НА СМЕРТЬ ИРИНЫ, СУПРУГИ ИОАННА III [466]
НА СМЕРТЬ ИРИНЫ, СУПРУГИ ИОАННА III [466]
Остановись, о путник! ты направил взгляд
Не на простое, жалкое надгробие;
Затем, что слава в нем лежит немалая,
В гробу, увы! сложили не презренный сан.
Узнав, чья дочь в могиле сей покоится,
Пролей в печали слезы, если можешь ты,
Об общей доле смертных, о величии,
Что легче и превратней, чем полночный сон [467],
И тени ускользнувшей ненадежнее.
Да, тот, кто нынче дышит горделивостью,
Кто славою украшен, чей возвышен род,
Кто светом явлен миру восхищенному,
Умрет назавтра, как трава увядшая
И как цветок засохший, по Писанию [468].
А потому ты должен в сострадании
Своей душою горестный принять рассказ.
Была я Рима Нового владычица [469],
Могла гордиться и величьем дедовским,
И новозданной славою родителя,
От детских лет уже причастна пурпуру,
Придя в сей мир как царственной четы побег.
Мой дед был царь предела Авсонийского [470],
Алексий Август, отпрыск предков Комнинов;
Отец же, славный родом и достоинством,
Феодор тот, кого зовут Ласкарисом,
Кого молва стоустая величила
За подвиги, победы и воительства,
И за отвагу, в битвах воссиявшую.
От самого от лона материнского
Судьбы высокой приняла я почести,
Монаршего удела достославный знак —
Моя глава была венцом увенчана,
И слава колыбель мою лелеяла.
Во цвете лет девических судьба дала
Мне разделить и ложе, и владычество
С таким супругом! Стать его державная
Изобличала явно благородства блеск,
Ведь был он Дукой, мужем крови царственной!
Он был как бы второй Давид по кротости,
Как бы Самсон — по мощи необорных рук.
И с ним я сочеталась, с юным юная,
И по любви взаимной с ним в одно слилась.
Связало нас законное супружество,
Но крепче страсть связала обоюдная:
Супружество смесило нас в едину плоть,
Любовь же душу нам дала единую.
Да, я любила крепко, он — еще сильней,
Да, я дарила радость и брала ее!
Он был мне дорог, как очей сияние,
Но я ему дороже, чем сиянье глаз, —
Усладой духа, сердца подкреплением!
Да, в том, как щедро этот был украшен брак
Душа и плоть имели долю равную.
Еще мы не коснулись до житейских зол,
Еще цвела в нас юность неувядшая,
Был срок для ликования весеннего,
И жизнь в избытке нас дарила радостью.
И слава, и богатство, и величие, —
Одним скажу я словом: всё, что надобно
Для царственного сердца в утешение, —
Все это в изобилье нам несла судьба:
Победы в битвах и удачи славные,
И нашего престола умножалась власть.
Она над Геллеспонтом устремила путь
Из Азии в пределы Европейские,
Простерлась в Македонию и Фракию
И до ворот достигла Константиновых [471].
С разбоем италийским ныне кончено,
Они повсюду изгнаны и прогнаны,
В пределах Авсонийских им приюта нет,
Ни в той земле, что на восход простерлася,
И ни в пределах Европейских Запада.
Все острова свободны, спасена земля;
Лишь Константинов град еще в пленении.
Но вот, увы! нежданно беспощадная
Приходит смерть, из ножен меч изъемлется,
И я прощаюсь с жизнию во цвете лет.
Увы, судьба не пожалела юности,
Мое до срока загубила счастие,
Еще в цвету прекрасную отсекла гроздь
И бросила погибели и тлению.
И мужество супруга достославное,
И сила, поборающая беды все,
Увы! помочь бессильны были в горести:
Бессилен меч, копье бессильно бранное
И бесполезен всякий боевой доспех, —
Ах, как бороться с силой невещественной?
Ему одно осталось: горько слезы лить
И днем и ночью в вечных воздыханиях.
И как не плакать? Как тоску обуздывать?
О, как сдержать стенание сердечное?
Как бурю в сердце удрученном выдержать?
Как вынести в душе своей напор валов?..