Отецъ протоіерей Николай Михайловичъ Сангушко–Загоровскій (въ монашествѣ Серафимъ) (1872–1943)
Отецъ протоіерей Николай Михайловичъ Сангушко–Загоровскій (въ монашеств? Серафимъ) (1872–1943)
При жизни великаго Старца Амвроая было несколько смиренныхъ iереевъ Божшхъ, на которыхъ Господь пролилъ особую благодать «пророчества», или старчества вне монастыря. Старецъ Амвросш несколько такихъ подвижниковъ провид?лъ, даже на разстояши и благословилъ старчествовать. Особенно выдавался iерей Егоръ (Смотри о немъ въ «Великое въ маломъ», С. А. Нилуса, 1903 г изъ села Спасъ–Чекряка Болховскаго уЬзда, который, будучи кроткимъ, простымъ сельскимъ батюшкой, ум?лъ такъ «утешать» страждущая души, что люди за сотни верстъ шли къ нему, какъ къ духоносному старцу. Самъ Старецъ Амвросш отсылалъ къ нему людей.
Известно, что Старецъ Анатолия, следуя своему старцу, благословлять некоторыхъ принимать на себя этотъ р?дчайшш путь подвига: духовно окормлять, наставлять и врачевать. Однимъ изъ нихъ былъ отецъ Николай, жизнеописаше котораго ниже повествуется.
И. М. Концевичъ поступилъ въ Ктевскш университетъ передъ войной 1914 г. и, когда этотъ университетъ былъ во время войны эвакуированъ далеко въ глубь Россш, онъ предпочелъ перейти въ Харьковскш. Въ г. Харькове, при содействш коллеги, знакомаго семьи Загоровскихъ, онъ нанялъ въ ихъ доме комнату.
Здесь уместно упомянуть объ облике о. Николая, какимъ его засталъ И. М. Батюшка былъ невысокаго роста, широкоплечш и скорее полный. У него была окладистая борода, но волосъ почти не было. Чертами лица онъ напоминалъ греческаго философа Сократа. Но выражеше его лица было несравнимымъ ни съ к?мъ. Оно дышало лаской, приветливостью, аяло и светилось необычайной добротой и привлекало всехъ и каждаго.
Живя у Загоровскихъ, Иванъ Михайловичъ часто прислуживалъ о. Николаю въ церкви и сопровождалъ его, когда о. Николай служилъ молебны въ частныхъ домахъ, ограждая его отъ стекавшагося и т?снившаго его народа. Былъ онъ участникомъ одного изъ паломничествъ, кактя отъ времени до времени организовывалъ Батюшка.
Такимъ образомъ И. М. знали почитатели о. Николая, какъ церковника–студента, что въ те времена являлось исключешемъ. Эти почитатели о. Николая, встр?тивъ И. М. во время гражданской войны и узнавъ его, оказали ему ценныя услуги. Однимъ изъ нихъ онъ былъ даже спасенъ отъ смерти.
И. М. Концевичъ читалъ въ Санъ–Франциско два раза лекщю объ о. Н. Загоровскомъ. Матерiаломъ для этого ему послужили прежде всего его личныя воспоминашя. Пользовался И. М. также сведЬшями, полученными имъ отъ дочери покойнаго о. Николая — Лидш Николаевны Бобригцевой, умершей въ Париже въ 1964 г. Но главное, — это — разсказы бывшей послушницы Ульяши Ноздриной, сопровождавшей о. Протоiерея въ его изгнаши и постриженной имъ съ именемъ Магдалины.
Лекщя И. М. Концевича была въ свое время записана, и мы здесь представляемъ ея содержаше.
Отецъ Николай происходилъ изъ древняго княжескаго рода, обедневшаго и перешедшаго въ духовное сословiе. Отецъ его, о. дiаконъ Михаилъ Феоктистовичъ, жилъ на окраине Ахтырки, называвшейся Гусыницей. Онъ былъ человекомъ мягкаго характера, не отъ мiра сего. Кроме церкви ничего для него не существовало, онъ не входилъ въ вопросы, касаюгщеся дома и семьи. Зато жена его, Параскева. Андреевна, рожд. Роменская, была властной женщиной. Она отличалась исключительнымъ природнымъ умомъ и большими способностями. Оставшись очень рано вдовою, она поставила на ноги троихъ детей: Михаила, Анну и самаго младшаго — Николая.
