Сама и Керсаспа
Образы Са?мы (среднеперс. и фарси Сам) и Керса?спы (среднеперс. Керса?сп, фарси Гарша?сп) — наиболее противоречивые и неясные как в зороастрийских текстах, так и в персидских и арабских источниках.
По-видимому, первоначальный образ, к которому этимологически восходят оба имени, — персонаж индоиранской религии некий С?ма керс?спа нарьям?на — «Сама, стройный лошадей имеющий, мужественный»; слово «керсаспа», таким образом, было просто одним из эпитетов героя Самы. Впоследствии этот единый образ раздвоился; «Фравардин-яшт», по содержанию одна из древнейших частей «Авесты», упоминает «Саму Керсаспу» уже в контексте, где имя «Сама» фигурирует как родовое имя Керсаспы («Яшт» 13.61, 136); а эпитет «нарья?мана» — «мужественный» — становится наиболее употребительным эпитетом Керсаспы. Это понимание было усвоено более поздними текстами «Младшей Авесты» и затем пехлевийскими сочинениями; однако Саму и Керсаспу, теперь уже раздельных персонажей, устная традиция продолжала [216] связывать с одним и тем же циклом героических преданий (или, возможно, выделились две традиции, но вскоре переплелись опять). В пехлевийских источниках Сам и Керсасп выступают взаимно как предки друг друга и в то же время отождествляются: совершают одни и те же подвиги, им приписывается одна и та же роль в деле конечного очищения мира от Зла и др.
На этом, однако, метаморфозы Самы-Керсалы не закончились. Обособленно от центров сасанидского богословия складывался сако-согдийский (систанский) цикл преданий, и оба персонажа в этом цикле полупили иное осмысление: Сам — легендарный правитель Сакастана, могучий воин, предок Рустама; и герой Керсасп, совершающий подвиги (уже во многом иные, нежели те, которые приписала Саму и Керсаспу зороастрийская традиция). Очевидно, здесь же, в Сакастане, эпитет «нарьямана» был истолкован как родовое имя Сама (Сам — сын Нарьямана), и впоследствии такое понимание вошло в «Шахнаме» (образ Нерем?на у Фирдоуси совершенно не раскрыт: Нереман вообще не фигурирует в поэме как действующее лицо, его имя лишь косвенно упоминается несколько раз). Сако-согдийские сказания не были канонизированы зороастрийской ортодоксией, но в фольклоре они распространились широко, и некоторые их персонажи и эпизоды всё же вошли в пехлевийские тексты (так, в «Бундахишн» 31.36 упоминается Сам — дед Рустама).
Сказание о Саме и Гаршаспе, содержащиеся в «Шахнаме», восходят, главным образом, к сако-согдийским преданиям, однако «в „Шахнаме" образ Сама не получил полного отражения <…> Идея единства Ирана, в идеале Ирана Сасанидов, определённо проведена в поэме Фирдоуси. Полностью сохранить цикл легенд и сказаний о Саме-Гаршаспе означало бы создать образ, затмевавший „владыку Ирана" Менучехра, а, следовательно, противоречащий принципиальной установке поэмы. Поэтому образ Сама как „мирового богатыря" остался в „Шахнамс" как бы не раскрытым и противоречивым. С одной стороны, Сам подчиняется своему „суверену" Менучехру, с другой — подчёркивается фактическая самостоятельность Систана (см., например, на с. 211), а его владыка Сам выступает как опекун отнюдь не маленького и не нуждающегося в этой опеке Менучехра».[243] О Гаршаспе см. ниже — с. 226.
Для научно-популярной книги автор посчитал возможным принять полную тождественность Самы (Сама) и Керсаспы (Керсаспа); дальнейшее изложение строится исходя из этого. В пересказах и переводах употребляется имя «Керсаспа», если в первоисточнике значится оно либо его среднеперсидское соответствие, и «Сама-Керсаспа» (через дефис), если в первоисточнике речь идёт о Саме; в подстрочных примечаниях и внутритекстовых комментариях оба персонажа (как и другие персонажи и реалии) именуются в соответствии с источником или традицией.
