ДИГЕНИС АКРИТ [161]
ДИГЕНИС АКРИТ [161]
О РОДИТЕЛЯХ ДИГЕНИСА [162] (кн. ? , ст. 30 – 127)
Жил знатный некогда эмир [163], богатством окруженный,
Известный мудростью своей и высшею отвагой.
Не черный был, как эфиоп [164], но светлый и прекрасный,
Как подобало, бороду курчавую носил он;
Густые брови у него тянулись, как витые,
И взгляд живой и радостный, наполненный любовью,
Светился на лице его, с цветущей розой схожем.
Соперничал сложеньем он со стройным кипарисом,
И если видел кто его — уподоблял картине [165].
Еще был наделен Эмир неодолимой силой,
И с хищниками дикими привык вести сраженья, —
Так пробовал отвагу он, и доблести чудесной,
И славным подвигам его вокруг дивились люди.
Прославился он в молодости грозными делами,
Богатством возвеличившись и храбростью безмерной.
Стал войско вербовать себе из турок, дилебитов [166],
Арабов лучших выбирал и троглодитов [167] пеших,
Из тысячи гулабиев [168] набрал себе он свиту
И всех, кто у него служил, вознаграждал достойно.
Напал он на Романию [169], пылая жаждой боя,
Завоевал в сражениях окрестности Иракла [170],
Разрушил много городов, в пустыни превратил их,
Несметное число людей он пленниками сделал, —
Случилось так, что земли их остались без защиты,
А все защитники страны стояли на границах.
В победном шествии своем препятствий не встречая,
Он в Каппадокию вступил, минуя Харсиану [171],
И вот во всеоружии напал на дом стратига [172].
Кто в силах участь описать, что этот дом постигла?
Все домочадцы страшному подверглись избиенью,
Богатства много захватил, весь дом опустошил он
И девушку увел с собой красы необычайной —
Стратига дочь она была и чистоту хранила.
Что ж до стратига самого, то он был в дальней ссылке,
А братья этой девушки стояли на границах.
Но мать ее избегла рук язычников [173] и тотчас
Послала сыновьям письмо, все горе описала:
Как подошли язычники, как девушку забрали,
Как разлучилась с дорогой, как беды одолели,
И в заключенье, сетуя, прибавила к посланью:
«О, пожалейте вашу мать, любимейшие дети,
Душой моей владеет скорбь, и к смерти я взываю.
Любовь к сестре своей родной не смеете забыть вы,
Сестру и мать освободить скорее поспешите —
Ее — от рабства горького, меня — от близкой смерти.
Молю вас всем пожертвовать — лишь бы помочь любимой,
Для блага собственной сестры не пожалейте жизни!
Пусть сострадание к судьбе несчастной вас охватит,
И выступайте в путь скорей, свободу ей несите,
Не то увидите, как мать умрет, дитя утратив,
А вас самих проклятие родителей постигнет
За то, что отказались внять призывам материнским».
А сыновья — все пятеро, — слова услышав эти,
Со вздохами глубокими, и слезы проливая,
Друг друга стали побуждать скорее в путь пуститься
И говорили так: «Пойдем, погибнем за родную!»
Вот сели на коней они и двинулись в дорогу,
А небольшой отряд бойцов скакал за ними следом.
Не освежались сном они и, полные заботы,
Немного дней проехали и лагерь увидали
В ущелье диком — прозвано оно Непроходимым [174].
Не доезжая, спешились они, достигнув стражи,
И отдали письмо свое, о милости прошенье,
И повелел эмир тогда к себе доставить братьев.
На троне восседал эмир, на золотом, высоком,
Стоял тот трон перед шатром, внушая людям трепет,
И грозных воинов толпа владыку окружала;
Приблизились просители, и стал эмир их слушать.
И обратились вслед за тем к эмиру со слезами:
«Эмир, слуга всевышнего и Сирии владыка!
Да сможешь ты прибыть в Панорм [175], мечеть увидеть сможешь,
Да сможешь преклониться ты перед висящим камнем
И счастья удостоишься гробницу зреть пророка! [176]
Пусть до ушей твоих теперь дойдет мольба святая:
Красавицу похитил ты, сестру родную нашу,
Продать ее нам согласись, всевышнего служитель,
Дадим тебе мы за нее богатства, сколько хочешь.
