СЛОВО ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТОЕ

СЛОВО ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТОЕ

1. Душеполезная повесть об одном послушнике, подучившем Святаго Духа молитвами отца своего духовнаго. 2. О действиях Святаго Духа и созерцании таин Его.

1. Один юный разсказывал мне, что был он послушником у одного старца благоговейнаго, равнаго по добродетелям великим святым, и слыша, как он часто говаривал, что на тех, которые подвизаются, свыше приходят божественныя озарения и множество света, в каковом состоянии бывает и собеседование Бога с человеками, удивлялся сему, и такое, говорил он мне, возымел я желание получить и себе такое благо, что от жаждания того, забывал все и земное и небесное, — забывал пищу и питие, и всякой телесный покой. Старец же мой, будучи великим святым, имел и дар прозорливости, и видя, что я без размышления исполнял все его повеления, между тем не ел и не пил, а был весь погружен в свои мысли, приказал мне есть, потому что имел великое и безмерное ко мне сострадание и благоутробие. Я ел, и нехотя, ибо боялся греха преслушания. Но сколько ел, столь паче разгоралось во мне пламя внутри. Невыносимо было мне насилие, какое делает мне старец; слезы текли у меня как река, и плача так, вскакивал я часто из–за трапезы, думая, по малосмыслию, что он полагает препоны доброму моему стремлению, не зная, какую чрезмерную боль и тяготу ношу я в сердце своем. В один день пошли мы в город, близ котораго он жил, для посещения духовных детей его, и пробыли там весь день. Вечером возвратились мы в келлию, от большаго труда и жара алчные и жаждущие: ибо старец не имел обычая где либо есть или отдыхать; — было же тогда лето, и старцу — годов с шестьдесят. Когда сели мы за стол, я не ел, потому что очень утомился и думал, что если поем и попью, то совсем не смогу стать на молитву, и с обычным жаром испрашивать желаемаго. Так думал я и сидел, какбы находясь вне себя. Тогда святый мой, смотря на меня и, по дару прозорливости, зная причину, по которой я не ел, и какими мыслями занята голова моя, возымел жалость ко мне и сказал: ешь, чадо, и пей, и отныне оставь всякую печаль; потому что если бы Бог не хотел явить тебе милость, то не благоволил бы Он привести тебя ко мне. Итак, поели мы и напились, паче нежели вдоволь; ел и он, снисходя к моему изнеможению. Когда потом убрали мы трапезу, говорит мне он: ведай, чадо, что Бог не благоволит много ни к посту, ни к бдению, ни к другому какому телесному труду, ни какому другому доброму делу, и не являет Себя никому другому, кроме только смиренной, непытливой и благой души и сердца. Слыша это, я удивился слову и наставлению святаго, и горя сильным внутренним огнем, и все грехи свои во мгновении ока приведши на мысль, облился весь слезами, текшими из очей моих, и падши к ногам святаго и обняв их, сказал: молись обо мне, святче Божий, да обрету милость по твоему ходатайству, так как из тех добрых расположений, о коих сказал ты, я не имею ни одного, да и ничего добраго, кроме только грехов моих многих, которые знаешь и ты. На это святый мой показал мне такое сильное соболезнование, что сам заплакал, и велев мне подняться с земли, сказал: «имею веру, что Бог, такия богатыя явивший ко мне Свои милости, дарует и тебе сугубую благодать, ради одной веры твоей, какую имеешь ты к Нему — Богу, и ко мне последнейшему и худейшему». Это слово я принял так, какбы слышал его от самого Бога, — и помышляя о сугубой благодати, какую получил Елисей чрез пророка Илию, уверовал, что, хотя я и недостоин, но человеколюбивый Бог скоро очень творит волю боящихся Его, и с поклоном испросив молитвы, пошел в келлию свою. Отпуская меня, старец дал мне заповедь — прочитать на ночь лишь Трисвятое, — и лечь.

