ГЛАВА 26. О том, что приступающих к монашеской жизни нужно принимать после долгого искуса, потому что те, кто был принят после искуса, по большей части и оказываются самыми опытными, а также о том, что им нужно позволять

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА 26. О том, что приступающих к монашеской жизни нужно принимать после долгого искуса, потому что те, кто был принят после искуса, по большей части и оказываются самыми опытными, а также о том, что им нужно позволять

1. Из жития святого Пахомия

Еще когда святой Пахомий был молод, сердце его возгорелось любовью к Богу и он решил стать монахом. Тогда — то он и узнал об одном пустыннике по имени Паламон, который жил в уединении, и отправился к этому пустыннику, чтобы жить у него. Он подошел к его келии, что была рядом с пустыней, и начал стучать в дверь. А старец от долгих подвигов и уединения был очень суров. Он приоткрыл дверь и спросил Пахомия:

— Чего ты хочешь и кто тебе нужен?

— Бог послал меня к тебе, чтобы ты сделал меня монахом, — ответил ему Пахомий.

— Не можешь ты быть монахом, — говорит ему старец. — Подвиг монаха — нелегкая вещь. Многие приходили сюда, но, так и не выдержав, сдавались.

— Не все люди одного нрава, — возразил Пахомий. — Прими меня — и убедишься со временем.

— Я сказал тебе, что ты не сможешь! — ответил старец. Иди в другое место и начни подвизаться там. Затем приходи сюда, и я тебя приму. И потом, — прибавил он, — я живу здесь в строгости. Благодатью Божией я не вкушаю ничего, кроме хлеба и соли, а от масла и вина воздерживаюсь совсем. Полночи я бодрствую в молитве и изучении Слова Божия, а иногда и целую ночь.

Когда Пахомий услышал это, строгость отповеди внушила ему уважение. Но благодать Божия побуждала его к тому, чтобы твердо переносить любые тяготы, и он сказал старцу:

— Верую Господу, что Он даст мне силу и терпение и я твоими святыми молитвами окончу свою жизнь здесь.

Тогда святой Паламон прозорливо увидел веру и стремление Пахомия к спасению. Он открыл дверь, впустил его внутрь и облек в монашеский образ. И оба стали жить, подвизаясь одинаково и проводя время в молитвах. При этом их рукоделием было прясть шерсть и делать мешки. Но работали они по апостольской заповеди: не ради собственного покоя и не для собирания денег, но для пропитания нищих. И Паламон, видя неизменное послушание Пахомия и его преуспеяние в подвиге, очень этому радовался и прославлял Бога.

2. Из того же жития

Святой Пахомий постоянно молился о том, чтобы свершилась на нем воля Божия. И вот через какое — то время, когда он бодрствовал и молился о том же, явился ему ангел Божий и сказал:

— Воля Божия в том, чтобы служить Ему и примирять с Богом род человеческий.

И, повторив это трижды, ангел оставил его. Тогда Пахомий возблагодарил Бога и, убедившись в достоверности видения, стал принимать тех, кто с покаянием прибегал к Богу. После долгого искуса он давал им монашеские одежды, при этом запрещал им все житейское и постепенно вел их ко все большим подвигам.

3. Из жития блаженной Феодоры

Блаженнейшая из женщин, Феодора, решила отречься от мира и всего, что в нем, дабы мудрыми помышлениями низложить лукавого. А чтобы скрыться от мужа, который усердно искал ее, она переоделась в мужскую одежду. Затем она пошла в мужской монастырь, что был в восемнадцати поприщах от Александрии. Там Феодора стала за воротами и просила впустить ее и принять в число подвизающихся. В монастыре, хотя посчитали ее мужчиной, а не женщиной, все же сказали, что сначала она должна всю ночь провести под открытым небом и тем самым явить братьям доказательство своего воздержания. Феодоре было известно, что ночью там бродит много зверей, поскольку место было пустынным и совершенно диким. Тем не менее она не только с радостью приняла сказанное, но и исполнила его на деле: всю ночь провела у ворот в ожидании. Ибо Тот, Кто в древние времена укротил ярость львов ради Даниила, предвидел, какой степени добродетели достигнет святая, и сохранил ее невредимой от зверей. И сами монахи, испытав ее, поняли это и решили, что ее присутствие у них угодно Богу. После того как она была с радушием принята, наместник монастыря стал тщательно выспрашивать у нее, кто она и почему обратилась к монашеской жизни.