По дочери единственной отец горюет тяжко,
И мать готова умереть, страдая от разлуки;
И вот к сестре своей полны любовью безграничной
Мы все друг другу поклялись торжественною клятвой,
Что принесем свободу ей или простимся с жизнью».
И подивился тут эмир отважной этой речи.
Решил узнать он, истинно ль так мужественны братья,
И произнес, на речи их спокойно отвечая
(Ибо ромейским языком владел он превосходно):
«Стремитесь если вы сестре родной вернуть свободу,
То изберите одного, кто всех других отважней,
И скакунов своих тогда мы оседлаем оба,
В единоборство с ним вступлю — пускай борьба решает:
Победу если одержу, то станете рабами,
А если он одержит верх, то лишних слов не тратя,
Возьмете вы свою сестру, не потерпев убытка,
А с ней и пленников других, — найдете их немало.
Не соглашусь иначе дать я узнице свободу,
Хоть всей Романии взамен предложите богатства.
Идите же, подумайте, что больше вам подходит».
ПОДВИГИ ДИГЕНИСА (кн. IV, ст. 107–212)
И вот увидели вдали они медведей страшных —
Медведя и медведицу и медвежат их малых.
«Василий, — дядя закричал, — яви свое искусство!
Дубинкой лишь вооружись, меча тебе не надо, —
Не подобает ведь мечом с медведями сражаться».
И чудо небывалое предстало перед ними:
Лишь дяди своего слова услышал храбрый мальчик,
Без промедленья спешился и распустил он пояс,
И тунику откинул прочь — палило солнце жарко, —
Одежды полы накрепко за пояс свой заправил
И низенькую шапочку на голову набросил,
И с быстротою молнии нагрудник снял тяжелый.
Не взял с собою ничего — простую лишь дубинку,
И на одно надеялся — на быстроту, да силу.
Когда же близко подошли охотники к медведям,
Чтоб защитить детенышей, вперед шагнула самка
И с громким ревом двинулась навстречу Дигенису.
А тот, неопытный еще в сраженье с диким зверем,
Не стал дубинку в ход пускать, не сделал поворота
Но прыгнул сразу, обхватил медведицу руками,
В одно мгновенье задушил, с великой силой стиснув,
Да так, что внутренности все из пасти зверя вышли.
Пустился в бег самец назад, в болотистое место;
«Не упусти его, дитя!» — воскликнул дядя громко,
И мальчик, полный рвения, схватил свою дубинку,
Помчался с быстротой орла, настиг немедля зверя.
Разинув пасть огромную, медведь тут обернулся,
Хотел он голову отгрызть у юного героя,
А тот без промедления схватил его за морду,
Встряхнул — и на земле медведь простерся неподвижно,
И с переломленным хребтом, свороченною шеей
В руках могучих юноши он испустил дыханье.
И вдруг звериный слыша рев и шум борьбы с медведем,
Газель в испуге прыгнула из своего укрытья;
И закричал эмир: «Дитя! Смотри перед собою!»
Вперед помчался Дигенис, подобно леопарду,
И сделав несколько прыжков, сумел газель настигнуть;
Затем за ноги задние схватил газель он крепко
И так рванул, что разорвал все тело на две части [177].
Кто в изумленье не придет пред милостью господней
И силу несравненную не возвеличит божью?
Невероятен подвиг тот и потрясает разум;
Как мальчик смог настичь газель — ведь не имел коня он
И как медведей он убил руками, безоружный?
Поистине, то бога дар, всевышнего десница.
Сколь славны ноги отрока, что с крыльями сравнятся,
Что обогнать сумели лань с чудесной быстротою,
Свирепых превзошли зверей в своем победном беге!
И все вокруг увидели деянья Дигениса
И чудом потрясенные, друг другу говорили:
«О, что за юноша предстал пред нами, матерь божья!
Как не похож он на людей, живущих в нашем мире;
Должно быть, бог его послал, чтоб храбрецы узрели
Забавы ратные его, погони и сраженья».
