ЖИТИЕ, ОБРАЩЕНИЕ В ХРИСТИАНСТВО ГАЛАКТИОНА И ЭПИСТИМИИ, И МУЧЕНИЧЕСТВО ИХ  [130]

ЖИТИЕ, ОБРАЩЕНИЕ В ХРИСТИАНСТВО ГАЛАКТИОНА И ЭПИСТИМИИ, И МУЧЕНИЧЕСТВО ИХ [130]

1. Много городов в Финикии, лежащей в предгорьях Ливана; одни из них расположены на юге, другие — на севере страны, но лучше всех — город Эмеса, стоящий в северной части Финикии. Там родился и вырос муж по имени Клитофонт. Происходил он из знатного рода, считался первым среди богатых сограждан, а по проницательности ума не было ему равных. Взял он себе жену по имени Левкиппа. Девушка доброго нрава, она была достойна такого мужа; и красотою лица ему не уступала. В одном только оказалась несчастливой Левкиппа — она была бесплодна. За это муж нередко досаждал ей своими упреками, и она огорчалась; порою, в отчаянии, изнывала сердцем, отыскивая разные способы помочь столь тяжкому горю.

2. Итак, и муж, и жена думали про себя, как позорно сейчас жить без детей и в будущем не иметь наследника своего богатства, того, благодаря кому продлится их род. А в те дни усилилось идолослужение. Власть в городе была доверена некоему Секунду. Этот муж, язычник по убеждениям, а по образу действий — настоящий варвар, казалось, ни о чем другом более не заботился, только бы изгнать всех христиан и, если возможно, вырвать самые корни благочестия. И вот, поскольку жизни благочестивых людей угрожала опасность, каждый стал спасаться бегством. А один человек, по имени Онуфрий, — он вел образ жизни монаха, был благонравен и возлюбил бога — решил, что не подобает боголюбивому мужу, вступившему когда–то в сообщество монахов, уходить в столь неспокойное время и оставлять в опасности души людей более слабых. И все же открыто свидетельствовать свое благочестие и подвергать себя опасности считал он достойным порицания, даже нарушением законов истинной веры, и потому придерживался середины. Скрываясь под белой одеждой, которую он надел поверх монашеской, Онуфрий по своим убеждениям оставался истинным монахом и жил, как подобает монаху: так он перехитрил безбожников. И вот, притворившись бедным, чтобы скрыть свое благочестие, Онуфрий по своей доброй воле стал нищенствовать. Вынужденный просить подаяния, он ходил по домам, но больше сам раздавал хлеб, который мог подкрепить души людей: ко всем, кого бы он ни встретил, он обращался со словами благочестия, убеждая их бежать, сколько есть сил, от ушедших далеко от праведной жизни и покинувших творца.

3. Однажды Онуфрий подошел к дому Клитофонта и стал просить подаяние, протягивая руки; звук его голоса не мог не вызвать душевного сострадания. Но случилось так, что в это время Левкиппа была сильно встревожена и опечалена, ибо муж бранил ее за неплодство. Ей было не до странника, и она приказала запереть перед ним двери. Но Онуфрий не отошел ни на шаг, помня о своем долге и о том, что сам он может оказаться скорее дающим, нежели берущим. И потому он настойчиво просил до тех пор, пока Левкиппа не отворила дверь столь неотступному просителю и не приняла его с благосклонною милостью. Тронутая речами Онуфрия и сочувствием, столь непривычным для нее, Левкиппа рассказала о себе, о том, что у нее болезнь чрева и что до сего дня ни одно божество не могло освободить ее от этих уз: так призналась она Онуфрию в своем желании сбросить с себя позор бесчадия.

«Мне ведомо, — отвечал Онуфрий, — почему ты не избавилась от своего горя, уповая на таких помощников, прося их вылечить тебя от неплодства. Как же они могут снять бесславие с других, ежели сами вершат дела бесславные? Но коли ты послушаешь меня и захочешь поверить в бога истинного, который может и из камней сотворить чада, и тебя освободить от уз неплодства, ты увидишь, что не только к тебе одной снизойдет благодать, но станешь ты благодетельницей всему роду, ибо в наследство своим потомкам ты оставишь благочестие». Со вниманием слушала Левкиппа его слова, и запали они ей в душу, будто семена в благодатную почву.