— Не лежат ли на тебе какие — то долги, — спрашивал он, — или, может, ты уличен в убийстве, или не знаешь, как прокормить детей, и потому оставил мирской образ жизни?

— Ни по одной из этих причин, — отвечала Феодора, — но лишь для того, чтобы уйти от мирской суеты и оплакивать собственные грехи.

— Как тебя звать? — вновь спросил ее игумен.

— Феодор мне имя, — ответила мужественная женщина.

— Не думай, брат Феодор, — сказал он, — что ты будешь жить здесь без всякого труда. Но если хочешь принять на себя иго послушания, знай, что ты будешь служить братьям во всех их нуждах. В самом монастыре ты будешь смотреть за овощами и зеленью, а также носить воду и поливать их по необходимости. Кроме того, ты будешь служить и внешним нуждам монастыря. А если тебе скажут отправиться в город по какому — то делу, ты не должен отказываться. И пусть это не будет тебе оправданием в том, чтобы оставить свой труд подвижника: Напротив, ты должен неукоснительно пребывать в посте и молитве, каждый день по обычаю петь вечерню и утреннее славословие. Помимо этого, ты не должен опускать ни одной из тех служб, что именуются часами. Также ты должен преклонять колени и этим смирять свое тело против нападений тех, кто воюет с нами.

Все это блаженная внимательно выслушала и приняла как нечто радостное для души, а затем пообещала, что все будет делать с большой охотой. Так она присоединилась к уставу этого благого обиталища монахов. А поскольку надлежало исполнять беты, которые она дала Богу, Феодора не стала прибегать к оправданиям и лени, а распрощалась со всеми плотскими помышлениями и приступила к трудам.

Так на протяжении восьми лет она поливала зелень и овощи, которые по мере потребностей отдавала в монастырь. Каждый день она занималась помолкой зерна, замешивала тесто и без промедления пекла хлебы. Также она варила овощи — ими питаются те, кто стремится умертвить свое тело. При этом она всегда присутствовала на службах, которые совершались в церкви, и в этом тоже было видно благочестие ее души.

Но хотя она и избрала столь трудный образ жизни и занятий, помысел о прежнем прегрешении не оставлял ее в покое. А после своих ежедневных послушаний, когда наступала ночь — время для сна и небольшого отдыха, — Феодора била себя в грудь, понуждая к плачу, и говорила:

— Господи, прости мне тот грех, который погубил красоту моего целомудрия.

Закупкой масла, зерна — всего необходимого для монастыря — и их перевозкой на верблюдах занималась тоже по большей части она. Словом, не было ни одного тяжелого послушания, в котором Феодора не оказывалась более ревностной, чем все другие.

4. Из жития святой Мелании Римлянки

В Иерусалиме, близ Елеонской горы, святая Мелания основала обитель. В ней жило более чем девяносто дев. Игуменьей она поставила ту, что выделялась среди всех словом и образом жизни. Сама же святая была ко всем услужливой, как простая служанка, и ласковой, как родная мать. С несказанным смирением наставляла она их ко спасению. И, между прочим, она говорила им о послушании и о том, что нужно повиноваться властям; что и в мирских делах все держится на том, что царь остается Царем, а подданный — подданным. А если это упразднить, то упразднится и само устроение общества и вместе с именами смешаются и сами понятия. К этому она добавляла такой пример.

Однажды один брат пришел к великому старцу, желая стать его учеником. Старец, чтобы сразу показать, каким должен быть ученик, приказал ему изо всей силы бить и пинать статую, что стояла неподалеку. Когда юноша повиновался, старец спросил его, не сказала ли что — то в ответ статуя, не возмущалась ли она. Тот ответил, что ничего этого не было. Тогда старец велел ему опять бить ее, а к побоям прибавить оскорбления. Трижды брат делал это, но статуя так и осталась бездушной и безгласной статуей. Тогда старец сказал:

— Это дерево молчит, как его ни оскорбляй. Вот так и ты, если можешь терпеть то же самое и ничего не возражать — смело приходи и вкуси нашего образа жизни. А если нет, то даже не думай остаться с нами.

5. Из Палладия

Ученик Антония Великого Кроний рассказывал мне о том Павле, который за свое удивительное незлобие и простоту нрава был назван Препростым.