Пока вели такую речь родные Дигениса,
Из тростниковых зарослей вдруг лев огромный вышел;
Немедля обернулись все, на мальчика взглянули, —
Добычу он тем временем тащил через болото:
Рукою правою волок поверженных медведей,
А левою рукой газель убитую тащил он.
И крикнул дядя отроку: «Сюда, дитя, скорее!
На что нам звери мертвые? Ведь есть еще живые, —
С живыми биться следует, чтоб испытать отвагу!»
И мальчик дяде своему такой ответил речью:
«Желает если бог того, вершитель наших судеб,
И если мне сопутствуют родителей молитвы,
То мертвым будет этот зверь, подобно двум медведям», —
И устремился без меча отважно льву навстречу.
Но дядя посоветовал: «Возьми–ка меч с собою:
Ведь на две части, как газель, не разорвешь ты зверя!»
И сразу юноша в ответ сказал такое слово:
«О дядя, повелитель мой! Поможет мне всевышний,
И будет лев в моих руках, подобно той газели».
С собою меч он захватил, пошел на зверя прямо;
Когда ж приблизился ко льву, подпрыгнул тот высоко
И стал размахивать хвостом, бока свои хлестать им,
И двинулся на юношу с рычаньем кровожадным.
А мальчик нападенья ждал, высоко меч свой поднял,
На голову звериную обрушил он оружье,
Да так, что разрубил ее до плеч одним ударом.
И обратился Дигенис с такою речью к дяде:
«Мой повелитель золотой, узри величье бога:
Не лег ли бездыханный лев, подобно двум медведям?»
И поцелуями тогда отец его и дядя
Покрыли руки и глаза, покрыли грудь героя
И говорили так ему, исполнены веселья:
«Любой, кто красоту твою и дивное сложенье
Увидит, о любимец наш, не станет колебаться,
Но без сомненья все твои деяния признает».
И впрямь чудесным юноша сложеньем отличался,
С кудрями русыми он был и с черными бровями,
Как розовый цветок, лицо, глаза на нем большие,
И в сажень шириною грудь, подобная кристаллу [178].
Взирал на мальчика отец, безмерно веселился
И, радуясь, сказал ему с великим ликованьем:
«Невыносимо жар палит — настало время полдня,
Когда в болотистых местах приют находят звери.
Давай же отойдем к воде, дарующей прохладу, —
Лицо свое омоешь там, струящееся потом,
Одежды сменишь старые — ведь загрязнил ты платье:
Звериной пеною покрыл, окрасил львиной кровью.
Да! Трижды я благословен, родив такого сына,
И руки пусть отцовские тебе омоют ноги,
Свободна у меня душа от всех тревог отныне,
И посылать тебя смогу, не ведая заботы,
В набеги многократные на вражеские станы».
ВСТРЕЧА ДИГЕНИСА С ЕВДОКИЕЙ И СВАТОВСТВО (кн. IV, ст. 254–356)
А на пути их дом стоял великого стратига,
И близко к дому подойдя, герой воскликнул громко:
«Коль любит верно девушку прекраснейшую отрок
И коль проходит мимо он и прелесть ее видит,
То сердце сковано его и жизнь ему не в сладость!»
И голос сладкий юноши проник за стены дома,
И в изумленье там пришли, подобно Одиссею,
Что, находясь на корабле, сирен услышал пенье [179].
Услышала и девушка призывы Дигениса,
Красою наделенная и прелестью безмерной,
Из рода знаменитого, прославленного всюду.
Владенья той красавицы и все ее богатства
Никто бы сосчитать не мог, представить не сумел бы,
Один лишь дом ее и тот нельзя воспеть достойно,
Мозаикой украшенный из мрамора и злата;
А там, где девушка жила, — отдельные покои,
Отделанные золотом, мозаикою пестрой, —
Покоями девичьими их в доме называли.
И стоило лишь девушке, богатой и прекрасной,
Пришельца юного того увидеть перед домом,
Как запылало сердце в ней, и жизнь ей стала в тягость,
Страданье обожгло ее, — и что здесь удивляться?
