Поучения на общих благословениях паломников

Поучения на общих благословениях паломников

На общих благословениях преподобный Амвросий нередко говаривал:

«Благое говорить — серебро рассыпать, а благоразумное молчание — золото».

«Лучше предвидеть и молчать, чем говорить и потом раскаиваться».

«Вот я как бы закидываю удочку о многих концах и крючках. На каждом из них — добыча. Умейте только брать».

«Отчего человек бывает плох? — От того, что забывает, что над ним Бог».

«Кто мнит о себе, что имеет что, тот потеряет».

«Люди с фарисейской правдой Царствия Божья не наследят. Правда наша в сём случае выходит кривда». На вопрос из толпы слушавших: «Что это, батюшка, значит?», — старец сказал: «Это те, которые молятся, творят милостыню». Лицо старца в это время было крайне серьёзно.

Старец говорил, что несравненно легче изучить дело, нежели его исполнить: «Теория — это придворная дама, а практика — как медведь в лесу».

«Научить человека жизни духовной очень трудно. Это всё равно, — продолжал старец в шутливом тоне, — что выучить мужика сказать слово «секретарь». Он всё будет говорить «слекатарь». Ты говоришь ему: вот тебе рубль, скажи только — «секретарь», а он выговаривает по-своему — «слекатарь». Ну, повторяй за мной: Се. И тот говорит: се; кре — кре; тарь — тарь. Ну, говори теперь один раздельней: се-кре-тарь. Говорит не спеша: сле-ка-тарь».

Тут из толпы кто-то сказал: «Батюшка! Вы говорите часто притчами. Не знаешь, как понять».

Старец ответил: «Свет разделён на умных и дураков. Вот сошлись раз мудрый и дурак. Мудрый, подняв палец кверху, указал на небо, а потом показал на землю, подразумевая при этом, что Господь создал небо и землю. А стоявший тут дурак объяснил себе действия мудреца по-своему: будто он ими подавал дураку такой намёк — вот я тебя возьму за волосы, вздёрну вверх да и брошу на землю. Тогда и дурак в свою очередь поднял палец, показал вверх, потом на землю и, наконец, провёл ещё рукой кругом, подразумевая при этом: а я тебя вздёрну кверху, потом ударю оземь и оттаскаю за волосы. Мудрец же его движения понял так: Творец создал небо и землю и всё окружающее»[3].

«Страх Суда Божья и огня гееннского и бессильных делает сильными».

«У нас и дурное, да хорошо. У нас и не мытое бельё бывает белым».

«Неисполненное обещание всё равно что хорошее дерево без плода».

«Купить — всё равно что вошь убить, а продать — всё равно что блоху поймать».

Объясняя псаломские слова: высокие горы — сернам; каменные утёсы — убежище зайцам (Пс. 103, 18), старец говорил: «Серны, то есть олени, — это праведники на горах, то есть высоко стоят. А зайцы — грешники. Им прибежище — камень. А камень — это Сам Христос, пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию» (см.: Мф. 9,13).

Ещё сказал: «Праведных ведёт в Царство Божие апостол Пётр, а грешных Сама Царица Небесная».

Что каждый человек причиной своих скорбей бывает сам, старец нередко повторял поговорку: «Всякий сам кузнец своей судьбы».

«Напрошенный крест трудно нести, а лучше в простоте сердца предаваться воле Божьей. И верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести (см.: 1 Кор. 10,13). Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьёт же всякого сына, которого принимает… Если же остаётесь без наказания, которое всем обще, то вы незаконные дети, а не сыны» (Евр. 12, 6. 8). И прибавлял: «В одном месте молились о дожде, а в другом — чтобы не было дождя; вышло же, что Бог хотел».

Одна в старости очень боялась поступить в монастырь, и всё говорила: «Не могу исполнить правил монашеских». Батюшка ответил на это рассказом: «Один купец всё также говорил: то не могу, другое не могу. Раз ехал он по Сибири ночью, закутанный в двух шубах. Вдруг увидел вдали свет, точно огоньки мелькали. Стал всматриваться и заметил, что это стая волков приближалась к нему. Спасения ждать было неоткуда. Он выскочил из саней и в одну минуту влез на близь стоявшее дерево, забыв свою старость и слабость. А после рассказывал, что раньше того он отроду не бывал ни на одном дереве. Вот тебе и не могу», — добавил старец.

Любил батюшка повторять псаломские слова: Велик мир у любящих закон Твой, и нет им преткновения (Пс. 118, 165).

На жалобы сестёр, что досаждают им, укоряют или даже бранят, батюшка обыкновенно отвечал: «Благословляющие уста не имут досаждения». Любя сам простоту, говорил ещё: «Где просто, там ангелов со сто, а где мудрёно, там ни одного».

Одной бывшей при каком-то видном послушании монахине, когда она пожаловалась старцу, что её бранят, он сказал: «Кто нас корит, тот нам дарит, а кто хвалит, тот у нас крадёт».

Ещё другой знакомой мне монахине, жаловавшейся на скорби, отвечал: «Если солнце всегда будет светить, то в поле всё повянет, потому нужен бывает дождь. Если всё будет дождить, то всё попреет, потому нужен ветер, чтобы продувал. А если ветра недостаточно, то нужна бывает и буря, чтобы всё пронесло. Человеку всё это в своё время бывает полезно, потому что он изменчив». И добавил ей же: «Когда кашу заварим, тогда увидим, что творим». Тогда ни она, ни я, грешная, не поняли слов старца. А ей это было предсказанием и замечательно исполнилось.