«В одном селе, — рассказывал он, — жил человек по имени Павел, земледелец. Он женился на женщине красивой, но развращенной. Она предавалась распутству с другим, и Павел долго ничего не знал, потому что был чист нравом и никогда не подозревал плохого. Как — то раз Павел возвращался с поля. Он зашел в дом и случайно застиг обоих на месте преступления. С кроткой улыбкой он окликнул их и говорит:

— Ладно, ладно, это и вправду не мое дело. Только, ради Христа, между мной и этой женщиной отныне — ничего общего. Давай забирай к себе ее и ее детей, а я пойду и стану монахом.

И, не сказав никому ни слова, он обошел восемь монастырей. Так он пришел, наконец, к блаженному Антонию и постучал к нему в дверь. Великий вышел и говорит ему:

— Что тебе надо?

— Я хочу стать монахом, — говорит ему Павел.

— Ты уже старик, тебе шестьдесят лет, — отвечает ему Антоний. — Ты не можешь здесь быть монахом. Иди в деревню и работай, живи в трудах и благодари Бога. А сносить тяготы пустыни ты не сможешь.

— Я сделаю все, чему ты меня научишь, — сказал Павел.

— Я же сказал тебе, — говорит Антоний, — что ты не можешь быть монахом. Раз уж ты хочешь быть монахом, пойди в обитель, где много братьев и где могут сносить твои немощи. А я живу здесь один, ем раз в пять дней, и то не досыта, впроголодь.

Такими и подобными речами он пробовал запугать Павла, но тот не поддавался. Тогда Антоний вошел в пещеру, закрыл дверь и три дня не выходил из нее. Павел сел у двери и принялся ждать. На четвертый день Антонию понадобилось выйти наружу. Он открыл дверь, вышел и увидел Павла.

— Старик, иди отсюда, — говорит он ему. — Что ты мне надоедаешь? Ты не можешь здесь жить.

— Я уже не могу никуда идти, — говорит Павел, — а если умру, то только здесь.

Антоний окинул его взглядом и видит, что у старика нет с собой ничего съестного: ни хлеба, ни воды, ни чего — то еще — а между тем тот уже четыре дня без еды. Тогда Антоний испугался, что был немилосерден к старцу и, если тот умрет, это падет на его душу. Он впустил Павла внутрь, замочил финиковые ветви и говорит ему:

— Бери и плети веревку, как я плету.

Старец с большим усердием плел до девятого часа и сплел пятнадцать оргий (мера длины). Антоний посмотрел, как сплетено, и ему не понравилось. Он подошел и говорит:

— Плохо сплел. Расплетай и плети заново.

Как я сказал, Павел уже четыре дня ничего не ел и к тому же был стар, но Антоний сказал это, чтобы испытать его воздержание. Павел расплел и снова сплел те же самые ветви. Плел он, правда, с большим трудом, потому что ветви от первого плетения уже закрутились. Антоний увидел, что старец не впал в малодушие, что он ни на миг не вышел из себя и даже не изменился в лице. Тут он сжалился над Павлом. Зашло солнце и говорит Павлу:

— Отец, хочешь, перекусим немного?

— Как ты скажешь, авва, — ответил Павел.

Антонию это понравилось и того больше: Павел не бросился тотчас, лишь только предложили есть, но оставил это на его волю. Тут он говорит Павлу:

— Поставь стол.

Тот послушался. Антоний принес четыре сухаря, каждый унций по шесть, и замочил их: один себе, а три Павлу. После этого он начал псалом, который обычно пел. Он спел его двенадцать раз и двенадцать раз помолился, чтобы и тут испытать Павла. Однако Павел охотно молился вместе с ним. Когда они закончили молитву и сели есть, был уже глубокий вечер.

Антоний съел один сухарь, а к другому не притронулся. Старик же ел медленней, и у него еще оставался тот сухарь, который он начал. Антоний подождал, пока тот закончит. Когда Павел доел сухарь, Антоний говорит ему:

— Съешь, отец, еще сухарь.

Павел говорит ему:

— Если ты будешь есть — тогда и я. А если ты не ешь, то и я не буду.

— С меня хватит, — ответил Антоний. — Я же монах.

А Павел в ответ:

— И с меня хватит. Я тоже хочу быть монахом.