Мифы излагаются по зороастрийским текстам разных эпох, указанным в подстрочных примечаниях.
{Когда сияющий Йима утратил Хварну в третий раз,
Тогда схватил ту Хварну
Керсаспа непреклонный,
Который из всех смертных
Сильнейшим среди сильных,
Помимо Заратуштры,
Был по Мужской Отваге[244] [СК].}[245] [217]
{Хварна была ниспослана Керсаспе, потомку Самы, потому что он был воитель, имел доблестное сердце и рвался в бой с исчадиями Зла. Ведь истребление порождений Ангхро Майнью, защита религии Ахуры оружием — благое дело: воительство — это второе [основное] занятие, на которое подвигает зороастрийцев праведная маздаяснийская Вера, — и в согласии с этим величие Йимы, воплощённое в Хварне, пристало мужественному Керсаспе}.[246]
А Зло, которое {юный сын Триты}[247] рвался истреблять, небывало расплодилось в те дни, загадив собою всё творение Мазды. {Рогатый змей Сэрв?ра (среднеперс. Сров?р, в поздней традиции также Сробов?р) опустошал селения, пожирая коней и людей.}[248] {Жрал людей и золотопятый водяной дэв Ганд?рва (среднеперс. Ганд?реп) с пастью, раскрытой на погибель всех праведных существ [СК].}[249] {Чудовищные великаны — девять[250] сыновей держали в страхе всю Хванирату.}[251] {И каменнорукий великан Снави?дка грозился перевернуть Вселенную вверх дном, низвергнуть Спента Майнью из Дома Хвалы, вытащить Ангхро Майнью из царства преисподней Тьмы — и их обоих вместе запрячь в свою колесницу.}[252]
И много, много ещё было на земле всякой мерзопакостной нечисти, которую предстояло извести Керсаспе.
Последовательность подвигов Керсаспы в дальнейшем изложении — условная. Сюжетные подробности (вне фигурных скобок) введены искусственно.
{Керсаспа своими собственными руками изготовил боевую палицу}[253] и отправился искать змея Сэрвару.
Керсаспа был наслышан про это {рогатое чудовище <…> коней глотавшее, людей глотавшее, полное яда жёлтого, из которого яд [жёлтый] бил струёй [Бр] на высоту копья [СК]}.[254] Рассказывали, что у змея Сэрвары {зубы длиной с человеческую руку, каждое ухо <…> величиной в четырнадцать одеял, <…> [каждый1 глаз <…> величиной с колесо, а его рога <…> как сучья высотой}.[255] И Керсаспа теперь разъезжал на коне по Хванирате, из края в край, и недоумевал: почему же он нигде не видит этого змея, если этот змей столь огромен. [218]
Он уже изрядно измотался и притомился от верховой езды под нещадно палящим солнцем, ему хотелось есть, {и в полуденное время [СК]}[256] он сделал привал, чтоб дать хотя бы короткий отдых себе и коню; отпустил коня пастись, а сам собрал хворост, {развёл огонь, подвесил над ним железный котёл}[257] и, усевшись в сторонке, стал ждать, когда сварится пища.
Скоро вода весело забурлила и в воздухе дразняще запахло кушаньем. Под котлом, в языках пламени Атара-Спеништы, потрескивал хворост.
Вдруг земля заколыхалась. {Варево из опрокинутого котла с шипением вылилось в огонь. Потрясённый Керсаспа отпрянул назад.
Он был на спине рогатого чудовища! Змей Сэрвара нежился под полуденным солнцем, и настолько он был огромен, что Керсаспа, проезжая мимо, принял его туловище за взгорок — и поднялся на него, и там, на туловище змея, развёл огонь. Злодею стало жарко [СК], он взвился, из-под <…> котла выскочил и шипящую воду разлил [Бр]}.[258]
{Целых полдня бежал мужественный Керсаспа по спине дэвовского змея — от хвоста к рычащей голове},[259] {разбрызгивающей яд};[260] {только под вечер добежал, схватил Сэрвару за шею и снёс мерзостную башку ударом палицы}.[261]
В персидском «Ривайате» здесь добавляется, что когда Гаршасп заглянул в разинутую пасть мёртвого змея, он увидел там множество человеческих трупов, застрявших меж зубов. В пехлевийской версии об этом упоминается в связи с Гандарепом (см. ниже — с. 220).