Всего острее красота, опасны ее стрелы,
В глаза вонзается она и в душу проникает.
Напрасно взгляд свой отвести от юноши старалась, —
Расстаться дева не могла с красою Дигениса,
И побежденный взор ее к нему тянулся снова.
И вот служанке на ухо она сказала тихо:
«В окошко выглянь, милая, — вот юноша приятный,
Ты видишь, как прекрасен он и как сложен на диво,
В зятья бы если взял его отец мой, повелитель,
Поверь мне, — зятя бы имел он лучшего на свете», —
И не сводила глаз с него, смотрела неотступно.
Не знал об этом юноша, и спрашивать он начал:
«Чей дом передо мной стоит, такой большой и страшный?
Стратига, может, самого, что по молве известен?
Не здесь ли девушка живет, прославленная всеми?»
«Ты прав, дитя сладчайшее, — отец ему ответил, —
Погибло много за нее ромеев благородных».
И снова сын спросил: «Отец! А как они погибли?»
«Задумали они, дитя, ту девушку похитить, —
Ведь, говорят, наделена она красою дивной.
И вот узнал о них стратиг, той девушки родитель.
Засады сделал тайные, попали все в неволю,
И головы лишил одних, других лишил он зренья,
Ибо велик могуществом и славен в этих землях».
Вздохнул печально Дигенис и так отцу ответил:
«Поверь, отец, похитить я не собираюсь деву,
А те засады тайные меня не испугают;
Лишь об одном прошу тебя, коль дашь на то согласье:
Стратигу предложи родство — пусть браком породнимся,
И если даст согласие, я стану ему зятем,
А тестем станет он моим по собственной охоте;
А коль согласия не даст, то горько пожалеет».
«Любимый сын мой, много раз я предложенье делал,
Но убедить никак не мог стратига согласиться».
Такие от отца слова в ответ услышал отрок
И вдруг заметил девушку — в окне ее увидел.
Глядел, как зачарованный, не в силах сделать шага,
Был разум потрясен его и сердце трепетало;
Погнал коня он под окно, приблизился к той деве
И тихим голосом с такой к ней речью обратился:
«Дай знать мне девушка, прошу, не обо мне ль мечтаешь?
Коль обо мне, скажи скорей, и будешь мне женою;
Коль в мыслях у тебя другой, просить не стану больше».
Услышала то девушка, служанке поручила:
«Спустись и отроку скажи, служанка дорогая:
«Ты душу захватил мою — господь тому свидетель;
Не знаю только, юноша, из рода ты какого;
Коль звать тебя Василием, Акритом Дигенисом,
Знатна тогда семья твоя и всех других богаче,
И родственники мы с тобой — от Дук ведь происходим.
Но стражу мой отец, стратиг, из–за тебя расставил, —
Дошла и до него молва о всех твоих деяньях;
Так берегись, не попади из–за меня в опасность,
Смотри, чтоб юности своей до срока не лишиться —
Не знает сострадания отец мой беспощадный».
И снова он заговорил и девушке ответил:
«В окошко выгляни, мой свет, красу свою яви мне,
И пусть любовь безмерная мое охватит сердце.
Ты видишь — молод я еще и мало жил на свете,
Путей любви не ведаю и не знаком со страстью;
Но коль желанье быть с тобой наполнит мою душу,
То знай: стратиг, родитель твой, и все его родные,
И слуги–воины его, — пусть мечут свои стрелы,
Пусть заблистают их мечи — бессильны предо мною!»
И не могли они никак свою беседу кончить.
К поступку безрассудному любовь их побуждала;
Над всеми властвует любовь, порабощает разум
И правит мыслями она, словно конем возница;
И оттого влюбленные владеть собой не могут,
Родные не смущают их, сосед им не помеха;
И, стыд забыв, они любви становятся рабами.
Пришлось такое испытать и деве благородной.
И из окна она чуть–чуть златого наклонилась,
Мгновенно очи юноши краса ее затмила,
И ту солнцерожденную [180] не мог он видеть ясно;
Казалось, будто лик ее сиянье излучает,
И выглядела девушка как будто на картине:
Светловолосою была красавица, кудрявой,
Со взглядом радостным, живым и с черными бровями;
Напоминало снег лицо, украшенное дивно
Цветком бесценным пурпура, приятного владыкам.
