феодора Мопсуэтского часто подразумевается, что Логос не принял человеческую природу "в целом", но природу конкретного человека. В этом, похоже, заключается смысл его работы "О воплощении": "В ходе воплощения, Логос присоединил приобретенного [человека] как целое к Себе и наделил его тем достоинством, которым обладает воплотившийся, будучи Сыном Божьим по Своей природе".
Как же соотносятся друг с другом человеческая и божественная природы? Антиохийские авторы были убеждены, что александрийская позиция приводит к "путанице" или "смешению" божественной и человеческой природ Христа. Чтобы избежать этой ошибки, они разработали понятие взаимоотношений между двумя природами, которые сохраняли свою отдельность. Этот "союз по доброму желанию" подразумевает понимание двух природ во Христе как двух взаимно не сообщающихся частей в единстве Христа. Они не взаимодействуют друг с другом. Они являются отдельными, оставаясь соединенными по доброму желанию Божьему. "Ипостатический союз" — то есть союз между божественной и человеческой природами Христа — основывается на воле Божьей.
Это может навести на мысль, что Феодор Мопсуэтский считал слияние между божественной и человеческой природами Христа исключительно моральным союзом, как союз мужа и жены. Это также приводит к подозрению, что Логос лишь накладывается на человеческую природу. Это действие временное и обратимое, и не приводит к каким?либо фундаментальным изменениям участвующих в этом союзе. Однако, такие выводы, похоже, не входили в намерения антиохийских авторов. Вероятно, наиболее надежной оценкой их позиции выступает предположение, что желание избежать смешения божественной и человеческой природ Христа привело этих авторов к подчеркиванию их отличности, однако, делая это, они ослабили их связь в ипостатическом слиянии.
"Передача атрибутов"
Большой интерес для многих патристических авторов представлял вопрос о "передаче атрибутов" — понятии, которое часто рассматривается в свете латинской фразы "communicatio idiomatum". Этот вопрос можно осветить следующим образом. К концу IV в. следующие утверждения получили широкое признание в Церкви:
1. Иисус полностью человечен.
2. Иисус полностью божественен.
Если оба эти утверждения одинаково верны, то все, что относится к человеческой природе Христа, относится и к Его божественной природе, и наоборот. Можно привести следующий пример:
Иисус Христос есть Бог.
Мария дала жизнь Иисусу.
Поэтому, Мария является Матерью Бога.
К IV в. это утверждение стало все более распространенным в Церкви; действительно, оно часто использовалось в качестве критерия ортодоксальности богослова. Отказ признать то, что Мария была "Богородицей" расценивался как отказ признать божественность Христа.
Как же далеко можно этот принцип довести? Рассмотрим, например, следующий силлогизм:
Иисус страдал на кресте.
Иисус есть Бог.
Следовательно, Бог страдал на кресте.
Первые два утверждения стали ортодоксальными и получили широкое распространение в Церкви. Однако, как было отмечено выше при рассмотрении идеи о "страдающем Боге", (см. раздел Страдающий Бог в гл.7) сделанный на их основе вывод представляется неприемлемым. Большинство патристических авторов считало неоспоримой истиной, что Бог не может страдать. Патристический период стал свидетелем долгих споров о пределах, которые следует наложить на этот подход. Так, Григорий Назианин утверждал, что следует считать, что Бог страдал; иначе реальность воплощения Сына Божьего ставится под сомнение. Однако, вся важность этого спора проявилась в ходе несторианской смуты.
Ко времени Нестория, титул "Богородица" получил широкое признание как в народном благочестии, так и в академическом богословии. Однако, Несторий был встревожен следствиями этого. Казалось, он отрицает человечность Христа. Почему бы не назвать Марию "Человекородицей" или даже "Христородицей"? Его предложение было встречено с яростью и негодованием; в немалой степени такой прием был вызван обширными богословскими построениями, связанными с термином "Богородица". Тем не менее, предложение Нестория можно считать вполне оправданным.
В более близкие к нам времена, наиболее радикальное применение принципа "передачи атрибутов" связано с именем Мартина Лютера. Лютер, не колеблясь, рассуждал следующим образом:
Иисус Христос был распят. Иисус Христос есть Бог. Следовательно, Бог был распят.
Как мы уже отмечали выше, фраза "распятый Бог" является одним из наиболее интересных вкладов Мартина Лютера в современное христианское богословие. Или даже:
Иисус Христос страдал и умер. Иисус Христос есть Бог. Следовательно, Бог страдал и умер.
