Беседа первая. Совесть — наш судья не только теперь, она и на Страшном Суде будет нам первым и самым страшным судьёй.
Беседа первая. Совесть — наш судья не только теперь, она и на Страшном Суде будет нам первым и самым страшным судьёй.
Когда мы в нашей обыденной жизни говорим, что совесть наша нас обличает, что она не позволяет нам делать того или другого или, наоборот, что совесть у нас молчит, мы придаём «совести» какое-то особенное значение. Также и в христианском пути совесть занимает исключительное место.
Что же такое совесть, с точки зрения святых отцов?
Святые отцы называют совесть естественным законом, вложенным Богом в сердце человека при творении: «Когда Бог сотворил человека, то Он всеял в него нечто Божественное, как бы некоторый помысел, имеющий в себе, подобно искре, и свет, и теплоту; помысел, который просвещает ум и показывает ему, что доброе, и что злое: сие называется совестью, а она есть естественный закон <…> Последуя сему закону, то есть совести, патриархи и все святые прежде написанного закона угодили Богу» (прп. Дорофей. Душеполезные поучения и послания. Поучение 3).
Так было во время райского пребывания человека с Богом. Лишь только, когда повредился, затмился закон, напечатлённый в сердце человека, возникла нужда в Священном Писании. Это было при Моисее, когда среди народа Божья распространилось нечестие, оскудела вера. «Но когда люди чрез грехопадение зарыли и попрали её (совесть), тогда сделался нужен закон написанный, стали нужны святые пророки, нужным сделалось самое пришествие Владыки нашего Иисуса Христа, чтобы открыть и воздвигнуть её (совесть), засыпанную оную искру снова возжечь хранением святых Его заповедей».
Так же в Новом Завете. Вначале ученики Христовы не имели писаного закона и только под конец своей жизни писали Евангелие и послания. Некоторые же из христиан узнали Закон Божий не только не из Священного Писания, но даже и не из устного предания. Сам Господь в сердце их, в совести их открыл им Благую Весть. Так было с апостолом Павлом, который никогда не видел Господа на земле, не слышал проповеди Его непосредственных учеников и апостолов почти до конца своей жизни, но, ещё будучи фарисеем, неуклонно исполнял все веления своей совести, и потому Господь открылся ему. Также и о Марии Египетской мы знаем, что она знала Закон Божий, не имея никаких книг.
Дело Христово состояло в том, что Он восстановил в человеке совесть, возжёг искру, попранную и зарытую. Совесть связана в нас непосредственно с образом Божьим, и как он в нас растлился и нуждался в восстановлении, так и совесть. Христос пришёл на землю для того, как учит Церковь, чтобы восставить образ падшего праотца и вместе с тем восстановить, возжечь в нас искру совести.
Такое учение о совести находим мы у всех святых отцов, и наш святитель Тихон Задонский пишет в своём слове «О совести»:
«Бог, созидая человека, насадил в душе его совесть, дабы тою как правилом управлялся и, что творить и от чего уклоняться, наставлялся. Совесть не иное что, как закон естественный или природный; почему и с законом Божьим написанным совесть сходна. Чего научает Закон Божий, того научает и совесть» (Св. Тихон Задонский. Слово 16, о совести).
И если мы о том стараемся, постепенно восстанавливается и очищается в нас этот закон, написанный «не на скрижалях каменных, а на скрижалях сердца плотяных» (2 Кор.3:3), всё более приближаясь к писаному Закону Божью. Оба эти закона в идеале одно и то же». Именно потому-то апостолу Павлу и Марии Египетской не нужно было чтение Священного Писания.
Естественный закон восстанавливается в христианах при Крещении вместе с образом Божьим, и, если только человек прилагает к тому старание, он в продолжение жизни всё более очищается и просветляется вместе с подобием Божьим. Блаженный Диадох сравнивает образ Божий с рисунком, на который мы накладываем краски в течение нашей жизни, всё более приближаясь и уподобляясь Богу.
Но закон естественный есть и у неверующих, и у язычников, но в них он в таком же положении, как и образ Божий, то есть растлился и пал. Тем не менее, если они всё-таки следуют своей совести, хотя бы то и искажённой и осквернённой, но всё же вложенной как Закон Божий в их сердца, она ведёт их к Богу, “когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон, они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чём свидетельствует совесть их и мысли их”, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую (см.: Рим. 2,14-15), говорит апостол Павел.