Таков был первый великий подвиг Керсаспы: {он убил рогатого змея Сэрвару}.[262]
В «Шахнаме» чудовищного змея (образ которого восходит к образу Сэрвары–Сровара) убивает во времена Фаридуна Сам, отец Заля, дед Рустама; много лет спустя Сам рассказывает о своём подвиге в послании к царю Менучехру. Это — один из самых ярких по художественному мастерству фрагментов поэмы:
Погиб бы весь мир, как ладонь опустев,
От змея, что взмыл над рекою Кеш?ф.[263] [219]
Как степь меж горами, он был шириной,
Как путь меж двумя городами, длиной.
Везде трепетали при мысли о нём,
Стояли на страже и ночью и днём.
Уже не оставил он птиц в небесах,
Зверья не оставил в дремучих лесах.
Огнём он дохнёт — сокол валится вдруг,
Он яд изрыгнёт — всё сгорает вокруг.
Он пастью хватал и орла на лету;
Спастись от такого невмочь и киту.
Весь люд разбежался, и скот уведён,
Остался хозяином краю — дракон.
Когда увидал я, что нет никого,
Кто мог бы, сражаясь, осилить его —
На помощь я силу Йездана призвал,
Сомненья и робость из сердца изгнал.
Во имя того, кем земля создана,
На слоноподобного сев скакуна,
Взяв бычьеголовую палицу в путь,
Лук взяв на плечо, щит повесив на грудь,
В дорогу пустился я, гневом объят.
Пусть грозен огонь, но могуч и булат!
И каждый навеки прощался со мной,
Узнав, что на змея иду я войной.
Гляжу: предо мною дракон-великан,
Весь в космах, свисающих, словно аркан;
Из пасти раскрытой, как древо велик,
Пал наземь, чернея, драконий язык.
Глаз каждый кровавым прудом багровел;
Увидев меня, люто он заревел.
Почудилось мне, государь, в этот миг,
Как будто груди моей пламень достиг.
Клубился густой, непроглядный туман:
Казалось, вокруг грозовой океан.
От рёва дракона дрожала земля.
От яда — Чин-морем[264] вдруг стала земля.
Я клич, словно яростный лев, испустил,
Как должно героям, исполненным сил.
Я выбрал одну из губительных стрел
С алмазным концом, и вложил в самострел.
Так метил я в змея стрелою попасть,
Чтоб разом сколоть вредоносную пасть.
Стрела её сшила, быстра и метка.
С испугу не прятал дракон языка,
И тотчас второю стрелою язык
Пришил я к земле. Змей забился и сник.
В драконову пасть я прицелился вновь,
И хлынула бурно багровая кровь. [226]
Он ринулся яро — схватиться со мной.
Взмахнул я рогатой своей булавой
И вмиг, слоновидного тронув коня,
Всей силою, влитой Йезданом в меня,
Ударил по темени так, что дракон
Упал, будто глыбой с небес поражён.
Огромную голову я сокрушил,
И яд полился, как бушующий Нил.
Ударом уложен он был наповал;
Горой его мозг над землёю вставал;
Кешеф заструился багровой рекой;
Вернулись на землю и сон и покой.
Сбежался народ, что скрывался в горах;
И славил меня, и рассеялся страх.
Весь мир был победой моей изумлён —
Лютейший был мною повержен дракон!
Но дэв Гандарва, с которым Керсаспе предстояло схватиться теперь, был ещё чудовищней. {Он обитал в океане Ворукаша}[265] и {обезлюдил двенадцать окрестных сёл, пожрав жителей}.[266]
В персидской версии «Ривайата» здесь добавляется: море ему было до колен, а голова возвышалась до Солнца. Сравн. далее о великанах — сыновьях Патаны, с. 222.
Керсаспа решился выйти на бой с этим дэвом только после того, как {он сотворил молитву Ардвисуре Анахите:
Ей жертву приносил могучий Керсаспа
Перед лицом озера Пиши?на, —
Сто коней, тысячу быков и десять тысяч овец.