СВАДЬБА ДИГЕНИСА И ЕГО ВСТРЕЧА С ИМПЕРАТОРОМ (кн. IV, ст. 871–1076 )
Когда же юноши отец узнал об их прибытье,
То выехал навстречу им, народом окруженный,
Хотел он спешиться скорей, почтительности полный,
Но стал молить его стратиг, чтоб он того не делал;
И вот, как подобало им, они обнялись крепко
И вместе в дом направились, но лишь прошли немного,
Как необъятная толпа им двинулась навстречу.
И вместе с этою толпою прислужницы собрались.
И дома наконец они торжественно достигли.
Толпа их там нарядная с куреньями встречала,
Встречала с благовоньями и розовой водою,
А во главе встречавших мать стояла Дигениса.
Чей разум мог бы передать случившееся вскоре —
Какую встречу дивную гостям эмир устроил,
Какую речь прекрасную вела его супруга,
Как славно был устроен пир в порядке надлежащем!
Столы ломились от еды, от яств разнообразных,
И подавали на пиру бесчисленных животных;
Флейтисты развлекали их, сменялись быстро мимы,
И двигались танцовщицы, телами изгибаясь,
Звучала дивно музыка, и чаровали танцы, —
Прекрасны были зрелища, одно другого краше.
И о приданном договор, когда настало утро,
Составили — не передать весь договор дословно!
Но те дары, что жениху достались и невесте,
Какие превосходные владенья получили, —
Не подобает все это оставить без вниманья,
И не сказать, хоть коротко, о дорогих подарках.
Двенадцать вороных коней — таков был дар стратига,
Затем — двенадцать лошадей красы необычайной,
Двенадцать мулов дорогих, к ним — седла и уздечки —
Все в серебре и жемчуге, искуснейшей работы.
Двенадцать отдал конюхов — златой на каждом пояс,
Двенадцать леопардов дал, испытанных в охоте [181],
Птиц ловчих из Абасгии [182] двенадцать белоснежных,
Двенадцать малых соколов и столько же обычных.
Затем — две драгоценные иконы Феодоров [183];
Шатер, расшитый золотом, большой и превосходный,
Изображеньями зверей покрытый всевозможных,
Шесты его из серебра, шнуры его — из шелка;
И два арабских дал стратиг копья, зеленых, медных,
И меч Хосрова [184] подарил, прославленный повсюду.
Все это зятю славному в подарок, Дигенису,
Пожаловал с любовью тесть; эмир же в это время
Дал дар бесценный девушке, лицо ее увидя.
А вместе с тем и бабушка Акрита, стратигисса,
Жены эмира братья все и родичи другие
Жемчужин дали много ей, камней бесценных, злата,
И тканей фиолетовых из шелка дорогого.
А теща жениху дала немало одеяний,
Зелено–белых, шелковых, и поясов бесценных,
Четыре головных платка, золототканных, светлых,
И плащ златой — был грифами он сзади разукрашен.
И десять юных евнухов дал старший брат невесты, —
Приятна внешность их была, и волосы красивы,
Одежда облекала их персидская из шелка,
И золотой воротничок носил на шее каждый.
А младший брат невесты дал копье и щит в подарок,
И остальные родичи ему так много дали,
Что невозможно передать даров многообразье.
Три месяца они подряд на свадьбе веселились,
Не знала радость их конца, над всем она царила.
Когда ж три месяца прошло в веселье непрерывном,
Отец невесты взял с собой всех родственников новых
И с ними зятя своего, назад домой поехал
И свадьбу новую сыграл — еще пышнее первой.
Глядел стратиг на юношу, безмерно восхищался
И послушанию его, и храбрости разумной,
И нраву его кроткому, и знанию приличий.
А стратигисса радостно глядела, как прекрасен,
Как необычен он на вид и всех лицом приятней.
Не отходили от него невесты оба брата,
Что похвалялись без конца деяньями своими.
