2. Зло и Промысел

«И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт 1, 31). Однако, чтобы ускорить приход эсхатологического царства, Христос понуждает нас просить в молитве «Отче наш»: «Избавь нас от лукавого» (Мф 6, 13). Противоречие между этими двумя формулами ставит перед верующими проблему, на которую сама же Библия дает некоторый ответ. Откуда происходит зло в этом мире, сотворенным прекрасным? Когда и как оно будет побеждено?

В реальной жизни духовные писатели имели дело и с обстоятельствами, отличными от тех, которые вдохновляют праздновать красоту мира и божественного промысла[926], поставившего человека владычествовать над всякой тварью. Если воды текут благодаря первому повелению Бога, почему случаются наводнения, которые опустошают страны, или, напротив, засуха?[927] Почему случаются социальные потрясения, землетрясения, кораблекрушения, пожары, военные конфликты и так далее?[928].

Для того, кто их видит или испытывает, некоторые вещи являются субъективно хорошими или дурными. Они приносят счастье и облегчают жизнь или, напротив, приводят к страданию всех видов и, в особенности, к смерти.

Древние проклинают страдание. Лучше не родиться, чем страдать[929]. Восточные религии пытаются объяснить страдание: оно зависит от неумолимости судьбы или от воли богов, которая остается неисповедимой[930].

Писания отцов рассматривают зло с различных точек зрения. Будучи апологетами, они отбрасывают мнения, противные христианской вере. Но в их произведениях движущей силой является пережитый ими опыт. Они трагически испытали реальность человеческого страдания и стремились понять его смысл. Своими страданиями Христос искупил человечество, но для людей, отмечает св. Иоанн Златоуст, они стали камнем соблазна[931]. Сегодня человеку, ежедневно уязвленному страданиями, приходится прилагать усилия. «Страдать разумно, как страдали Отцы» (Паисий Величковский)[932]. Наконец, будучи аскетами, отцы проповедуют обязанность сражаться с лукавым, чтобы в соединении со Христом освободить мир от зла.

1. Нет вечного злого начала. Объяснение существования зла, весьма распространенное в античности, происходило из дуалистической концепции, распространенной в манихейской среде[933]. Возводить принцип зла в ранг бога, по мнению отцов, есть богохульство[934].

2. Материя не является злой. Аргументация отцов основывается на том, как Бог видит свое творение: «Хорошо весьма» (Быт 1, 31)[935]. И если среди всех материальных вещей тело является объектом наиболее яростных нападок со стороны манихеев, то Иоанн Златоуст решительно оспаривает это, считая, что тело, не будучи в самом себе средоточием зла, не является дурным: «Тело есть творение Бога»[936].

3. Абсурдность фаталистского решения, как если бы зло было бы предрешено. Иоанн Златоуст постоянно повторяет, что фатализм есть бесовское внушение, чтобы страждущего по вине лукавого отдалить от Бога[937].

4. «Бог не создал зла»[938]. Если происхождение зла искать не в сотворенных вещах, следует ли приписывать его Богу? Это искушение человека, который в своих страданиях обвиняет Создателя.

Все, что выходит из руки Божьей, говорит св. Василий в своей знаменитой проповеди, есть выражение благости Бога.

В рассказе о сотворении мира добродетель человека занимает особое место. В самом деле, отчасти это зависит от него самого. Бог поставил человека перед «древом познания добра и зла», оставив ему возможность выбрать послушание и наслаждение древом жизни или послушаться голоса соблазнителя^ обрекающего на смерть (Быт 2, 8. 17), — таково решительное испытание свободы, которое повторяется в жизни каждого человека.

«Итак, откуда происходит зло? — спрашивает Иоанн Златоуст.