Тогда они встали. Антоний снова прочел двенадцать молитв и двенадцать псалмов, и Павел молился вместе с ним. Потом они немного поспали до полуночи, а в полночь поднялись и пели псалмы до утра. Антоний увидел, что старец во всем охотно следует за ним, и говорит ему:

— Смотри, брат, если сможешь так каждый день, то оставайся со мной.

Павел ответил ему:

— Если ты думаешь показать мне что — то большее, то не знаю. А все, что ты делал при мне, и мне делать нетрудно.

Через несколько месяцев великий полностью убедился, что Павел совершен душой, бесхитростен и чист. Содействием Божией благодати Антоний построил для него келию в трех — четырез милях от своей и говорит Павлу:

— Ну вот, с Божией помощью ты теперь монах. С этого дня живи у себя, чтобы получить опыт брани с бесами.

Так Павел прожил наедине год. Он достиг вершин подвига добродетели и удостоился дара изгонять бесов и исцелять. Однажды к Антонию Великому привели юношу, в котором был один из начальствующих бесов — он даже хулил небеса. Антоний присмотрелся к юноше и говорит тем, кто привел его:

— Это дело не по мне. Это высший чин бесов, у меня нет против него дара. Дар этот есть у Павла Препростого.

Затем Антоний пошел вместе с ними к Павлу и говорит ему:

— Авва Павел, изгони беса из человека. Пусть он вернется здоровым и славит Господа.

Павел спрашивает его:

— А ты сам что же?

— А у меня нет времени, — отвечает Антоний, — у меня еще другие дела.

И, оставив отрока там, Антоний вернулся в свою келию.

Павел встал и помолился. Затем он подозвал одержимого и говорит:

— Авва Антоний сказал, чтобы ты вышел из человека и дал ему прославлять Господа.

Бес начал сквернословить и кричать:

— Болтун, старый обжора, не выйду!

Павел взял свою милоть, начал бить ею больного по спине и приговаривать:

— Авва Антоний сказал, выходи.

Бес только пуще стал поносить Антония с Павлом.

— Лентяи, объедалы, алчные монахи! — кричал он. — Все вам своего мало! Что вам за дело до нас, зачем вы нас мучаете?

— Так ты не выходишь? — говорит Павел. — Сейчас пойду расскажу Христу, и что Он тогда с тобой сделает!

Свирепый бес ответил хулой на Господа и крикнул:

— Не выйду!

Тут уж Павел Препростой разгневался на беса и в самый полдень вышел из своей келии. Полуденная жара в Египте, особенно в тех местах, — это прямо — таки Вавилонская пещь. Павел стал на скале, как столп, и начал молиться:

— Иисусе Христе, распятый при Понтийстем Пилате, Ты видишь, что я не сойду с этого камня, не буду ни есть пить, пока не умру, если не услышишь меня теперь. Изгони беса из человека, избавь его от этого нечистого духа.

Лишь только сказал он это, как снизу, от келии, устами человека стал кричать бес:

— Ладно, ладно, против воли, но выхожу! Оставляю этого человека и больше не вернусь! Даже не знаю, куда мне идти — смирение и простота Павла гонят меня!

И тотчас нечистый дух вышел: он принял образ огромного змея локтей семидесяти, а затем сразу уполз к Красному морю.

Вот что совершил Павел своим смирением и простотой. Этим Бог показал, какой чести и славы Он удостаивает людей бесхитростных и смиренных. Бес, которого не мог изгнать Антоний Великий, был вскоре обращен в бегство простотой и смиренномудрием Павла. И это при том, что Павел подвизался только один год! Исполнилось на нем реченное Святым Духом: «На кого л призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим» (Ис 66. 2). Случалось, что более низкие из лукавых духов изгонялись верой людей новоначальных. Но высшие из бесов бегут от тех, в ком больше смирения».

6. Из Палладия

Святой Пахомий непрестанно молился, да свершится на нем воля Божия. Через какое — то время, когда он все еще бодрствовал и молился об этом, ему явился ангел Господень и сказал:

— Воля Божия в том, чтобы служить Ему и примирять с Богом человеческий род. Поэтому принимай к себе тех, кто обращается к Богу с покаянием, и руководи ими по тому уставу, который я тебе дам.