Одной начальнице монастыря на её слова, что народ, поступающий в обитель, разный, — трудно с ним, батюшка сказал: «Мрамор и металл — всё пойдёт». Потом, помолчав, продолжал: «Век медный, рог железный, кому рога не сотрёт. В Священном Писании сказано: все роги нечестивых сломлю, и вознесутся роги праведника (Пс. 74,11). У грешных два рога, а у праведного один — это смирение»[4].

Ещё старец ей же говорил: «Оборвёшь лычко, потеряешь ремешок. Покойный Государь Пётр Великий любил петь на клиросе. Был при нём один диакон с хорошим голосом, но такой застенчивый и так боялся царя, что Государь всегда понуждал его петь. Потом уже диакон так привык, что своим голосом покрывал голоса всех певцов и даже голос самого Государя. Тогда Пётр Великий стал дёргать его за рукав, чтобы остановить, но не тут-то было. Государь дёргает, а тот пуще орёт».

Тут же батюшка рассказал ещё о себе: «Когда я был маленький, очень любил стегать одну лошадку в конюшне у отца. Она была смирная. Но мать моя предостерегала меня: оставь! А я всё не слушался: подползу к ней и всё её стегаю. Она же всё терпела, да как вдруг ударит меня задней ногой, так и вырвала у меня кожу на голове, и до сих пор знак есть». При этом батюшка показал на свою голову. Кому это говорилось, тот и понимал.

На вопрос кого-то из толпы: сколько раз надо есть в день, — батюшка ответил примером: «Спасался в пустыни один старец, и пришла ему в голову мысль: сколько раз надо есть в день.

Встретил он однажды мальчика и спрашивает его об этом, как он думает. Мальчик ответил: «Ну, захочется есть — поешь». «А если ещё захочется», — спросил старец. — «Ну так ещё поешь», — сказал мальчик. «А если ещё захочется», — спросил старец в третий раз. — «Да разве ты осёл?» — спросил в свою очередь старца мальчик. «Стало быть, — добавил батюшка, — надо есть в день два раза».

Приехала как-то издалека к старцу одна барыня, у которой дочь жила в монастыре. Это была очень светская особа, ростом большая и очень полная. В первый раз она видела пред собой старца. На общем благословении, посмотрев на его слабые, маленькие и худенькие ручки, она сказала: «Ну что может сделать эта ручка?» Старец ответил ей на это следующим рассказом: «У моего отца был старый дом, в котором мы жили. Половицы в нём от ветхости качались. В углу залы стояла этажерка. На самой верхней полке её стоял тоненький, лёгкий, пустой стеклянный графин, а на нижней — толстый глиняный кувшин. Вот мы, будучи детьми, однажды расшалились и неосторожно ступили на половицу, на которой стояла этажерка. Она качнулась, и тоненький графин слетел сверху; сам остался невредим, хотя был на полу, а толстому кувшину отшиб ручку. Мы тогда этому очень удивлялись».

Говорил также: «Ум хорошо, два лучше, а три — хоть брось».

На тщеславие: «Не хвалися, горох, что ты лучше бобов: размокнешь — сам лопнешь».

На рассказ одной, что она избежала какой-то опасности, а то могло бы случиться то и то, батюшка, смеясь, сказал: «Две женщины жили в одной избе. Вдруг как-то с печки упало полено. В испуге одна баба и говорит другой: хорошо, что моя дочь не замужем, да нет у неё сына Иванушки, да не сидел он тут, а то бы полено разбило ему голову».

Ещё говорил: «В скорбях помолишься Богу, и отойдут, а болезнь и палкой не отгонишь».

На слова о молодёжи, что трудно их растить, батюшка сказал: «Не беда, что во ржи лебеда, а вот беды, когда в поле ни ржи, ни лебеды». Прибавил ещё: «Сеешь рожь — растёт лебеда, сеешь лебеду — растёт рожь. Терпением вашим спасайте души ваши (Лк. 21,19). И претерпевший же до конца спасётся (Мф. 10, 22). А ты терпи от всех, всё терпи, и от детей терпи».

Учил старец смирению, чтобы оно было не наружное только, а и внутреннее. На общем благословении он рассказывал: «Жил в монастыре монах, который всё говорил: «Ах я, окаянный!» Раз игумен пришёл в трапезу и, увидав его, спрашивает: «Ты зачем тут со святыми отцами?» Монах отвечает: «А за тем, что и я тоже святой отец».

Ещё говорил: «Распустили про одного монаха слух, что он святой. И все даже в глаза ему говорили это. А он всё называл себя грешным и при этом смиренно кланялся всем. Но вот раз он кому-то по обыкновению своему сказал: «Я грешный». А тот ему в ответ: «Знаю, что ты грешный». Он так и встрепенулся: «Как? Разве ты что-нибудь про меня слышал?»

«А вот, — говорил ещё старец, — приехал раз в острог покойный Государь Николай Павлович, да и стал спрашивать арестантов, за что каждый из них сидит в остроге. Все оправдывали себя и говорили, что посажены в острог безвинно-напрасно. Подошёл Государь и ещё к одному из них и спросил: «А ты за что тут?» И получил такой ответ: «За великие мои грехи и острога для меня мало». Тогда Государь обернулся к сопровождавшим его чиновникам и сказал: «Отпустить его сейчас на волю».

Какая-то из Шамординской обители самоуверенно сказала: «Мы знаем, что вы, батюшка, молитесь за нас каждый вечер». Батюшка сказал: «Да, когда не устаю, а то и свинья забудет своих поросят, когда её палят».