— Спросите самих себя. Не очевидно ли, что оно есть результат вашей свободы и вашей воли (??????????). Несомненно, и никто не станет утверждать противное»[939]. Это в самом деле общее для всех ортодоксальных авторов учение. Выбирая зло, человек создает разрушающие его силы и катастрофы, которые осаждают мир: «Отсюда проистекают болезни в городах и среди народов, засуха в природе, неплодородие земли, исчезновение городов, землетрясения, наводнения, поражения войск, кораблекрушения…»[940].

Постоянно возникает вопрос: какова роль Бога во всех несчастных случаях, которые столь часто потрясают жизнь человека? Златоуст использует глагол ????????. Кажется, что он тем самым сознательно подчеркивает согласие Бога, который позволяет и не препятствует[941]. Более того, против тех, кто возмущен странным бездействием Провидения, он отвечает со всей определенностью: божественная ????????? бесконечно превосходит человеческий разум[942]. Уверенность в том, что Бог правит всем, составляет надежду христиан в злоключениях[943].

Можно обратиться к Сократу в поисках источника четкого различения физического и нравственного зла[944]. Во всяком случае, отцы много настаивают на этом принципе: физические бедствия не являются подлинными бедствиями, но, напротив, они суть орудие благости Бога[945]. Что сказать о нравственном зле, о грехе? Ориген не колеблясь отвечает Цельсию, что, даже если Бог не сотворил нравственного зла и даже если зло остается всегда злом, никакое несчастье не ускользает от его могущества: даже грех может стать полезным для мира и человека благодаря Божественному Провидению[946].

«Провиденциальные» грехи, разумеется, с трудом находят себе место в поучениях духовных писателей, и для умозрительных авторов они остаются совершенно непроницаемой тайной. Таким образом, все внимание концентрируется на доказательстве полезности физических бед, страданий и боли.

Отцы различают страдание грешников и страдание праведников, уточняя при этом, что это различие не является в полной мере адекватным[947].

Н. Бердяев считает, что «идея, согласно которой страдание есть наказание за грехи, есть идея экзотерическая»[948]. Однако она сообразуется с требованиями античности[949]. Отцам не чужда теория о дополняющих противоположностях (concordia discors): гармония мира достигается посредством несоразмерных элементов, которые образует единство, как звуки образуют мелодию[950]. Более того, они показывают превосходство целого над частью, которая должна быть пожертвована во имя целого (Ъопит universale — malum partiale)[951]. Этот bопит universale для Иоанна Златоуста состоит прежде всего в спасительном предупреждении, данном другим: «Наказание падает на наиболее преступных, а другие избавлены, чтобы они могли извлечь пользу из этого примера»[952].

Однако следует определить это наказующее действие Бога в собственно христианском смысле как принцип благости Бога–врачевателя. «Подобно лекарству, к которому прибегают враги, подобно железу и огню в их руках — наказание в руках Божьих»[953].

Наказание представляет собой своего рода бог'оявление, чтобы вызвать страх Божий в душе грешника[954] и в то же время совершить отпущение грехов, «освободить от заблуждений и стать причиной оправдания»[955].

«Подвизающимся в добродетели сопутствует нищета: они одолеваемы бедами, испытывают нужду даже в самом необходимом, пребывают в пыли, скверне, ходят с опущенной головой, претерпевают оскорбления, издевательства и переносят тысячи страданий»[956].

Иоанн Златоуст приводит бесчисленные примеры страдания праведников в Ветхом и Новом Завете[957]. Наиболее красноречивый находится в первой проповеди О статуях, где он четко излагает причины, которые могут оправдать страдания святых [958].

Тема «страдающего праведника» известна из ассиро–вавилонских религиозных текстов[959]. Платон во второй книге Республики рассказывает о праведнике, посаженном на кол[960] при этом зло рассматривается как средство испытания: «Жизнь (??????????? ????, жизнь неиспытанная) не заслуживает быть прожитой»[961]. В. том же русле отцы рассматривают страдания как проявление добродетели истинного христианина[962].