Восславим же всевышнего единого, благого, —
Ведь там, где надо управлять великими делами,
Господь устраивает все — не сомневайтесь в этом!
И по заслугам воздадим мы богу благодарность,
Ведь блага все, какие есть, лишь он нам доставляет.
Когда же в тех местах они довольно погостили,
В обратный путь отправился эмир, в свое жилище,
Отправился и Дигенис домой с любимой вместе,
И вновь с великим торжеством к себе они вернулись.
Достойно вышел юноша из тяжких испытаний,
За подвиги отважные прославился повсюду,
И разнеслась молва о нем чудесная по свету.
И в одиночестве он жить задумал на границах,
Лишь девушку со слугами с собою взял в дорогу;
Желал безмерно Дигенис уединенной жизни,
Чтоб одиноко мог бродить, попутчиков не зная.
Пришел на место новое, поставил он палатку,
И начал вместе с девушкой там жить уединенно;
И две прислужницы ее в другой палатке жили.
А в третьей жили отроки чудесные Акрита,
И друг от друга далеко палатки находились.
Когда же о супругах весть дошла до апелатов,
Вступили в заговор они, чтоб девушку похитить,
Но победил их Дигенис и перебил нещадно;
Весь Вавилон завоевал [185], не зная поражений,
Багдад и Тарс [186] он покорил, и маврохионитов,
И многие владения свирепых эфиопов.
О смелых подвигах его услышал император, —
А над землей ромейскою в те годы был поставлен
Счастливый и прославленный трофеями Василий,
Что славу императоров унес с собой в могилу.
Случилось, что отправился в поход он против персов [187]
И оказался в тех местах, где находился отрок.
Немало подивился он, проведав о герое,
Охвачен был желанием увидеть Дигениса
И отослал ему письмо с такими он словами:
«О всех деяниях, дитя, которые свершил ты,
Узнала царственность моя, и радости полны мы,
Благодарим всевышнего, что шлет тебе поддержку.
Внемли желанью нашему — предстань пред нашим взором
И за дела свои прими достойную награду.
Итак, иди к нам с радостью, не зная колебаний,
Не бойся, что подвергнешься опасности нежданной» [188].
Прочел посланье Дигенис, ответ такой направил:
«Слугою я ничтожнейшим твоей останусь власти, —
Пусть и не будет доли мне в твоих благодеяньях.
Какому же из дел моих дивишься ты, владыка?
Ведь робок и смиренен я, и нет во мне отваги.
Но все возможно совершить по милости господней,
И если своего слугу ты захотел увидеть,
Сюда скорее приходи и у реки Евфрата
Желанье сбудется твое, владыка мой священный.
Не думай, будто не хочу перед тобой явиться,
Но знаю — есть в твоих войсках неопытные люди;
Неподобающую речь могу от них услышать,
И меньше станет слуг твоих, — не сомневайся в этом, —
Нередко ждет ведь молодых такой удел, владыка».
За словом слово прочитал посланье император
И скромной речи отрока немало подивился,
И рад был, что высокую его отвагу понял.
Желая видеть юношу во что бы то ни стало,
С собою сотню воинов он захватил в дорогу
И копьеносцев несколько и выступил к Евфрату,
А слугам строго повелел, чтоб ни единым словом
Никто не вздумал нанести Акриту оскорбленье.
И вот заметили его посты сторожевые,
Известье быстро принесли, что император близко
От Дигениса славного, чудесного Акрита.
И Дигенис тогда один навстречу гостю вышел
И низко голову склонил в почтительном поклоне,
Промолвил: «Здравствуй, господин, от бога власть ты принял.
Из–за нечестия племен над всеми воцарился!
Случиться как могло со мной, что всей земли владыка
Изволил появиться здесь передо мной, ничтожным?»
Был император поражен, когда его увидел,
И вот, достоинством своим пренебрегая царским,
Сошел он с трона, радуясь, открыл ему объятья
И целовать героя стал, дивясь его сложенью,
Избытку красоты его, никем не превзойденной.
«Дитя, — сказал он, — дел твоих свидетельство я вижу,
Поистине весь облик твой: — отваги подтвержденье.