Для христианина же, в котором чрез Крещение восстанавливается образ Божий и очищается совесть, последняя связывается ещё с Ангелом Хранителем. И Иоанн Лествичник так говорит о совести: «Совесть есть слово и обличение Ангела Хранителя, данного нам при Крещении» (Марк Подвижник. Наставление о духовной жизни. 4, 186. Добротолюбие, т. 1).
Мы-то, люди, опять можем образ Божий в себе затмить, но у нас есть Ангел Хранитель, и наша совесть — его слово. «Совесть есть естественная книга (велений Божьих): деятельно читающий оную получает опыты Божественного заступления», — говорит Марк Подвижник. Вот Ангел Хранитель и даёт нам возможность деятельно читать книгу естественного закона.
Можем ли мы доверять нашей совести, можем ли руководствоваться в жизни велениями этого голоса, который то оправдывает, то обвиняет нас? Да. «У нас есть достаточное руководство — совесть, и невозможно, чтобы кто-нибудь лишён был её помощи», — отвечает Иоанн Златоуст. Если желаешь всегда иметь душеспасительное руководство, внимай своей совести и неотложно исполняй, что она будет внушать тебе. Иоанн Златоуст указывает нам, что если бы мы, христиане, внимательно относились к своей совести теперь, после Крещения, имея при этом и Ангела Хранителя, мы всегда могли бы знать волю Божью, как это было у первых людей до грехопадения. В нашей воле повиноваться совести или попирать её и пренебрегать ею.
Мы должны постоянно помнить, что в нас живёт совесть, что надо стремиться к тому, чтобы огонь этот не потух, как искра под пеплом, но постоянно разгорался. «Ныне же в нашей власти или опять засыпать её, или дать ей светиться в нас и просвещать нас, если будем повиноваться ей. Ибо когда наша совесть говорит нам сделать что-либо, а мы пренебрегаем сим и когда она говорит нам, а мы не делаем, но продолжаем попирать её, тогда мы засыпаем её, она не может уже явственно говорить нам от тяготы, лежащей на ней, но, как светильник, сияющий за занавесью, начинает показывать нам вещи темней. И как в воде, помутившейся от многого ила, никто не может узнать лица своего, так и мы, по преступлении, не разумеем, что говорит нам совесть наша, так что нам кажется, будто её вовсе нет у нас.
Однако нет человека, не имеющего совести, ибо она есть, как мы уже сказали, нечто Божественное и никогда не погибает, но всегда напоминает нам полезное, а мы не ощущаем сего, потому что, как уже сказано, пренебрегаем ею и попираем её». Если совесть наша молчит или «показывает вещи темней», это не значит, что плоха самая совесть, вложенная в нас Богом. Это свидетельствует о том, что мы сами, имея сначала очищенную совесть, не радели о её чистоте и жизнеспособности. Иначе можно было бы сказать, что в нас нет Божественной искры, что и образ Божий не совершен, что в Самом Боге нет совершенства. Мы знаем и из нашего собственного опыта, и из мировой литературы, что каждый из нас перед тем как совершить грех, преступление, слышит удерживающий его голос совести, хотя и слабый, робкий, но всё же говорящий, но мы сами отвергаем его, не видим и не хотим видеть света.
Очень ярко говорит об этом Тихон Задонский: «Тако Бог в совести человеку глаголет и вопиет ему, когда хочет зло соделать: возвратись, человече! не туда, идёшь ты. Уклонись от зла (Пс. 33,15). Христианине! Хочешь ли ты отмстить, повредить или, что горше того, убить ближнего твоего? Бог в след тебе вопиет: человече, воротись! Хочешь ли блуд сотворить и осквернить тело своё? Бог вопиет тебе: человече, воротись! Хочешь ли украсть, похитить и отнять у ближнего твоего добро? Бог гремит в совести твоей: человече, возвратись! Хочешь ли ближнего твоего прельстить и обмануть? Бог тебе вопиет: человече, воротись! Хочешь ли оклеветать, осудить, обругать и опорочить брата твоего? Бог отвращает тебе от того и глаголет: человече, воротись <…> А что в совести тебе говорит, то и в слове Своём святом говорит. Совесть непогрешительная и слово Божье суть согласны. Что совесть говорит, то и слово Божье; от чего совесть удерживает и отвращает, от того и Божье слово; за что совесть обличает, за то и Божье слово <…> и за что совесть похваляет, за то и Божие слово <…> Сего ради когда совесть нас от чего отвращает и удерживает: се есть глас Божий, вопиющий внутрь нас, отвращающий и удерживающий нас от зла». Нам эта картина так знакома! Всякий, кто внимательно относится к своей совести, кто хоть иногда заглядывает в свою душу, подтвердит эти слова святого отца.