Мать–дьяконица была безграмотной, однако понимала значеше образовашя и старалась всеми силами дать таковое дётямъ. Старшш сыпь, Михаилъ, очень одаренный, окончивъ семинарiю, поступилъ въ Академiю, но по бедности не окончилъ таковой и рано умеръ отъ чахотки. Младшш, росъ на лоне природы на Гусынице среди крестьянскихъ детей. Его лучтттш прiятель назывался Яшко. Съ нимъ они потихоньку курили и чуть не устроили пожаръ на сеновале. Летомъ ловили раковъ и рыбу въ реке Ворскле. Въ лесу собирали ягоды и грибы. Коля Загоровскш былъ чрезвычайно живой, веселый, подвижной. Съ детства любилъ народныя песни, а также свой родной малороссшскш языкъ на которомъ впоследствш охотно изъяснялся въ домашней обстановке. Поступивъ въ семинарiю, онъ сталъ писать стихи. Но учиться не любилъ, особенно ненавидЬлъ математику. И еще въ детстве, вместо того, чтобы идти въ школу, онъ «ховался», забравшись на грушу, или въ колоду, которая поукраински называется «жлукто», куда ссыпали золу для стирки белья. Мать, изловивъ его, накидывала ему веревку на шею и вела съ позоромъ по всей деревне въ школу. Когда пришло время учиться въ семинарш, Коля все же тамъ оказался среди самыхъ лучшихъ учениковъ, одареннымъ литературнымъ талантомъ. Въ старшихъ классахъ преподаватель русскаго языка устраивалъ спектакли. Молодой Загоровскш при этомъ обнаружилъ исключительный талантъ комика. Стоило ему появиться на сцене — это вызывало бурю смеха въ рядахъ публики. Однажды местный архiерей, заинтересованный такой необыкновенной способностью семинариста, пожелалъ увидеть его игру. Какъ полагается, Владыку усадили въ первомъ ряду, въ кресле. На сцене появился комикъ, и сразу же зала разразилась сплошнымъ хохотомъ. Архiерей смеялся со всеми. Чемъ дальше продолжалась игра, темъ обгцш смехъ возросталъ. Владыка смеялся и смеялся, безъ удержу, пока его смехъ не превратился въ настоящую истерику. Пришлось его вынести изъ зала на кресле.
Слава Загоровскаго, какъ комическаго актера, распространилась далеко за пределами семинарш. Знаменитый на Украине артистъ–предприниматель приглашалъ его въ составъ своей труппы, предлагая ему завидный окладъ. Но Параскева Андреевна слышать не хотела объ этомъ: «Я хочу тебя видеть въ золотыхъ ризахъ, иначе прокляну!» — заявила она сыну. Пришлось покориться. Супруга отца Николая, Екатерина Ивановна, была образованная, какъ полагалось — епархiалка. Было у нихъ двое детей. Село, где протекало его пастырство, называлось Малыжино. Это была непроходимая глушь. Отцу Николаю тамъ негде было проявить свою богато–одаренную натуру. Драму, которую пережилъ молодой священникъ, легко себе представить. Икона Божiей Матери, имъ столь прославляемая, была несомненно свидетельницей его горькихъ слезъ и душевнаго страдашя. Действительно, какъ могла такая кипучая натура примириться съ прозябашемъ въ глухомъ и дикомъ захолустье? И какъ должна была быть глубока внутренняя борьба этого человека, чтобы смогло совершиться превращеше артиста–комика въ знаменитаго духовнаго проповедника и народнаго пастыря! Но такое перерождеше совершилось въ действительности: блестяпце душевные таланты преобразились въ духовные. Явное чудо было налицо. Икона Божiей Матери, почитаемая о. Николаемъ какъ чудотворная, написана въ итальянскомъ стиле и вовсе не является котей древней иконы «Взыскаше погибшихъ». А между темъ о. Николай далъ ей именно такое наименоваше! Последнее наводить на мысль, что юный iерей былъ на краю отчаяшя, и Сама Божiя Матерь поставила его на правильный путь. Икону «Взыскаше погибшихъ» о. Николай впоследствш украсилъ драгоценными камнями.