И просил он её:
«Даруй мне такую удачу,
О добрая, мощная Ардвисура Анахита,
Чтобы я победителем стал
Над златопятым Гандарвой
У берега Ворукаши, волнами омываемого» [Бр].}[267]
Заручившись покровительством Анахиты, мужественный Керсаспа отправился в путь к океану Ворукаша.
{Девять дней и девять ночей он бился со златопятым дэвом в море. Наконец, силы Гандарвы стали иссякать. Керсаспа вытащил злодея из воды, его родной стихии, на берег. Пасть Гандарвы была полна мертвецов,[268] застрявших в зубах. [221]
На берегу Гандарва снова бросился на Керсаспу, схватил героя за бороду и вырвал её всю до единого волоска. Мужественный Керсаспа превозмог боль. Собравшись с силами, он оторвал у Гандарвы золотое копыто, потом содрал с дэва шкуру и связал этой шкурой его руки и ноги.
Но, даже связанный, страшен и могуч был этот водяной дэв Гандарва. Он унёс друга [Керсаспы] Акхура?гу,[269] <…> унёс жену Керсаспы, и его отца [Триту?], и его кормилицу, и проглотил пятнадцать коней Керсаспы.
Это случилось, когда Керсаспа отдыхал — спал после битвы. Его разбудили жители, столь много претерпевшие горя от мерзкого змея. Керсаспа бегом бросился к берегу Ворукаши, где бушевал дэв. Так быстро бежал Керсаспа, что при каждом шаге он продвигался вперёд на тысячу шагов, из-под подошв у него сыпались искры, и каждый след от его ноги загорался огнём. В одно мгновение он достиг берега океана и убил Гандарву. Все, кого успел схватить злодей, были спасены — и отец Керсаспы, и жена его, и друг, и кормилица}.[270]
В персидском «Ривайате» добавляется: И когда он [Гандареп] рухнул навзничь, множество мест и селений были опустошены.
А тем временем {брат Керсаспы, Урвахшайа, блюститель Веры <…> и законодатель [Бр]},[271] возвещал людям праведные слова, которые отвращали их сердца от Лжи, и справедливо судил, поощряя добродетельных, карая тех, кто виновен. И этого праведника убил приверженец Друджа — негодяй {Хитаспа, златой венец носивший [СК]}.[272]
{Керсаспа отправился вершить мщение. На берегу Гудхи, притока Ранхи, сотворенной Маздой, на золотом троне, под золотыми лучами и золотым балдахином, с барсманом в руках, совершая возлияния хаомой с молоком, он молил об удаче Вайю:
— Даруй мне это, о Вайю, пребывающий высоко! — чтобы я, был удачлив в [деле] отмщения [за] брата моего Урвахшайу, чтоб я смог уничтожить Хитаспу! <…>
[И] Вайю, пребывающий высоко, даровал ему ту удачу.}[273] {Хитаспа пал от руки доблестного героя.}[274]
Воздав злодею смертью за убийство и совершив тем правосудие, [222] Керсаспа, настёгивая коня, помчался в другие края, чтобы поскорее уничтожить {девятерых сыновей Патаны}[275] — {великанов, терзавших землю и державших в страхе народы и племена Хванираты и всех семи каршваров.
Эти великаны были столь огромны телами, что, когда они шли, людям казалось, будто они головами достигают небес; будто под ними звёзды и Луна, и под ними движется Солнце [на] восходе, и воды морские доходят им [лишь] до колен}.[276]
В персидском «Ривайате» добавлено: Из страха перед ними люди никуда не выходили [из своих жилищ], а всякий, кого они видели идущим по дороге, — он был воистину съеден [великанами]; таким образом за три года они сожрали 300000 людей.
{Керсаспа сразился с ними и убил их всех. Когда чудовища рухнули замертво, земля так содрогнулась, что несколько высоких гор исчезли.}[277]
Но не был ещё истреблён {каменнорукий грозный великан Снавидка, изрекавший хулу на Творца.