С идеей испытания связана идея о вознаграждении. Для язычников им является слава в памяти людей; для христиан это — слава, «что пролита свыше на землю, что превышает ее и находит свое место на небе»[963]. Но уже здесь, на земле, она становится теофанической: страдания праведника есть урок для мира, свидетельство божественной истины[964], наиболее классическим случаем является мученичество[965].

Страдание Христа, его смерть на кресте есть высшее откровение Божественного домостроительства, «драгоценнейшее из благ,., которым мир спасен»[966]. «Вот почему мы следуем тем же путем, которым следовал Он, и в этом отношении становимся его братьями и в своем роде христами»[967].

В эпоху гонений наибольшее распространение получило учение о том, что мученики суть «подражатели истинной любви», подобие страдающего Христа[968]. В агиографических писаниях титул мученика сводится к своему более узкому значению: причиной насильственной смерти должна быть ненависть к вере[969]. В этом отношении русское благочестие с самого начала было менее жестким. Были канонизированы «страстотерпцы», страдавшие «страсти Христовы», претерпевшие насильственную смерть по разным причинам, зачастую маленькие дети, «избиенные без какой бы то ни было причины»[970].

По Н. Бердяеву жалость к страждущим станет «темой русской по преимуществу»[971].

Иоанн Златоуст размышляет о положительной ценности гонений: «…чтобы вы помнили, заняв иную точку зрения, каков выигрыш, полученный через страдание, даже если страдают не за дело Божие»[972].

Божественная ???????

Аналогия с paideia атлетов подчеркивает у Иоанна Златоуста трудность испытаний, которые нам посылает Бог[973]. Сравнение с школьной paideia наводит на мысль о совершенствовании в знании, в созерцании, в понимании смысла страданий. Это одна из тем Иоанна'Златоуста по преимуществу: в основе страдания лежит ошибочное суждение, ложное «мнение» (????)[974]. Он возвращается к мысли стоиков: «Много вещей становятся для нас причинной страданий по причине нашего невежества, если бы мы имели о них верное представление, мы бы рассеяли всю нашу грусть»[975]. Большая проблема христианской жизни, таким образом, состоит в исправлении этой ошибки через созерцание Христа страдающего[976], или, как говорит Н. Бердяев, «превратить мрачное страдание, преследующее цель убить человека, в страдание преображенное, которое есть путь ко спасению»[977].

Но что сказать, когда речь идет о страданиях, которые поражают младенцев? Ответ на этот вопрос мы находим в сопоставлении мученической смерти с крещением: последнее ничего не требует от тех, которые пока что не в состоянии жить своим разумом, поэтому и русское благочестие не видит ничего предосудительного в почитании и канонизации «невинных» жертв любого преступления[978], так как пролитая кровь есть «как бы баня очищения, омывающая жертвы от всех грехов и от всякой скверны»[979]. «Страданием, — говорит, в свою очередь, Ф. М. Достоевский, — все искуплено»[980].

В своем знаменитом сочинении «Никто не может понести ущерб, кроме как по своей собственной вине»[981] Иоанн Златоуст заимствует сущность и форму своего учения у Хризиппа и Эпитекта, но он помещает их в христианский контекст переживаемого опыта Божественного Провидения, так как «с Божьей благодатью» ничто не может сделать нас несчастными[982].

Тему сочинения вкратце можно изложить следующим образом: 1) ни один мудрец не испытывает ни несправедливости, ни ущерба, пока сохраняет свою праведность благодаря постоянству своей воли; 2) если мудрец в самом деле терпит ущерб, это по причине небрежения с его стороны, но тогда он перестает быть мудрецом; 3) истинный мудрец, вместо того чтобы терпеть реальный ущерб, извлекает, напротив, выигрыш и нравственную прибыль от причиненного ему ущерба; 4) на самом деле ущерб терпит неразумный и нечестивый, что причиняет страдание мудрому.

Таким образом, мы находим здесь твердое убеждение, что единственное зло — это грех и что грех зависит единственно от нашего свободного выбора[983].