Народъ полюбилъ о. Николая и окружилъ его теснымъ кольцомъ, но когда пришло время дать дЬтямъ образоваше, онъ перевелся въ Харьковъ и сталъ настоятелемъ городского больничнаго храма. Здесь о. Николай продолжалъ, какъ и въ деревне, служить передъ иконой акаеисты и произносить проповеди. Его не смущало, что вначале присутствовали одна или две старушки, но, конечно, ему не могло не быть грустно видеть отсутствiе народа. Такое положеше, однако, длилось недолго: очень скоро народъ повалилъ валомъ. Слава о немъ, какъ о Златоусте, распространилась по всему Харькову. Маленыай больничный храмъ сталъ набиваться такъ туго, что стены отъ людского дыхашя становились мокрыми. За обедней о. Николай произносилъ две проповеди, одну изъ которыхъ посвящалъ Евангелiю дня. Кто–то сказалъ: «Батюнечка говорилъ сегодня недолго, только полтора часа». Уходилъ онъ изъ храма чуть ли не въ 3 часа дня.
При Батюшке образовался особый хоръ, съ которымъ онъ посЬщалъ частные дома для служешя молебновъ. Его приглашали нарасхватъ. После молебна пили чай и общимъ хоромъ пели «псальмы» — духовные стихи. Мнопе изъ нихъ были написаны самимъ Батюшкой. И. М. Концевичъ и молодой человекъ, котораго звали Демочкой, иногда сопровождали Батюшку.
Вокругъ о. Николая сталъ собираться женскш монастырь. Устройство его шло полнымъ ходомъ, и все приготовлешя были закончены, когда разразилась револющя. Оффищально монастырь такъ и не былъ никогда открыть, но существовалъ тайно. Одной изъ будущихъ монахинь была Ульяша Ноздрина. Она, было, собиралась выйдти замужъ, но однажды вошла въ церковь въ то время, когда произносилъ проповедь о. Николай. Это решило навсегда ея судьбу: жениху она отказала и избрала монашескш путь. Ульяшу выбралъ о. Николай въ спутницы, когда настало время изгнашя.
Какъ уже было выше сказано, о. Николай устраивалъ народныя паломничества. Въ одномъ изъ нихъ принималъ участте И. М. Концевичъ. Въ этомъ паломничестве участвовало несколько тысячь человекъ. Шли группами, и передъ каждой несли крестъ, иконы, хоругви. Шли съ пешемъ, но такъ, чтобы следующая группа не могла слышать пешя ей предшествовавшей. Передъ ней несли другой крестъ, иконы, хоругви, и шло уже свое пеше. Такихъ крестныхъ ходовъ было множество, сколько ихъ следовало — И. М. не могъ сказать. Незадолго до конца пути, о. Николай поднялся на пригорокъ и обратился къ народу со словомъ. Онъ сказалъ, что предстоитъ молеше о дожде, ибо царила зл?йшая засуха.
Когда пришли на место, народъ расположился въ л?су вокругъ Куряжскаго монастыря. Такъ какъ храмы не могли вм?стить всЬхъ пришедшихъ, всенощная служилась всю ночь на возвышеши въ л?су. Все это время, до самаго разсв?та, iеромонахи испов?дывали пришедшихъ людей. Когда утромъ служилась Литурпя, причастники причащались изъ всЬхъ чашъ, имевшихся въ монастыре. Это заняло полъ дня. Когда причащеше окончилось, о. Николай произнесъ следующее слово: «Теперь мы будемъ служить молебенъ о дожде. Падите все ницъ и молите Бога до т?хъ поръ пока не закапаютъ на землю небесныя слезы». Народъ упалъ на землю. И вдругъ на чистомъ небе стали появляться тучи, и на пыльную землю, действительно, стали капать тяжелыя, какъ слезы, крупныя капли дождя, вздымавгшя пыль на дороге… Когда начался дождь, народъ, было, кинулся къ о. Николаю, но монахи его окружили и увели въ монастырь. Все бросились кто куда могъ, чтобы укрыться. Когда все укрылись, разразился сильн?йшш ливень.
