Гимн XXXI

Гимн XXXI

О бывшем св. Отцу видении Божественнаго света, и как Божественный свет не объемлется тьмою в тех, кто, изумляясь величию откровений, помнит и человеческую немощь и осуждает себя самого.

Как опишу я, Владыко, видение лица Твоего?

Как разскажу о несказанном созерцании красоты (Твоей)?

Как звуки речи вместят Того, Кого мир не вмещает?

Как мог бы кто–либо изречь человеколюбие Твое?

Сидя при свете светящаго мне светильника,

Освещающаго мрак ночи и тьму,

Я думал, что нахожусь во свете, внимая чтению,

Изследуя, каковы речения и наблюдая (их) сочетания.

Итак, когда я, занимался этим,

Ты внезапно явился вверху гораздо большим солнца

И возсиял с небес (даже) до сердца моего.

Все же прочее стало казаться мне как бы густою тьмою.

Светлый же столп посредине, разсекши весь воздух,

Прошел с небес даже до меня жалкаго.

Тотчас же забыл я о свете светильника,

Выпустил из памяти, что нахожусь внутри жилища,

А сидел я в мысленном воздухе тьмы,

Даже и о самом теле я совершенно забыл.

Я говорил Тебе и ныне говорю из глубины своего сердца:

Помилуй меня, Владыко, помилуй меня, единый

Спасителю, никогда отнюдь не послужившаго Тебе,

Но прогневляющаго Тебя от юнаго возраста.

Я испытал всякий плотской и душевный порок

И соделал грехи непристойные и безмерные,

Хуже всех людей, хуже всех безсловесных,

Гадов и зверей всех превзойдя.

Итак, необходимо, чтобы Ты показал Твою милость на мне,

Более всех согрешившем безумно.

Ибо не требуют, как Сам Ты, Христе, сказал,

Здравые врачества, но болящие (Мф. 9:12).

Поэтому, как на многоболезненнаго и нерадящаго,

Излей, на меня, Слове, столь великую Твою милость.

Но, о игра света! о движения огня!

О круги пламени, во мне несчастном

Производимые Тобою и Твоею славою.

Под славою же я разумею и называю Духа Твоего

Святаго, соестественнаго и равночестнаго (Тебе), Слове,

Однороднаго, единославнаго и одного единосущнаго

Отцу Твоему и Тебе, Христе, Боже всех.

Поклоняясь Тебе, благодарю, что Ты сподобил меня

Хотя несколько познать силу Божества Твоего.

Благодарю, что Ты Сам седящему во тьме

Открылся мне, возсиял и удостоил меня видеть

Этот свет лица Твоего — для всех нестерпимый.

Я пребывал, (как) знаю, седящим во тьме,

Но и среди нея ко мне, покрытому тьмою,

Явился Ты — Свет, всего меня просветил всем светом (Своим),

И я сделался светом во (время) ночи, являясь (им) среди тьмы.

Ни тьма не объяла всего света Твоего,

Ни свет не прогнал видимой тьмы,

Но они (были) вместе неслиянными и совершенно раздельными,

Далеко друг от друга, как и следует — отнюдь не растворившимся.

Однако в одном и том же [месте] они наполняют, как я думаю, все [пространство].

Таким образом я нахожусь во свете, будучи среди тьмы,

И наоборот я пребываю во тьме среди света:

Вот — и среди света, вот и — среди тьмы.

И кто, спрашиваю я, даст мне во тьме и среди (тьмы) найти свет,

Восприятия котораго она не вмещает? ибо как тьма вместит

Внутри свет, не убежав, но оставшись среди

Света тьмою? О страшное чудо, видимое

Двояко, двойными очами, телесными и душевными.

Послушай теперь, говорю тебе, о страшных (делах) двоякаго Бога,

Бывших и для меня, двоякаго, как человека.

Он (Сын Божий) восприял плоть мою и дал мне Духа,

И я сделался Богом по благодати Божественной,

Сыном по усыновлению, однако (сыном) Божиим. О (высокое) достоинство! о слава!

Как человек, я печалюсь и считаю себя самого несчастным;

И помышляя о своей немощи, воздыхаю,

Будучи совершенно недостоин жизни, как хорошо я знаю.

Уповал же на благодать Его и размышляя

О той доброте, какую Он даровал мне, я радуюсь, видя (ее).

Итак, с одной стороны, как человек, я не умею созерцать ничего Божественнаго,

Будучи совершенно отделен от невидимаго;

С другой стороны, вижу, что чрез сыноположение я сделался Богом,

И бываю причастником (того), что неприкосновенно.