И, сказав это, он дал Пахомию медную доску, на которой было написано следующее:

«Позволяй каждому есть и пить по его силе. Не запрещай ни поститься, ни есть. Но более тяжелую работу поручай тем, кто сильнее и больше ест, а более легкую — тем, у кого подвиг больше и кто слабее. В одной обители сделай отдельные келии, и в каждой келии пусть живет по три человека. Трапеза пусть у всех будет в одном и том же здании. Спать лежа они не должны. пусть сделают себе каменные стасидии с пологими спинками, положат на них свою постель и так спят.

Если придет странник из обители, где иной устав, он не должен ни есть, ни пить вместе с братьями, ни даже входить внутрь обители, если только он не в дороге. Но если он пришел надолго, чтобы жить с ними, то до трех лет не следует допускать его к подвигу. Пусть выполняет более тяжелую работу и лишь потом, когда пройдут три года, вступает на поприще. Братья пусть носят куколи из ткани, как у детей, а на куколях красным должен быть начертан крест. Этими куколями они должны покрывать головы во время еды, чтобы брат не видел жующим другого брата. Во время еды не должно разговаривать или смотреть куда — либо кроме стола и тарелки».

Также ангел предписал братьям каждый день творить двенадцать молитв днем, двенадцать в вечернее время, двенадцать ночью и три на девятом часу, а после каждой молитвы петь псалом.

Великий Пахомий возразил ангелу, сказав, что молитв мало. Ангел ответил ему:

— Столько молитв я установил, чтобы успевали те, кто младше, и не скорбели. Тем, кто совершенен, нет нужды в законе: они пребывают в келиях наедине и всю свою жизнь посвящают божественному созерцанию. Но закон я положил для тех, чей ум еще неопытен, чтобы они, как нерадивые слуги, хотя бы из страха выходили навстречу Владыке и стало видно произволение каждого.

Изложив все это и исполнив поручение, ангел ушел. Монастырей, которые приняли этот устав, теперь семь. В них собрано до семи тысяч братьев, которые занимаются ремеслами всякого рода. От их трудов живут не только они сами, но и женский монастырь, что по ту сторону Нила (а в нем четыреста сестер). Помимо этого, они часто уделяют избытки узникам и нуждающимся.

7. Из святого Ефрема

Брат, если хочешь стать монахом, прежде всего утвердись в мысли, что ты уже расстался с этой жизнью, и смотри на этот мир и на славу его, как на упавший шатер. Если ты не приведешь себя в такое состояние, ты не сможешь жить по — монашески и побеждать те страсти и те мирские вожделения, которые низводят людей к погибели. Ибо не лжет Тот, Кто сказал: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня тот обретет ее» (Мф 16. 24–25).

Помни: того, кто посвящает себя Господу, ждут искушения, скорби, труд, пренебрежение собой, нагота, невзгоды, презрение и тому подобное. Именно так испытывается терпение человека и становится видным его стремление к Богу. И во всех этих искушениях одерживает победу тот, кто всею душой повинуется руководству своего о Господе игумена. Ведь Бог требует от нас лишь искреннего произволения и Сам наделяет нас силой. И тогда нам даруется победа, по написанному: «Защититель есть всех уповающих на Него» (Пс 17. 31).

Говорю тебе это наперед, чтобы ты, если приступишь к делу и столкнешься с этим, не раскаялся бы и не сказал: я, дескать, и не знал, что такое может со мной случиться. Напротив, теперь ты знаешь заранее то, что тебе предстоит встретить, и можешь подготовить к этому свой разум. Трудно не фундамент положить, но построить здание: чем выше становится постройка, тем больше сложностей она доставляет строителю — до тех пор, пока она не окончена. Услышь слова Спасителя: «Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее, дабы, когда положит основание и не возможет совершить, все видящие не стали смеяться над ним, говоря: этот человек начал строить и не мог окончить?» (Лк 14. 28–30). Потому что даже у солдат война — на короткое время, а у монаха — до тех пор, пока он не отойдет ко Господу.

Поэтому следует положить начало труду со всем возможным рвением, терпением и трезвостью. Если, дорогой брат, ты берешься убить льва, то обрушься на него со всей силой, а не то он раздавит твои кости, как глиняный горшок. И если бросишься море, то не падай духом, пока не выберешься на сушу, а не то камнем пойдешь ко дну. И если сегодня ты стоишь перед вратами и говоришь: «Вытерплю все!» — не отрекись от этого завтра на деле. Потому что ангелы Божии незримо стоят рядом и слышат все, что исходит из уст твоих. Ты видишь, брат, что никто тебя не принуждает, но ты сам, по своей воле и искренне, принимаешь обеты. Поэтому впредь не нарушай обещаний, данных Богу, ибо Он «погуби вся глаголющия лжу» (Пс 5.7).