После трапезы пришелъ къ о. Николаю звонарь и спрашиваетъ:
«Прикажете ли звонить сборъ?» О. Николай задумался, опустилъ голову. Потомъ сказалъ: «Звоните!»
Дождь продолжалъ лить, какъ изъ ведра… Но какъ только сталъ раздаваться звонъ на обратный путь, дождь сразу прекратился. Возвращаясь домой въ Харьковъ, толпа богомольцевъ шла по улицамъ съ ветвями въ рукахъ и съ восторженнымъ п?шемъ «Христосъ Воскресе!» Жители города открывали окна, пораженные недоум?шемъ при виде такого ликовашя двигавшейся толпы людей.
Популярность о. Николая среди простого народа была необычайна. Въ Харькове, после японской войны, развелось особенно много злоумышленниковъ. Знаменита была Соня–золотая ручка. Жили воры на Холодной горе. Но вотъ кто–то изъ нихъ смертельно забол?ваетъ. Были случаи, что посылали за о. Николаемъ, котораго тогда вели ночью по глухимъ тропинкамъ. Псаломщикъ дрожалъ и трясся отъ страха. Въ пещере, куда ихъ приводили, лежали въ углу награбленныя шубы. Но никто изъ грабителей не обижалъ о. Николая. Только после револющи какойто револющонеръ–бандитъ сорвалъ съ него золотой крестъ.
Еще въ перюдъ жизни въ Харькове, отъ стояшя на ногахъ во время долгихъ службъ и молешй у о. Николая образовались на ногахъ раны. Но онъ надъ собой острилъ, говоря, что, если ноги его не несутъ, то ему приходится самому ихъ нести.
Съ годами о. Николай началъ старчествовать по благословешю Оптинскаго старца о. Анатолiя (Потапова).
Началась револющя. Массы людей, группировавшихся вокругъ о. Николая, не были, надо думать, револющонно настроены. Влiяше о. Николая было очень велико и далеко простиралось. Еще въ самомъ начале, учитывая все это, большевики призвали о. Загоровскаго и предложили ему войти съ ними въ известное соглашеше. Отъ него требовалось только одно: не произносить противъ коммунистовъ проповедей. Они даже предлагали ему субсидiю золотомъ на его благотворительность. На это предложеше о. Николай ответилъ, что онъ служить Единому Богу и никому больше.
Вскоре его арестовали и посадили въ тюрьму (Возможно, что арестъ о. Николая последовалъ после того, какъ онъ съ толпой народа отстоялъ отъ разгрома монастырь, где находилось местопребываше харьковскаго архiерея, какимъ въ то время былъ Владыка Митрополитъ Антошй Храповицкш). Какъ только весть объ аресте о. Николая распространилась, площадь передъ тюрьмой покрылась вся крестьянскими подводами, полными деревенской провизiей. Пока о. Николай содержался въ тюрьме — все узники кормились привезеннымъ ему питашемъ.
Видя такую великую народную любовь къ о. Николаю, власти решили, что спокойнее будетъ, если его удалить изъ Харькова. Ему было предложено покинуть городъ и уехать подальше. О. Николай, взявъ съ собой Ульяшу, уЬхалъ въ Петербургъ. Мнопя монахини хотели его сопровождать, но выборъ его мудро остановился на Ульяше — прежде всего изъ–за ея беззаветной преданности и крепкаго здоровья. Въ шутку онъ говорилъ ей: «У тебя не голова, а котелъ». Правда, она много не разсуждала, зато была предана не на словахъ, а на деле. Кто бы могъ перенести все то, что она перенесла!
Итакъ, о. Николай и Ульяша оказались въ Петербурге. Это было время, когда появилась, такъ называемая, Живая Церковь. Ходя по городу, о. Николай съ Ульяшей кругомъ обходили, где стояли живоцерковные храмы. Оба они съ интересомъ осматривали дворцы, и это не только въ Петербурге, но ездили въ Царское Село, Петергофъ, и проч. Однажды они вошли въ церковь, близкую отъ ихъ жилья. Тутъ на о. Николая съ крикомъ гневно набросилась бесноватая: «Ахъ ты, плешивый, ахъ ты, плаксивый — и сюда ты явился мучить насъ?» Кругомъ стоявгше люди недоумевали, глядя на скромную фигуру о. Николая, одЬтаго въ простое крестьянское платье. Но скоро люди почувствовали, что передъ ними находится не совсемъ обыкновенный человекъ, какъ ни старались изгнанники держаться въ тени. Вотъ примеръ. О. Николай лежалъ въ тотъ день больной. Раздался звонокъ.