4. Прежде всего этот божий человек посвятил Левкиппу в божественное учение о пресвятой Троице; затем призвал ее стремиться к добродетельной жизни, а потом поведал о спасении через святое крещение, благодаря которому она очистится от прежних мерзостей. Рассказал он и о монашеской жизни, в коей сам подвизался, но, избегая злых охотников, утаил свою хитрость, и то, что посредством этой хитрости он может обрести спасение, делая вид, будто обращается с просьбой о милосердии. А Левкиппа на это ответила: «Боюсь, как бы на пути моем не встретились две преграды: ведь, во–первых, людям твоей веры, называемым христианами, владыка мира сего ниспосылает страшные угрозы, а за ними последуют еще более ужасные наказания; а во–вторых, ежели я обращусь к истинной вере и откажусь от учений моих предков, а супруг мой не согласится переменить веру, но будет и впредь придерживаться теперешнего богопочитания, как же мы сможем понимать друг друга? Мы, которые должны составлять единое целое, будем не согласны в самом главном? Разреши мне это недоумение, и ты избавишь меня от других сомнений!»

5. Онуфрий многое объяснил Левкиппе и добавил, что муж ее в скором времени обратится к той же вере. Это показалось ей настолько убедительным, что даже служанкам она приказала делать все, что ни скажет Онуфрий.

И вот, одну из бочек, которые стояли где–то в саду, по приказу Онуфрия наполнили водой. Сначала Левкиппа затвердила основные заповеди христианского учения, и после того, как Онуфрий выполнил положенные у христиан обряды, она удостоилась святого крещения. Прошло немного времени, и Онуфрий покинул этот дом, сделав Левкиппе много наставлений, чтобы она хранила веру и соблюдала заповеди Христа. Левкиппа же, притворно сказавшись больною, отдалилась от мужа, избегая сожительства с ним; ведь после очищения святым духом и омовения святою водою она не хотела осквернять себя нечистыми объятиями супруга.

Прошло немного дней, и Левкиппа почувствовала, что зачала. Вскоре это стало ясно и Клитофонту. Не ведая правды, он сказал: «Кажется, жена, ты угодила бессмертным богам, и за это сейчас они удостоили тебя своего попечения». Она же, немного овладев собою, сказала: «О, муж мой! Не произноси имени богов, я не хочу этого! Призывай лишь одного бога, всеобщего творца и владыку, который печется о тебе и о нас и который в силах разрешить узы не только неплодства, но легко сделает все, что захочет».

Тогда Клитофонт спросил: «Кто же он, сильнейший из всех и столь благосклонно взирающий на нас?» И Левкиппа промолвила: «О, мой дорогой супруг! Он явился мне во сне, в образе человека, с руками, распростертыми на кресте; он быстро развязал узы, которые сковывали мою утробу, и чудесным образом способствовал зачатию. Так неужели мы не станем уповать на него в будущем и не станем думать, что все наше благополучие зависит от его милости?»

6. (Левкиппа рассказала Клитофонту о том, что она крестилась, и убедила его стать христианином.)

7. Настало уже время родить Левкиппе, и родила она мальчика. Вновь призвали Онуфрия — посланного богом доброго человека, к помощи которого они привыкли. И благодаря ему новорожденный вновь возродился через благодатное крещение, и имя получил от Онуфрия — назван был Галактионом. И оказалось имя его верным предвестием будущих событий [131]. Ибо родился он чистым от чистых, поистине благородный отпрыск благородных родителей.

Между тем время шло, и понемногу, по мере того, как Галактион подрастал, он становился благоразумнее, в особенности не по возрасту был умен. Стали его обучать наукам; постиг Галактион самые трудные науки, а благодаря природному усердию превзошел самих учителей. Когда Галактиону исполнилось двадцать четыре года, отец один должен был позаботиться о том, чтобы найти для него подходящую подругу жизни, ибо мать Левкиппа уже умерла.

8. Жила в Эмесе одна девушка; многих превосходила она красотой и скромностью нрава. Звали ее Эпистимия; известностью и славой рода своего считалась первою среди женщин. Она была обещана Галактиону, сейчас — ради супружества, а потом — ради единения душ… (далее рассказывается о том, что сначала Галак- тион избегал совместной жизни с Эпистимией, поскольку она не придерживалась той же веры, что и он. Наконец, Эпистимия согласилась принять христианскую веру).