2. Вошедши туда, где имел я обыкновение молиться, и начав: Святый Боже, — и вспомнив слово святаго старца, я вдруг заплакал, и в такия пришел слезы, и в такой пламень к Богу, что не могу выразить того словом, ни той радости и сладостнаго утешения, какия были тогда во мне. Падши затем лицем на–земь, я увидел нечто дивное, ибо се — возсиял мысленно во мне великий свет и взял к себе весь мой ум и всю душу. Изумился я такому чуду внезапному и стал как вне себя, забыв и место, в котором стоял, и что такое я, и где я, — вопиял только: Господи помилуй, как догадался, когда пришел в себя. Впрочем, отче мой, кто был тот, кто говорил во мне и приводил в движение язык мой, не ведаю, Бог то весть, — не ведаю и того, как соединился я с тем светом, в теле ли быв, или вне тела. Ведает сие тот самый свет, который изгнал и из души моей всю тму и всякое земное мудрование, отъял от меня всю вещественность и тяжесть тела и произвел в членах моих великое разслабление и изнеможение. Это изнеможение и разслабление членов моих и нервов было так сильно от крайняго напряжения, что мне казалось, будто я слагаю с себя бремя тления. В душе же моей он произвел радость великую, чувство умное и сладость, высшую всякой сладости чувственной. Сверх того он даровал мне дивно свободу и забвение всех помыслов, кои в мире, и открыл самый способ исхождения из настоящей жизни; потому что все чувства ума и души моей прилеплены были тогда к единому неизреченному веселию и радости от того света. — Но когда безмерный тот, явившийся мне, свет мало–по–малу умалился, и наконец совсем стал невидим, тогда я пришел в чувство и познал, какия дивности внезапно произвела во мне сила того света. Почему, испытав удаление его и видя, что он опять оставил меня одного в этой жизни, я столь много опечалился и душа моя так сильно возболезновала о том, что не могу выразить тебе, как следует, великой скорби, которая как огонь возгорелась тогда в душе моей. Если можешь, отче мой, сам вообрази и болезнь разлучения того, и высоту великаго онаго благодеяния, и безмерную любовь, явленную мне и возгоревшуюся во мне; а я не могу ни языком сказать, ни умом понять безмерность онаго видения.

Я сказал ему: нет, всечестный отче и брате! Ты изобрази мне действия того света, который явился тебе. И он, сладкий, исполненный Духа Святаго и сподобившийся такого видения, ответил мне кротчайшим и медоречивым гласом: о, отче! Свет оный, когда является веселит, а когда скрывается, оставляет рану и болезнь в сердце. Приходя, или нисходя на меня, он возводит меня на небеса, одевая и меня светом. Он является мне как некая звезда, и есть невместим для всей твари; сияет как солнце, — и мне понятно, как вся тварь держится силою его. Он показывает мне все, что есть в творении, — и повелевает мне не заходить за пределы человеческаго естества. Меня объемлют кровля и стены, а он отверзает мне небеса. Поднимаю чувственныя очи мои, чтоб посмотреть, что есть на небе, и вижу, что там все так же есть как было прежде. Удивляюсь этому, — и слышу свыше глас, таинственно говорящий мне: «то, что видишь теперь, есть таинственное предизображение будущих благ, которых, совершенно как они есть, не увидишь пока носишь плоть. — Но возвратись в себя самого, и смотри, чтоб не сделать чего либо такого, что может лишить тебя благ, которыя сподобился ты получить. Если же и погрешишь когда, в научение смирению, позаботься не бегать покаяния; потому что покаяние вместе с моим человеколюбием, изглаждает и прежние, и настоящие грехи».

Слыша такия слова юнаго онаго, я едва не стал вне себя, и вострепетал весь, помышляя, на какую высоту созерцания и ведения востек он, от одной любви и веры, какую имел к духовному отцу своему, — и сколь великия блага сподобился увидеть и получить в самом начале, какбы отложивши всякую немощь человеческую и ставши из человека ангелом. Почему прошу вас, братие мои, отринем и мы далеко от себя всякое пристрастие и заботу относительно того что касается жизни настоящей; возненавидим плотския удовольствия, удобрение тела, его покой и бездейственную негу, по причине коих обыкновенно тело возстает на душу, — возымеем чистую веру в Бога и в отцев и учителей наших, кои по Богу, — стяжем сердце сокрушенное и смиренное мудрование души, — очистим сердце свое от всякой нечистоты и от всякаго осквернения греховнаго слезами покаяния, — да сподобимся и мы достигнуть некогда в полную меру совершенства христианскаго, да увидим и восприимем еще в настоящей жизни неизреченныя оныя блага божественнаго света, хотя не вполне, но сколько можем вместить, по степени очищения нашего. Ибо сим образом мы соединимся с Богом, и Бог с нами, — и соделаемся мы светом и солию для ближних наших, на всякую им пользу духовную, — во Христе Иисусе, Господе нашем, Коему слава во веки веков. Аминь.