Как человек, я не имею ничего возвышеннаго и Божественнаго,

А как помилованный ныне благостию Божиею,

Имею [в себе] Христа — Благодетеля всех.

Поэтому я снова припадаю (к Тебе), Владыко, моля (о том),

Чтобы мне отнюдь не лишиться надежды моей на Тебя,

И пребывания [с Тобою], и чести, славы и царствия.

Но как ныне Ты сподобил меня, Спасителю, видеть Тебя,

Так и по смерти дай мне видеть Тебя,

Не говорю, насколько (видеть), но милостиво и благоутробно [воззри тогда],

Благоутробне, милостивым Твоим оком, как и ныне взираешь на меня,

Исполняя меня Твоей радости и Божественной сладости.

Ей, Творче и Создателю мой, покрой меня рукою Твоею,

И не остави меня, и не памятозлобствуй,

Не поставь (в осуждение), Владыко, великой неблагодарности моей.

Но сподоби меня даже до кончины во свете Твоем

Неленостно ходить путем заповедей Твоих,

И в него — во свет рук Твоих, Всемилостиве,

Предать дух свой, избавляя меня, Слове, от врагов,

Тьмы, огня и вечных мучений.

Ей, великий в щедротах и неизреченный в милости,

Сподоби в руки Твои предать душу мою,

Как и ныне я нахожусь в руке Твоей, Спасе.

Итак, да не возбранит грех пути моему,

Да не отторгнет он, да не отлучит меня от руки Твоей.

Но да посрамится страшный князь — душетлитель,

Видя меня находящимся в Твоей длани, Владыко,

Как и ныне он не смеет приблизиться ко мне,

Видя меня покрываемым Твоею благодатию.

Не осуди меня, Христе, во ад и не отрини,

Не сведи душу мою во глубину смерти,

Так как я дерзаю именовать Твое имя,

Нечистый, мерзкий и совершенно оскверненный.

Да не разверзется земля и да не поглотит, Слове, меня преступника,

Совершенно недостойнаго ни жить ни пользоваться речью.

Да не снидет огонь на меня и да не пожрет меня внезапно,

Так что я не буду иметь возможности сказать даже: Господи, помилуй.

О великий в милосердии и по естеству Человеколюбец!

Не вниди в суд со мною.

Ибо что вообще я провещаю [на суде], будучи (весь) грехом?

Да и мог ли бы я хотя нечто сказать [в свое оправдание], осужденный (уже),

От чрева матери своей безмерно пред Тобою согрешивший

И доныне пребывающий безчувственным к Твоему долготерпению,

Тьмочисленно низведенный во глубину ада

И извлеченный оттуда Твоею Божественною благостию,

Члены и плоть души и тела своего

Осквернивший, как никто другой из живущих на свете,

Неистовый и безстыдный любитель удовольствий,

Злой и лукавый от душевной порочности

И ни одной Твоей, Христе, заповеди отнюдь не соблюдший?

Что скажу я в свою защиту, что отвечу Тебе,

С какою душою снесу Твои обличения, о Боже мой,

Когда Ты обнажишь мои беззакония и злодеяния?

О безсмертный Царю! не покажи их всем,

Так как я трепещу, помышляя о делах моей юности.

Говорить (о них) было бы ужасно и постыдно,

Так как если бы Ты пожелал открыть их пред всеми,

То стыд мой будет хуже всякаго мучения.

Ибо кто, увидя мое сладострастие и распутство,

Кто, увидя нечистыя объятия и постыдныя мои деяния,

Которыми я и ныне оскверняю себя, принимая их в уме,

Не ужаснется, весь не содрогнется

И не воззовет, тотчас отвратив очи

И говоря: смерть всескверному этому!

Повели, Владыко, связать этого несчастнаго по рукам и ногам

И вскоре же ввергнуть во мрачный огонь,

Чтобы не смотреть на него нам, верным рабам Твоим.

(Ибо) поистине — достойно, Владыко, поистине праведно.

(Так) все они скажут, и Ты Сам сотворишь (это),

И я распутный и блудный буду ввержен в огонь.

Но Ты, пришедший спасти блудников и блудниц,

Не посрами меня, Христе, в день судный,

Когда Ты поставишь овец Твоих одесную Себя,

А меня и козлищ ошуюю Себя.

Но свет (Твой) пречистый, свет лица Твоего

Да покроет дела мои и наготу души моей,

И да облечет меня в светлую (одежду), дабы я со дерзновением

Непостыдно сопричтен был к десным овцам

И с ними славил Тебя во веки веков. Аминь.