9. Как только Галактион узнал, что Эпистимия согласна принять крещение и нимало не возражает против этого, он приказывает наполнить водой один из водоемов в саду. Таким образом, тайно от всех он окрестил Эпистимию. И вот через восемь дней после крещения она увидела во сне новое и непривычное для нее видение: приснилось ей, будто ходит она по каким–то царским покоям, красоту которых невозможно описать; по обеим сторонам, вдоль стен, стояли три хора поющих; в одном из них — мужи, почтенные видом, облаченные в черные одеяния; в другом — женщины в таких же одеждах; а третий хор состоял из девушек: их лица, озаренные радостию и весельем, светились благородной красотою. Женщины, одетые в черные одеяния, казалось, имели какие–то крылья, а от них исходил огонь, способный, пожалуй, сжечь все, что в него попадет. Когда Галактион выслушал рассказ о виденном ею, пояснил значение этого: он сказал, что те три хора поющих означают людей, удалившихся от мира и от всего мирского, оставивших жен своих и в своем образе жизни последовавших за Христом; а те, облаченные в черное, сказал он, подобны ангелам, ибо их крылья и огонь означают стремительность и вместе с тем необоримую силу.

10. Услышав это, Эпистимия тотчас явила свойственное ей благородство души и свою добродетель: пораженная глубоким смыслом увиденного, она сказала: «О, муж, а если мы разлучимся друг с другом и приблизимся к богу, сможем ли мы сохранить на расстоянии взаимную привязанность? Дай мне надежное заверение в этом, и я тоже никогда не отступлю от данного тебе обещания пребывать вместе с тобою».

Когда они дали друг другу взаимные клятвы никогда не разлучаться духовно, Галактион обратился к богу с обычной молитвой, а Эпистимии дал наставления относительно будущего, сказав: «Иди же и щедро раздай нуждающимся имущество твое, веря, что ты не расстаешься с ним, а скорее сберегаешь сокровище в безопасном месте; я же тебе и в этом подам пример — первым раздам свое имущество, не слабой и скупой рукою, но расточая его щедро и богато. На третий день приходи ко мне, и мы все сделаем по взаимному уговору».

11. И вот, раздав свое имущество и сговорившись друг с другом, они повелели Евтолмию, самому преданному из всех своих слуг, следовать за ними и вышли из дома, намереваясь начать жизнь уединенную. Шли они целых десять дней и достигли горы Пуплион — так называют ее местные жители, — а лежит она неподалеку от горы Синайской [132]. Здесь встретили они двенадцать монахов, вступивших на стезю подвижнической жизни, рассказали им о своем намерении и попросили принять их к себе. Через несколько дней это осуществилось: Галактион был сопричислен к сословию этих людей, а Эпистимию он отпустил в один из дальних монастырей, в котором жили четыре девушки.

12. (Рассказывается о жизни Галактиона в монастыре.)

13. Так проводил Галактион дни свои, подвигаясь прямой дорогою к истинной добродетели, которая испорченному человеку кажется невыносимо тяжелой. Однажды пришел он к правителю, принявшему в то время власть, и вызвал в нем ярость, которую тот обратил против всех христиан: подготовил на них открытое гонение. Он устроил на христиан облаву и жестоко наказал их — одних собственноручно, других при помощи своих оруженосцев, таких же свирепых, как он.

И вот к правителю пришли такие люди, которые только и ждут подобного удобного случая. Они сказали ему, что живущие на горе Синайской богов не почитают, а чтут лишь одного распятого на кресте бога и ему отправляют все службы. И тотчас правитель, пораженный этими словами, словно слепнем ужаленный, приказал отряду воинов быстро завладеть той горою и привести связанными всех живущих там христиан.

Тем временем, пока посланные приближались к тому месту и уже собирались схватить святых мужей, Эпистимия, вступившая на стезю отшельнической жизни в монастыре, о котором уже говорилось, в полночь увидела такой сон: будто она вместе с Галактионом идет по каким–то царским дворцовым покоям, а головы их украшены царскими венцами. Рано утром она поведала наставнику монастыря увиденное ею и точно узнала, что означает этот сон: он сказал, что дворец — это царство небесное, а царь — тот, кто поистине один–единственный, царственный по природе своей; венцы же указуют на тех, кто скоро пойдет на битву и одержит верную победу над своими противниками.

14. И вот воины, согласно данному им приказанию, прибыли в эти места, но поскольку все уже бежали, они нашли только двух монахов, одним из которых был Галактион. Когда они повели его, Эпистимия, узнав об этом, поднялась на вершину горы, откуда можно было далеко видеть, и своими глазами увидела такое, о чем не в силах была бы услышать: Галактиона вели в оковах, его ожидали, видимо, тяжелые мучения. И распростершись на земле, Эпистимия долго просила диакониссу отпустить ее, чтоб поспешить к Галактиону и, если ей позволят, надеть на себя такие же оковы. Если б ему предстояло умереть, то и она умерла бы той же смертью, ибо еще прежде они так условились: никогда не разлучаться друг с другом ни мыслию, ни чувством. Ведь не подобает, говорила Эпистимия, в столь тяжелое время забывать о прежнем уговоре.

