2. Пустынножительство

Порой можно услышать, будто Новый Завет указывает только на душевный, внутренний разрыв с миром (ср. 1 Кор 7, 29–31). Однако ап. Павел видит, какую опасность для внутренней праведности может представлять общение с земными вещами: женатый человек становится «разделенным» (1 Кор 7, 29–31), «желающие обогащаться впадают в искушение» (1 Тим 6, 9).

Отречение от мира, естественно, означает прежде всего внутреннее расположение: незаинтересованность делами мира[1484]. Самым активным образом представление о побеге из мира развивали африканские отцы второго и третьего веков[1485]. В этом отношении чрезвычайно важно учение Климента Александрийского. Климент авторитетно учит, что пользование мирскими вещами и отказ от них (побег) следует понимать как взаимодополняющие проявления одной’добродетели, умеренности[1486].

Предшественником ухода от мира в собственно монашеском смысле можно считать Оригена. Ориген полагает, что внутренний, духовный разрыв с земными благами — обязательное условие для служения Богу: «Мы должны оставить его (мир), говорю, не вещественно, но в уме»[1487]. Однако восхождение к Богу в своем поступательном движении требует все более и более решительного отделения от мирского. Такого (подвизающегося) человека не встретишь «в мирских делах, в плотских занятиях, в праздных беседах»[1488].

Монах, по самому своему призванию, должен искать одного: единения с Богом посредством молитвы, которая предполагает полный разрыв, отрешение от всего, что могло бы замедлить его духовное восхождение. Вопрос, который ему остается решить, состоит лишь в том, чтобы узнать, до какой степени внешнее уединение необходимо или полезно для его духовного мира.

Глас с небес, который некогда услышал Арсений Великий — «Беги, молчи, безмолвствуй (???????)»[1489], — напечатлелся в душе исихастов всех времен[1490]. Уединенно живет тот, кто поселяется в таком месте, где на значительном расстоянии не остается возможности встретить ни единого человека. Это побег в материальном смысле. Уединенно живет тот, кто ни с кем не вступает в словесное общение, в беседу. Это уединение молчания. Наконец, уединение состоит в том, чтобы дух и в самой своей глубине не встречал собеседников, то есть не возмущался помыслами. Это уединение сердца[1491].

В нравственном смысле самое глубокое уединение — третье, уединение сердца. Но, по мнению исихастов, оно неотделимо от уединения материального, побега от общества и хранения молчания. На языке восточных монахов исихия, ??????, равнозначна ??????, затвору, уединенной жизни.

Поиски уединения, вероятно, совпадают с самим началом философии[1492]. Побег от людей (у философов) имел своей целью благо разума, обучение или созерцание. Христианские же отшельники любят одиночество единственно с тем, чтобы искать Бога, чтобы творить «дело Божие», молитву.

Аммона, ученик Антония Великого, прекрасно выражает лучшее в традиции египетских отшельников, когда пишет: «В начале всего — уединение; уединение рождает подвизание и слезы; слезы рождают страх и (дар) прозорливости; прозорливость рождает любовь; любовь делает душу безболезненной, бесстрастной; итак, после всего этого человек познает свою близость к Богу»[1493].

Вопреки укорам, которые в их адрес высказывал Василий Великий[1494], отшельники–анахореты вовсе не думали, что они пренебрегают первой и второй евангельскими заповедями; собственную ревность об уединении они понимали как поиск самого верного пути к тому, чтобы возлюбить ближнего в Боге[1495].

В эту любовь, которая может показаться слишком негативной, часто вносили свои поправки киновиты, общежительные монахи. Время от времени встречи между сторонниками двух направлений приобретали полемический тон[1496]. Ясное и взвешенное сопоставление этих тенденций мы находим в главе 11а Трапезы духовной (Collatio) Аввы Иоанна Кассианского. Его решение стало общей для всего Востока установкой: и первый и второй образ жизни по–своему частичны (??????). Есть свои преимущества и у того и у другого. Сама по себе уединенная, отшельническая жизнь тем не менее более совершенна; однако никто не может выбирать ее сам, по собственной воле, прежде чем не пройдет всей науки умеренности и послушания, прежде чем не станет способен управлять собой в одиночестве, не подвергаясь опасности впасть в прелесть[1497].

Отшельники (????????), которые также именовались затворниками (??????????)[1498], часто осуществляли свой уход от мира в весьма эксцентрических формах. Евагрий Схоластик[1499] рассказывает нам о pastori или «скитальцах» (??????)[1500], не имевших постоянного места жительства. Дендриты («древесники») жили на деревьях[1501], стояльцы проводили жизнь стоя на открытом месте, без крова[1502]. Столь же суровым способом хранить уединение было столпничество[1503]. Когда, с ходом веков, труднее стало находить места, подходящие для уединенной жизни, затворники[1504] стали жить в замкнутых кельях. Странничество (ксенитея)[1505] ^— жизнь «странного» человека, чужеземца, на которую себя обрекали те, кто уходил жить в одиночестве в чужих странах.

Лавры (? ?????, vicus), поселения отшельников, располагавшиеся вокруг храма, смягчали неудобства одинокой жизни[1506]. На горе Афон скиты (??????) представляли собой группу отдельных домов или хижин. Небольшое сообщество анахоретов или один отшельник (???????????) обитали в каливах (????????? ???????). В кельях (??????), сельских домах, жили монахи под руководством старца общины. ????????? — поселение отшельников, предстоятелем которого мог быть и монах, оставивший епископское служение. Кроме того, существовали странствующие бродяги, ????????, не принадлежавшие ни одному из монашеских согласий[1507].

В конце концов неизменным для подвижников всех времен, авторитетным, как стих Писания, признается правило: «Оставайся в своей келье, и она научит тебя всему»[1508]. Только в своей келье монах — в родной стихии, как рыба в воде[1509].