О, если б четырех, как ты, Романия имела!
Проси, что хочешь, у меня без всякого стесненья
И, что угодно, забирай из моего ты царства!»
«Всем управляй, владыка мой, — ему ответил отрок, —
А для меня достаточно любви твоей высокой.
Несправедливо брать дары, дарить — намного лучше,
И без того на воинов ты тратишься безмерно.
Лишь вот о чем прошу тебя, прославленный владыка:
Имей любовь к покорности и состраданье к бедным,
Коль терпит беды подданный — спасай от беззаконий,
Коль согрешит невольно он — даруй свое прощенье.
Не поддавайся клевете, оставь несправедливость,
Грозою будь еретиков, опорой православных, —
То высшей справедливости оружие, владыка.
Оружьем этим всех врагов ты одолеть сумеешь [189].
И знай, владеть и царствовать — от силы не зависит:
То бога одного лишь дар, всевышнего десница.
А я, из всех ничтожнейший, твоей дарую власти
Ту дань, что приносили мы Иконию [190] доселе, —
Вернешь наперекор врагам сполна богатства эти
И позабудешь, господин, подобную заботу
Ты прежде, чем душа моя от тела отделится».
И счастлив император был, слова его услышав,
И так сказал: «О юноша чудесный, несравненный,
Моею царственностью ты патрикием назначен,
Владенья деда твоего я все тебе дарую
И на границах управлять предоставляю право.
Скреплю пожалованья все надежно хрисовулом [191]
И царские одежды дам тебе я дорогие».
Лишь услыхал то юноша, приказ немедля отдал,
Чтоб привели к нему коня стреноженного слуги.
Неукрощенный был тот конь, не знал он господина,
И слугам Дигенис сказал: «Бежать его пустите».
Одежды полы накрепко за пояс свой заправил
И за животным бросился, стремясь его настигнуть.
На расстоянье небольшом схватил коня за гриву,
И повернулся конь тогда назад, огромный, дикий,
Лягался он и громко ржал, и убежать стремился,
Но перед императором тот юноша отважный
Поверг коня и на земле оставил распростертым,
И небывалым зрелищем поражены все были [192].
Назад герой направился, но лев из рощи вышел,
И все, стоявшие вблизи, перепугались сильно, —
Немало, ведь, свирепых львов в той местности встречалось;
И в страхе император сам искал спасенья в бегстве.
А Дигенис напал на льва, не медля ни минуты,
За лапу заднюю его схватил рукой умело,
Тряхнул с великой силою, поверг на землю зверя
И окружавшим показал, что лев лишился жизни.
Затем он поднял хищника рукою, словно зайца,
И императору поднес, сказав: «Прими добычу!
Тебе в подарок твой слуга поймал ее, владыка».
ПОХОРОНЫ ДИГЕНИСА И ЕГО ЖЕНЫ (кн. VIII, ст. 211–313)
Кто в силах горе описать, владевшее толпою,
Сказать о плаче, о слезах, стенаньях неутешных?
И рвали бороды они, от скорби обезумев,
И вырывали волосы, и восклицали громко:
«Земля пусть содрогается, пусть мир горюет с нами!
Пусть солнце скроется во мгле, лучи его померкнут,
И потемнеет пусть луна, нам факелом не светит,
И звездные огни пускай на небесах угаснут!
Ведь лучезарная звезда, светившая над миром,
Василий Дигенис Акрит, всех юных украшенье,
И с ним супруга славная, краса и гордость женщин,
Ушли из мира нашего, ушли одновременно! [193]
Придите все, кто знал любовь и кто дружил с отвагой,
Акрита благородного и храброго оплачьте,
Скорбите по могучему и грозному герою,
Что всех врагов до одного уничтоженью предал,
Спокойствие установил и мир принес на землю.
Придите жены, плачьте все над красотой своею, —
Вотще хвалились вы красой, на юность полагались!
Рыдайте же над девушкой, прекрасной и мудрейшей.
О бедствие нежданное! Два светоча чудесных,
Что освещали целый мир, безвременно угасли!»
Такие речи скорбные они произносили,
На погребенье славных тел собравшись отовсюду.