Ульяша открываете дверь и видитъ — на порогЬ стоять цыгане. «Здесь живеть батька, который гадаеть?» — спрашивають они. «Неть», отвечаеть Ульяша. «Какъ же», говорятъ цыгане, «намъ ведь дали адресъ: Боровая, 46. Скажите Батьке, что у насъ украли лошадь». Ульяша идетъ къ о. Николаю и говорить: «Пришли цыгане, но вы ихъ принять не можете. У нихъ украли лошадь. Если вы ихъ примете — мы пропали. Намъ же нельзя никого принимать». — «Хорошо», говорить о. Николай, «принять ихъ нельзя, но все же скажи имъ, чтобы поискали лошадь у соседа». Черезъ несколько дней цыгане снова явились, но теперь съ кульками провизш. Лошадь была найдена у соседа.
Другой случай былъ такой. О. Николай никогда никуда не ходилъ, — только въ церковь. Вдругъ пришла женщина и умоляетъ его напутствовать умирающую. Противъ всехъ своихъ правилъ, о. Николай собрался и пошелъ, взявъ съ собой, имъ почитаемую, икону Божiей Матери «Взыскаше погибшихъ». Въ мансарде на кровати лежала молодая женщина безъ памяти. Изъ устъ ея струилась окровавленная пена. Двое детей горько плакали. «Деточки», сказалъ о. Николай, «молитесь Божiей Матери — Она услышитъ детскую молитву». Батюшка началъ молебенъ съ акаеистомъ передъ принесеннымъ имъ образомъ. Слезы текли ручьями по лицу о. Николая, онъ буквально обливался слезами. После молебна ему говорятъ: «Батюшка, вы же не прочли отходной!» — «Не нужно», — ответилъ онъ. Вскоре пришли къ о. Николаю благодарныя дети и принесли ему цветы и вышитый поясъ, какой носило духовенство въ Россш. После этого пришла и сама выздоровевшая женщина. Она, хотя и была безъ сознашя во время молебна, но чувствовала, какъ въ нее вливается живая сила. Она стала преданной духовной дочерью о. Николая пока онъ жилъ въ Петербурге.
Вотъ еще достопамятный случай прозорливости о. Николая. Пришлось Батюшке съ Ульяшей искать новую квартиру, т. к. къ нимъ стало ходить черезчуръ много народа. Они нашли прекрасное помещеше. Ульяша обрадовалась и весело заговорила: «Вотъ хорошо! Здесь, Батюшка, поставимъ вашу кроватку, здесь столъ». Но о. Николай стоить бледный и ничего не говоритъ. Наконецъ, онъ обратился къ хозяйке: «Скажите, что тутъ у васъ произошло?» Оказалось, что здесь повесился чекистъ. Конечно, это помещеше они не наняли.
Пребываше въ Петербурге, по теперешнему въ Ленинграде, окончилось для о. Николая знаменитой «Святой Ночью» — по выражешю верующихъ петербуржцевъ, когда въ одну ночь арестовали 5 тысячъ человекъ изъ техъ лицъ, кто особо былъ преданъ Церкви.
Тюрьма, куда заключили о. Николая, была настолько переполнена, что несчастный iерей Божш простоялъ на ногахъ 9 дней, пока одинъ урка не сжалился и не уступилъ ему м?сто подъ столомъ, гд? онъ могъ лечь на полъ. Посл? этого о. Николая сослали въ Соловки. Матушка Екатерина Ивановна, въ сопровожденш в?рной Ульяши, предприняла далекш путь, чтобы нав?стить Батюшку. Когда он? обе прибыли и имъ разрешили его увидеть, онъ вышелъ къ нимъ бритый, исхудавшш. Это было время поста. Но при передаче провизш требовалось, чтобы продукты непременно были мясными. Ульяша состряпала котлеты изъ чечевицы, которыя сошли за мясныя.