И он убил Снавидку
С ногами роговыми;[278]
Каменнорукий, так
Снавидка похвалялся:
«Пока ещё я молод,
Несовершеннолетен,
Но если бы стал взрослым,
То колесом бы землю
Сумел бы сотворить,
А небо — колесницей;
Низвёл бы Спента Майнью
Из Дома Восхвалений,
Поднял бы Ангхро Майнью
Из мерзкой преисподней —
Они мне колесницу
Тянули бы вдвоём,
И Злой Дух, и Святой,
Лишь не сразил меня бы Керсаспа непреклонный!»
Его убил Керсаспа
Как раз перед подъёмом
Его могучей силы [СК].}[279] [223]
И — ужас объял дэвов, затрепетала от ужаса и отчаяния вся их мерзостная армада: ещё немного — и славный герой истребит их всех до единого, а они — что они могут сделать против него, бесстрашного Керсаспы? как им обуздать Керсаспу, если нет в мире никого столь сильного, кто не пал бы, поверженный им в бою?
Разве вот только — Ветер, могучий Ветер, превращающий горы в пустыню.
{И дэвы обманули Ветер. Они говорили Ветру так: «Из всех творений ты — могущественнейший. Керсаспа противостоит тебе больше, нежели все [другие] создания <…> и тебе так о нём следует думать: „По этой земле не ходит ни [одного] человека, противостоящего мне более, [нежели] Керсаспа". Он презирает дэвов и людей, и тебя тоже, Ветер; [даже] тебя он презирает!»
Керсаспа нагло не чтит стихию ветра! И Ветер поверил этой лжи, взбесился и налетел так яростно, что каждое дерево и куст, которые встречались на его пути, [были] вырваны с корнями, и вся земля, по которой пролегал его путь, [была] измельчена в пыль, и тьма поднялась [от пыли?].
Таким неистовствующим накинулся на Керсаспу обманутый Ветер. Рушились под его натиском горы, каменные глыбы кружились в воздухе словно пылинки. Но не мог Ветер оторвать от земли силача Керсаспу, сколько ни бушевал.
И так он бушевал, выл и ревел в напрасной злобе, покуда Керсаспа сам не взмыл в воздух, схватив духа Ветра руками и встав на него.
Словно наездник, усмиряющий дикого коня, Керсаспа усмирил разъярённую всесокрушающую стихию. Ветер очень скоро изнемог бороться с доблестным героем, спустился на землю и сказал:
— Я сдаюсь и ухожу. Я буду делать то, что Ахура Мазда приказал, а [приказал он мне] вот что: «Поддерживай Землю и Небо». Теперь ты отпустишь меня, мужественный Керсаспа?}[280]
Согласно персидскому «Ривайату», когда Ветер опустился на землю, Гаршасп всё равно не разжал рук и держал Ветер до тех пор, покуда сам Ормазд и Амахраспанды не велели ему отпустить побеждённого противника.
И ещё много горя причинил доблестный Керсаспа дэвам и много доставил радости Творцу Ахуре своими великими подвигами. {Он убил множество разрушителей и убийц.}[281] {Он убил сыновей Ниви?ки, сыновей Даштая?ни, убил отважного туранского воина Вареш?ву, убил дэвопоклонника Пит??ну зловредного,
Убил Арезош?ману,
Отважного и смелого, [224]
Проворно ковылявшего,
Бежавшего вперёд <…>,[282]
Не знавшего соперников,
Когда вступал он в бой [СК].}[283]
{Доблестным Самой-Керсаспой были уничтожены ужасный дэвовский волк Кап?д, которого также называют Пехи?но, <…> [и] гигантская птица Кам?к, и дэв обмана [были] убиты им.}[284]
Интерпретация Э. Веста. По мнению О.М. Чунаковой, слово «капуд» («голубой») «заменило бывшее в оригинальном тексте имя прилагательное „аби?г" („водяной", „голубой") <…> Подтверждением правильности [этого предположения] может служить фрагмент позднего парсийского текста <…> согласно которому Сам одолевает несколько чудовищ, в том числе водяного дэва и водяного волка. <…> Поясняющее его слово „Пехино",[285] как показали многие исследователи, означает космическое существо: крылатое чудовище с телом млекопитающего (собаки или волка), покрытое чешуёй, что символизирует его связь с тремя стихиями».[286] Это описание в точности совпадает с иконографией Сенмурва (см. с. 105-106 и илл. 13), вследствие чего гипотеза О.М. Чунаковой неизбежно влечёт другую — что в среднеперсидской традиции существовало представление не только о благом, но также и о демоническом Сенмурве (сравн.: благой и демонический Симург, добрый и злой Вайю).