Когда ж заупокойные пропеты были гимны,
И беднякам имущество умерших раздарили,
То погребенью предали достойному останки
И поместили наверху в ущелье ту гробницу,
Недалеко от Тросиса [194], — так место называют.
На арке установлена гробница Дигениса,
Из пурпурного мрамора ее сложили дивно,
Чтоб те, кто видели ее, благословляли юных.
А эта арка и вдали для глаза открывалась,
Всегда ведь нам высокое издалека заметно.
И вслед за тем наверх взошли, исполнены печали,
Правители и знатные, и все, что там собрались,
И вот, гробницу окружив, покрыв ее венками,
Такие молвили слова, слезами заливаясь:
«Глядите, где покоится предел людской отваги,
Глядите, где покоится Акрит непобедимый,
Что род свой славно увенчал, над юными вознесся!
Глядите, где покоится цветок ромеев чудный
И гордость императоров, и светоч благородных,
Герой, страшивший диких львов и хищников свирепых!
Увы, увы, что с мужеством подобным вдруг случилось?
Всевышний, где могущество, куда отвага делась,
Безмерный страх, что возникал при имени героя?
Ведь если имя слышалось Акрита Дигениса,
Испуг охватывал людей, неодолимый ужас;
Такую милость получил тот юноша от бога,
Что именем одним своим с врагами расправлялся;
Когда ж охотиться он шел, достойный изумленья,
Бежали звери от него и в зарослях скрывались.
И вот отныне заключен он в маленькой гробнице,
Бездейственным, беспомощным предстал он нашим взорам,
Кто наложить осмелился на сильного оковы,
Непобедимого сломил, заставил подчиниться?
То смерть — всего виновница, горчайшая на свете,
И трижды проклятый Xapoн [195], что все с земли уносит,
И ненасытный то Аид [196], — вот злые три убийцы,
Вот трое тех безжалостных, из–за которых вянут
Все возрасты и прелести, вся слава погибает.
Ведь юных не щадят они, не уважают старых,
Могучих не пугаются, не чтут они богатых
И не жалеют красоту, но делают все прахом,
Все обращают в грязь они зловонную и в пепел,
И вот теперь Акрит для них чудесной стал добычей,
Гробница давит на него, в земле он истлевает,
И плоть прекрасная — увы! — червей питает ныне,
И тело белоснежное принадлежит Аиду!
За что же уготована для нас такая участь?
Адама [197] грех на нас лежит, — на то господня воля.
Но почему, скажи, господь, ты воину такому,
Столь юному, прекрасному, велел расстаться с жизнью,
Скажи, зачем не даровал бессмертия герою?
Увы! Никто ведь из людей — так бог–отец предрек нам —
Не избегает гибели; мгновенно жизнь проходит,
Проходит все, что видим мы, тщеты полна вся слава.
Христос! Кто умирал еще, подобный Дигенису, —
Такой же юности цветок, такая ж слава храбрых?
Христос! О если б ожил он, обрел рассудок снова,
О если б увидали мы, как держит он дубинку,
А там — хоть все до одного пусть умерли бы сразу!
Увы! О горе благам всем обманчивого мира,
Веселью горе, юности и горе наслажденью!
И горе тем, кто, согрешив, раскаянья не знает,
И силой похваляется и молодости верит!»
Такие были речи их и горькие стенанья,
И в путь обратный двинулись все те, что хоронили
Останки благородные и чистые умерших.
А ныне молим мы: Христос, творец всего земного!
Пускай любимый отпрыск тот, Василий благородный,
И с ним его прекрасная, цветущая супруга
И все, кто радостно идет дорогой православья,
В тот час, когда воссядешь ты судить людские души,
Пусть охраняются тобой, не ведают ущерба,
И в пастве им своей, Христос, дай место одесную.
А нас, принявших от тебя свое существованье,
Ты укрепи и огради, спаси от сил враждебных,
Чтоб имя непорочное твое мы восхваляли,
Чтобы отца, и сына мы и чтоб святого духа —
Ту троицу чистейшую, единую, святую —
Во веки славили веков, великих, беспредельных!