После пребывашя на Соловкахъ, о. Николай съ другими узниками былъ отправленъ на крайнш северъ на поселеше. Шли они п?шкомъ по тундре, переступая съ кочки на кочку. Донимала мошкара. Въ одномъ месте путники заночевали въ покинутой часовне. Проснувшись, о. Николай увид?лъ, что онъ спалъ подъ образомъ «Взыскашя погибшихъ». Это его обрадовало несказанно, онъ почувствовалъ, что находится подъ покровомъ Царицы Небесной. Онъ лишь одинъ дошелъ до места назначешя: остальные не выдержали и умерли въ пути.
Ульяша, жертвенная, какъ всегда, и здесь не оставила Батюшку. Она прiехала къ нему на телеге одна, везя корзину съ провизiей. Проехала тысячи верстъ. Путь шелъ тайгой. Часто она бывала поражена зрелигцемъ колыхаюгцагося на небе севернаго аяшя. Самъ Богъ ее хранилъ, и она добралась благополучно. Батюшка охранялся часовыми. Ульяша не потерялась. Солдатъ она называла Петькой, или Ванькой, хлопала ихъ по спине, вспоминала имъ ихъ собственную мамку. «Это мой дядька», говорила она имъ, «онъ взялъ меня къ себе, сиротку, и воспиталъ. У тебя тоже есть мамка — вспомни о ней! Отпусти ко мне дядьку обедать!» Разрешеше давалось, и Батюшка ходилъ обедать къ Ульяш?.
Наконецъ, о. Николай отбылъ свой срокъ наказашя. Его отпустили жить, где онъ захочетъ, кроме Харьковской губернш. Взглянувъ на карту, онъ увид?лъ, что ближайшимъ городомъ къ Харькову будетъ Обоянь Курской губернш. Вотъ они ?дутъ въ поезде и уже приближаются къ цели. Они говорятъ между собой о томъ, что, выгрузившись изъ вагона, совсемъ не знаютъ, что дальше делать. Ихъ разговоръ услышала ехавшая съ ними просто одетая особа, оказавшаяся женой ссыльнаго священника, котораго она ездила навестить. Зорко всмотревшись, она признала въ лице о. Николая духовное лицо. Матушка сообщила своимъ спутникамъ, что въ Обояни существуетъ тайный женскш монастырь. Она дала имъ его адресъ. Добравшись туда, путешественники позвонили. Имъ открыла двери мать привратница.
Узнавъ, что они просятъ ихъ прiютить на ночь, монахиня категорически имъ заявила, что это невозможно: они сами скрываются и, если начнутъ пускать къ себе постороннихъ, это сейчасъ же привлечете къ нимъ внимаше. «Все же доложите о насъ Игуменш», — попросилъ о. Николай. Мать Игумешя не заставила себя ждать, она скоро вышла и приветливо ихъ пригласила разделить съ монахинями трапезу. Что же оказалось? Въ ночь ихъ прiезда явился Игумеши во сне преп. Серафимъ и сказалъ: «Къ тебе прибудетъ харьковскш Серафимъ, ты его пршми». Батюшка заплакалъ и сказалъ: «Я о. Николай». Но въ действительности онъ былъ въ Соловкахъ тайно постриженъ и названъ Серафимомъ. Онъ не ожидалъ, что еще вернется въ мiръ и что жизнь его продолжится, и принялъ тайно монашество. Въ то время Ульяша этого не знала, но впоследствш, уже живя въ Обояни, при служеши о. Николаемъ Литургти, она слышала, какъ онъ, причащаясь, именовалъ себя iеромонахомъ Серафимомъ.
Квартиру въ Обояни они не замедлили найти. О. Николай днемъ никогда не выходилъ на улицу. Только глубокой иочью онъ выходилъ на дворъ подышать свежимъ воздухомъ. Онъ ежедневно служилъ Литургпо.
Проскомиддя съ безконечнымъ поминовешемъ живыхъ и умершихъ тянулась часами. Иногда ночью являлись къ нему его харьковсгая монахини, и онъ такъ руководилъ ихъ тайнымъ монастыремъ.