Диаконисса сначала пыталась словами сдержать порыв Эпистимии, но та не послушалась, и она отпустила ее делать, что хочет.

15. И вот Эпистимия в последний раз простилась радостно со своими сестрами и пошла по следам Галактиона. Приблизившись к нему, она воскликнула: «Господин мой, наставник, спаситель! Не прогоняй меня от себя, ведь ты помнишь, какие мы дали друг другу обещания». Когда жестокие слуги безбожия услышали это, они свернули со средины пути и, схватив Эпистимию, надели на нее оковы, не произнося ни слова и с презрением отвергая все ее расспросы.

А Галактион, несмотря на то, что ему было очень тяжело, все же не прекращал своих увещаний: связанный, в оковах, он шел вперед и произносил должные поучения, говоря: «О, жена моя! Пусть враги не введут тебя в заблуждение, пусть не устрашат тебя угрозами, не склонят соблазнами к безбожию».

Пока он говорил это, подошел с крайней поспешностью какой–то человек и, являя на лице своем сильное волнение, сказал, что допрос святых отложен назавтра, что таково решение правителя. И вот ранним утром судия приказал привести их на то место, куда приводили подсудимых.

16. И очень уж они торопились; правитель тотчас же, не спросив ни о происхождении этих людей, ни о родине, взрастившей их, ни о чем–либо другом, с чем они свыклись, не прибегнув даже к словам, которые могли переубедить их, но, сердито и угрожающе взглянув на Галактиона, крикнул в преизбытке гнева: «Кто это, в печальном унынии? пред кем склоняется он в благочестии, оскорбляя богов?» Галактион, нимало не убоявшись, не изменяя привычному своему спокойствию, ответил: «Я веду жизнь монаха, по Христу зовусь христианином, пред ним и склоняюсь в усердном благочестии».

Когда же святой человек стал осыпать правителя упреками, смеясь над его богами, а почитающих эти бездушные существа назвал равными безумцам, проклятый судья приказал связать ему руки назад и безжалостно бить плетьми.

Его избивали, а Эпистимия, видя это и несказанно страдая душою, сказала: «О, ненасытный мучитель! Зачем такими плетьми бьешь ты столь младые члены, уже испытавшие на себе столько трудов подвижнической жизни? Неужели руки слуг не устают, избивая?» От этих слов правитель еще сильнее распалился гневом и сказал: «Обнажите эту бесстыдную и безрассудную женщину вплоть до нижней одежды и пребольно накажите ее бичами, чтоб она научилась быть осторожнее в своей болтовне и впредь не вела бы себя столь надменно по отношению к лицам вышестоящим».

17. Все это они быстро проделали, расправа длилась уже долго, но мученица чудесным образом вынесла все ужасные пытки, ибо она не произнесла ни звука против судьи и не укоряла его за столь бесчестное дело: ведь он дозволил не только обнажить то, на что, — так устроено природой, — смотреть нельзя, но и мучить ее у всех на глазах. «За это здесь же тебя постигнет наказание, — сказала она. — Именно на этом месте в скором времени произойдет, справедливый суд божий». Сказала, и тотчас возмездие не замедлило прийти: ослепли очи у всех, кто стоял вокруг правителя. Но в то же время возмездие оказалось святой славою, которая обещала спасение карателям. Ибо, при слепоте очей облако души загорелось у них светом божественного учения. Поэтому они согласились верить в Христа и вместе со светом души вновь обрели свет очей телесных, — все эти мужи, не двое и не трое, а числом пятьдесят три.

18. Несмотря на происшедшее, правитель все еще был слеп разумом, поскольку порок глубоко укоренился в нем; приказывает он заострить концы тростинок и вогнать их под ногти святых. Это было быстро проделано, но святые, перенося ужасную боль, проявили при этом необыкновенную твердость: они единодушно восхваляли того, за кого претерпевали все эти муки, а ложных богов подвергали бесчестию. Тогда судия приказал вырвать им руки, ноги и даже язык; при этом душа его, кровопийцы, испытывала нечто вроде радости, когда он наказывал себе подобных. Но когда и это было быстро проделано, а мученики тем не менее продолжали стойко держаться, свирепый судья — жесточайший палач — выносит последнее решение, приказав мученикам подойти под смертоносный меч. Так наступила их кончина: в пятый день ноября им отрубили святые головы; их драгоценные тела рабствующий Евтолмий облачил в дорогие одежды; ему же было поручено следовать за мучениками, дабы этой почестью и других побудить к той же твердости — во славу отца, и сына, и святого духа, а также единого бога в трех лицах, которому подобают все почести, величие и великолепие ныне и присно и во веки веков. Аминь.