Лютеровское "богословие креста" можно считать радикальным применением принципа "передачи атрибутов". Но он развивает свои рассуждения и в другом направлении. В качестве одного из классических случаев можно привести следующий:
Бог — Творец мира.
Иисус Христос — Бог.
Следовательно, Иисус Христос — Творец мира.
Таким образом, Лютер может нарисовать радостную картину первого Рождества с Иисусом Христом, лежащим в яслях, и заявить, что этот ребенок в яслях и есть Тот, Кто сотворил мир. Этот подход проник по многие горячо любимые рождественские гимны Церкви, часто являясь средством подчеркивания Самоуничижения Бога в воплощении, или скрытого величия и славы Христа — младенца. Следующие строки из песни "Престол в снегу" можно назвать типичными:
В яслях младенцем лежит
Небо и землю создавший
Тот, Кто над миром царит
На горнем престоле сидящий.
Адольф фон Гарнак об эволюции патристической христологии
На основании своих исторических исследований развития христианской доктрины, Гарнак настойчиво утверждает, что переход евангелия из своей первоначальной палестинской среды, в которой доминировал еврейский образ мысли и рассуждений, в эллинистическую среду, которую характеризовали совершенно другие образы мысли, явился решающим поворотным пунктом в истории христианской мысли. Понятие о догме не имеет ничего общего с учением Иисуса Христа или с ранним христианством в его первоначальном палестинском окружении. Оно возникло в конкретной исторической обстановке, характеризуемой эллинистическими образами мысли и рассуждений, в которой сформировались догматические положения ранней Церкви.
С точки зрения Адольфа фон Гарнака, евангелие — это ни что иное, как Сам Иисус Христос. "Иисус не принадлежит евангелию как один из его элементов, но служит личностной реализацией и силой евангелия, и мы продолжаем воспринимать Его Таковым". Самого Иисуса можно назвать христианством. Однако, утверждая это, Гарнак подразумевает не доктрину об Иисусе; основание для этого утверждения — частично историческое (основанное на анализе происхождения христианства) и частично следствие персоналистических религиозных посылок Гарнака (значение Христа заключается в Его влиянии на людей). Тем не менее, распространение евангелия в эллинистической среде с ее характерными структурами и способами рассуждений, привело к попытке выработки понятия значения Христа и придания ему метафизического содержания.
В 1–м издании книги "История догмы", Гарнак иллюстрирует эту тенденцию ссылкой на гностицизм, апологетов и особенно на христологию Логоса Оригена. По мнению Гарнака, развитие доктрины можно в определенной степени сравнить с хронической болезнью вырождения. В случае христологии, классическим примером стремления греческих богословов впадать в абстракции может послужить переход от сотериологии (анализа личного воздействия Иисуса) к умозрительной метафизике.
В поддержку этого тезиса Адольф фон Гарнак приводит три исторические наблюдения.
1. Христология (доктрина о личности Христа) не стала частью послания Иисуса Назарейского. Само понятие — это не христология: оно не включает какие?либо утверждения о Самом Себе. Именно это мнение лежит в основе знаменитого, к сожалению, часто искажаемого утверждения Гарнака, о том, что "евангелие, провозглашенное Иисусом, имеет отношение только к Отцу, а не к Сыну".
2. В истории христианской мысли интерес к христологии, как в хронологическом, так и в понятийном отношении, следует за интересом к сотериологии.
3. Интерес к христологии возник в эллинистической культуре, которая вторила характерному греческому интересу к абстрактным умозаключениям.
Наблюдения Гарнака вызвали новый интерес к исследованию патристического периода, что привело к растущей критике его позиций. Вероятно, наиболее существенным аспектом этой критики является обвинение в излишнем упрощении природы "эллинизма". Тем не менее, разбор Гарнаком патристического периода имеет большое значение; мы уже видели, что патристическая идея о "бесстрастном Боге", похоже, основывается на некритическом заимствовании в христианство светских идей. Гарнак может ошибаться в своих предположениях, что патристическое христианство, и прежде всего идея о воплощении, представляется неверным, однако, он предупреждает нас об опасностях, связанных с приданием патристическим авторам авторитетного статуса в вопросах доктрины. Они могут подвергаться критике, как и любые другие авторы в долгой истории христианской мысли.