Ульяша жила въ Обояни въ полномъ послушаши у Батюшки. Она была имъ пострижена въ монашество и названа Магдалиной. Поступила она работать въ госпиталь въ качестве санитарки. Неожиданно пришло распоряжеше: все малограмотные обязаны сдать экзаменъ по программе десятилетки — иначе увольнеше. На несчаспе, учитель русскаго языка на курсахъ при госпитале сдЬлалъ предложеше Ульяше: она ему отказала, и онъ люто ее возненавиделъ. О. Николай сталъ Ульяше давать уроки. Наступили экзамены. Батюшка написалъ сочинеше подъ заглавiемъ «Утро въ поселке» и приказалъ Ульяше взять его съ собой на письменный экзаменъ и переписать, когда объявятъ тему. Заданной темой было, действительно, «Утро въ поселке». Къ устному экзамену о. Николай порекомендовалъ Ульяше выучить наизусть одно стихотвореше. «Когда спросятъ, кто его знаетъ — ты подыми руку». О немъ, действительно, спросили, и одна Ульяша знала эти стихи наизусть. Такъ удалось миновать злобу учителя русскаго языка. Съ математикой было сложнее. Самъ о. Николай былъ очень плохимъ математикомъ. Онъ пригласилъ учителя и, раскрывъ учебникъ по алгебре, указалъ ту страницу, которую Ульяша должна была усвоить. Спросили на экзамене именно это самое. Ульяша сдала десятилетку и изъ санитарки стала медсестрой.
Наступило время второй мiровой войны. Изъ госпиталя г. Обояни отправлялся на фронтъ отрядъ медицинскаго персонала. Въ немъ была и Ульяша. О. Николай долженъ былъ остаться одинъ — старый, больной, неработоспособный, измученный тюрьмами и ссылками … На железнодорожной платформе происходила посадка медицинскаго персонала. Поименно всехъ вызывали и сажали въ поездъ. Осталась не вызванной одна Ульяша. Поездъ ушелъ… Ульяша поспешила домой. И что же она увидела? О. Николай стоялъ на молитве. Коврикъ, на которомъ онъ стоялъ, былъ весь мокрымъ отъ слезъ.
Городъ Обоянь заняли немцы. Солдаты были размещены по всемъ домамъ. Захватили они и домикъ, где помещался о. Николай. Ему было предложено спать на полу. Однако, солдаты были такъ поражены видомъ Старца, непрестанно пребывающаго на молитве, что не только не заняли его ложа, но даже снимали обувь, входя въ его комнату, чтобы не потревожить молящагося.
Вскоре на санитарномъ автомобиле онъ былъ перевезенъ домой, въ Харьковъ. Здесь о. Николай совершалъ въ своемъ доме богослужешя при болыпомъ стеченш народа. Война кончалась. Началось немецкое отступлеше. О. Николай решилъ двинуться на Западъ, ибо, какъ онъ говорилъ, болыпевиковъ онъ не былъ въ силахъ снова увидеть. Когда онъ переезжалъ границу своего отечества, то горько заплакалъ. Но его уже ожидало отечество небесное. Жизнь его оборвалась при прiезде въ г. Перемышль. Съ нимъ случился ударъ. Его положили въ больницу, где онъ прожилъ несколько дней. Умеръ онъ накануне праздника Покрова Пресвятой Богородицы.
Все произошло точь–въ–точь, какъ онъ описалъ свою смерть въ одномъ стихотворенш, написанномъ летъ 20 передъ этимъ, въ бытность его въ Петербурге, еще въ начале револющи.
Въ этомъ стихотворенш описаны последше теплые дни ранней осени.
Цветы отцветаютъ. Падаютъ на землю шурша осенше листья. Кротко улыбается умирающая природа, и съ ней вм?ст? кончаетъ свои земные дни и самъ священно–поэтъ. Какъ онъ описалъ, такъ все и произошло въ действительности: стояла именно такая осень. Батюшка, который не отличался особой красотой при жизни, на смертномъ одре былъ более, чемъ прекрасенъ. Ликъ его носилъ отпечатокъ нездешняго мiра, непередаваемой словами красоты. Прюткрылась какъ бы дверь въ желанную, нездешнюю страну, где «праведницы аяютъ, яко светила».