Но Нил Синайский говорит, что может быть в душе и иной голос, который говорит нам, что всё обстоит благополучно, что ничего не случится с нами, если мы сделаем то и то, который заставляет совесть умолкать, и святой советует: «Свидетельницу дел твоих — совесть свою — не отсылай к помыслу, презирающему падение и сладкоречиво о нём говорящему».
Наше величайшее счастье, но вместе с тем и несчастье, состоит в том, что мы в себе самих имеем свидетеля и обличителя наших дел и обличителя «постоянного, но не непрерывного», как говорит Иоанн Златоуст, то есть она не мучает нас в каждую минуту нашей жизни, так как мы не снесли бы этого, но её обличение то и дело вспыхивает в нас, не давая нам уснуть. Иоанн Златоуст утверждает, что совесть делает это не однажды, не дважды, но многократно и во всю жизнь, и, хотя бы прошло много времени, она никогда не забывает сделанного, но сильно обличает нас и при совершении греха, и до совершения, и особенно по совершении. Итак, совесть есть, во-первых, свидетель не безмолвный и, во-вторых, обличитель, но не непрерывный. В этом, как я сказал, наше счастье и несчастье. Непрерывное обличение нас убило бы, мы не смогли бы начать иной жизни — чистой и святой. А наше несчастье заключается в том, что, пока слышим обличение совести, мы ещё хотим что-то сделать, а едва оно кончится — к деланию охладеваем. А нам следует пребывать до конца бдительными. Внимание к своей совести должно быть для христианина основным деланием.
Мы имеем совесть — свидетеля не безмолвного и обличителя постоянного, но не непрерывного, имеем и укорение, и отраду, имеем всё, чтобы встать от бездны греховной и бдительно идти вперёд правым путём. Мы постоянно должны прислушиваться, не перестала ли нас обличать совесть, и если да, искать причину этого, помня, что «тех только одних не обличает совесть, которые или достигли верха добродетели, или ниспали в самую глубь зла». «Должно внимать себе, не перестала ли совесть наша обличать нас не ради чистоты нашей, но как бы утомившись».
И если мы имеем в себе этого свидетеля и обличителя, мы должны идти к нему на послушание, прислушиваться к его велениям и не отсылать его к помыслу, «презирающему наше падение и сладкоречиво о нём говорящему». Оптинский старец отец Иосиф говорил: «Совесть человека похожа на будильник. Если будильник прозвонил и, зная, что надо идти на послушание, сейчас встанешь, то и после всегда будешь его слышать, а если сразу не встанешь, несколько дней подряд говоря: «полежу ещё немножко», то в конце концов просыпаться от его звонка не будешь». Всякий знает это в отношении к будильнику, в отношении же к совести мы это как будто и знаем, но не обращаем на это внимания.
Кроме того, что совесть является нашим обличителем, она в то же время и судия наш неусыпный и неподкупный, как говорит Иоанн Златоуст: «Нет, подлинно нет между людьми ни одного судьи, столь неусыпного, как наша совесть. Внешние судьи и деньгами подкупаются, и лестью смягчаются, и от страха потворствуют, и много есть других средств, извращающих правоту их суда; а судилище совести ничему такому не подчиняется, но хотя бы ты давал деньги, хотя бы льстил, хотя бы угрожал или другое что делал, она произносит справедливый приговор против греховных помыслов, и согрешивший осуждает сам себя, хотя бы никто другой не обвинял его». В этом отношении совесть находится в исключительном положении, ибо ведь никто так не знает наших грехов, никто не может следить за нами постоянно, как она, а в то же время мы имеем в себе самих такого блюстителя. В этом отношении совесть есть нечто неоценённое для нашего спасения, она есть некая Божественная искра, без которой не могли бы мы спастись. Совесть — наш судья не только теперь, она и на Страшном Суде будет нам первым и самым страшным судьёй. Именно потому-то и будет страшен этот суд, что нельзя будет уже оправдаться, нельзя будет сказать, что обвинитель не прав.