Подробности легенды о птице Камак известны по персидскому «Ривайату»: эта птица крыльями заслоняла Солнце и задерживала дождь, в результате чего пересохли все реки; кроме того, она пожирала людей и животных, как если б это были зёрна. Гаршасп семь дней и ночей расстреливал птицу Камак стрелами и убил её.
Дэв обмана — по мнению Э. Веста, возможно, ссылка на изложенный выше миф о том, как дэвы обманом восстановили против Керсаспа Ветер. В переводе О.М. Чунаковой: дэв пустыни [Ч].[287]
{Если бы мужественный Керсаспа не совершил хотя бы одного из своих бесчисленных подвигов, и хотя бы одна из убитых им нечистей — дэв ли Гандарва, змей ли Сэрвара или злодейские великаны — остались бы на земле и чинили зло, Ахура Мазде было бы невозможно произвести обновление мира в конце времён, и невозможным стало бы изгнание Зла и будущее существование. Тогда — Ангхро Майнью и его дэвы восторжествовали бы над творениями Мазды.}[288]
Но, сколь многими доблестными делами ни принёс в мир благо мужественный Керсаспа, сколь многими радостями ни возрадовал он эту землю, сотворенную Ахурой, {всё же Сама-Керсаспа не всецело был праведен душой: не всецело открыт истинной Вере [225] маздаяснийской. И из-за непочтения своего к религии маздаяснийской}[289] {он совершил великий грех — оскорбил Огонь Ахура Мазды.}[290] А Огонь-Атар, священное творение бога, священная стихия, так драгоценен перед лицом Ахуры, что грех Керсаспы перевесил все его добрые дела.
Подробности легенды об этом грехе Гаршаспа известны по персидскому «Ривайату» (где оскорблению подвергается Артвахишт — божество-покровитель огня). Артвахишт посылал Огонь в помощь людям, когда они собирались варить пищу: Огонь разжигал хворост под котлом и возвращался назад. Однажды Огонь опоздал к Гаршаспу, уставшему и проголодавшемуся после битвы со змеем; Гаршасп в гневе ударил Огонь палицей и затушил.
{Бог сурово покарал Саму-Керсаспу. Однажды герой-палиценосец, утомившись, улёгся спать на равнине Пешиянс?й, что в Кабулистане, близ горы Демавенд; в той степи, кроме зерна и того съедобного, что сеют, жнут и чем живут, нет накакой другой пальмы, дерева и растения [Ч]. И спящего Саму-Керсаспу туранец, которого называют Них?г,[291] ранил стрелой, когда [Сама-Керсаспа] спал там, на равнине Пешиянсай; и Сама-Керсаспа на много веков погрузился забытьё.}[292]
По другому мифу, Керсаспу околдовала паирика Хнафаити («Видевдат» 1.10 — с. 114); её обещает уничтожить Заратуштра («Видевдат» 19.5 — с. 316), и тогда Керсаспа проснётся и убьёт вырвавшегося из оков Ажи Дахаку. Согласно «Денкарт» IX.15.1-4 и «Ривайат» 18f, душа Керсаспа томилась в аду, покуда не была прощена Ормаздом по заступничеству Зардушта и язатов (подробно см. на с. 292-294).
{По сей день спит крепким сном мужественный Сама-Керсаспа, палиценосец, герой. И Хварна небесная стоит над ним,[293] дабы, когда Ажи Дахака [в конце времён] освободится от оков, он, Сама-Керсаспа, восстал и уничтожил трёхглавого друджевского змея — теперь уже навсегда, на веки вечные.}[294] {И мириады фравашн праведных охраняют спящего героя.}[295]
Согласно некоторым источникам, против Дахака в решающем поединке выступит Срош. [226]