Если ты, дорогой брат, положишь благое начало, то и старость твоя будет радостной, и будешь ты, как светильник, просвещающий многих на пути Господнем. Так что положи прочное начало, чтобы можно было возвести здание в высоту. А если ты пришел к монашеской жизни, оставив почести жизни мирской, то храни себя от беса тщеславия, а не то он овладеет тобой и низвергнет в погибель. В том, чтобы повиноваться Господу и делать добро своими руками, для тебя нет стыда. Потому что те незначительные тяготы и скорбь, которые ты терпишь ради Господа, становятся залогом твоей вечной жизни. Да что я говорю! Что обменять драхму на тысячи золотых талантов — то же значат и все невзгоды монашеской жизни в сравнении с грядущей славой, а она явится в тех, кто борется и страдает. Так что отдаешь ты мало, а получаешь много.

И коль скоро ты отдан в послушание игумену, не думай про себя: «Я сын богатых и знатных родителей, а этот — из незнатных, безвестных и нищих, а может статься, и от рабов». Или: «Ему неизвестна мирская мудрость, а я в ней сведущ — так как я могу быть в подчинении у такого? Ведь это оскорбление для меня, если я это сделаю!» Не думай об этом, дорогой брат, и даже мысли не допускай об этом. Потому что тот, кто так думает, еще не совлекся ветхого человека, гибнущего в своих ложных вожделениях. Так что будем, дорогой брат, терпеть, словно бы Сам Бог отдал нас в рабство единодушным с нами братьям, — и мы удостоимся свободы праведных. Будем помнить о Владыке всяческих, Который, будучи богат, обнищал ради нас, чтобы мы обогатились Его нищетой. Он слыл и самаритянином, и бесноватым — чтобы исцелить наше безумие. Посему не стыдись покорить свою выю этому благому игу — и твоя душа найдет успокоение. А еще выслушай об этом притчу.

Два борца вышли одновременно бороться со своими противниками. Из них один был одет в роскошную одежду, а другой рубище. Но и тот, и другой сняли с себя то, что на них было вышли на поприще обнаженными. Так неужели тот, на ком была роскошная одежда, станет предъявлять ее во время состязаний и это поможет ему в борьбе с противником? Или он скорее оставит ее, раз уж в состязании от нее нет никакой пользы, и в борьбе с противником выкажет все свое мужество, силу и выучку? Так и ты не думай о том, что оставил. Здесь все оставили то, что имели и совлеклись ветхого человека, чтобы облечься в нового. Так что запасись смирением и помни, что ты вышел на борьбу обнаженным, как и другие борцы, а также помни о написанном: «что высоко у людей, то мерзость пред Богом» (Лк 16. 15). И не кичись мирской мудростью, потому что сказано: «Мудрость мира сего есть безумие пред Богом». И еще: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым» (Кор 3.18–19).

Поэтому забудь о своей прежней жизни, чтобы ты мог с дерзновением просить у Бога отпущения и твоих прежних грехов. А раз уж ты отверг ветхое и смирил свой ум, то собирай «богатство неветшающее» в служении братиям и заботе о них. И если ты чистишь стойла от навоза, то думай и о том, как очистить от мирских желаний и своего внутреннего человека. А если чистишь золу на кухне, то вспомни слова Пророка: «Пепел, яко хлеб, ядях, и питие мое с плачем растворях» (Пс 101.10). И когда смотришь на тленное пламя, думай о том вечном огне, который будет пожирать грешников, — и восплачь обо всем, в чем согрешил.

Словом, ко всякому делу, к которому приступаешь, приступай со смиренномудрием и с добрым расположением — и тогда ты получишь большую пользу и привлечешь к себе благодать Божию. Ибо сказано, что «Господь гордым противится, смиренным же дает благодать» (Притч 3. 34). А если работа сильно изнуряет тебя, то подумай о тех, кто обречен на ссылку, каторгу или горькое рабство, — и подчинись своему о Господе игумену. Потому что рабство, которому ты отдал себя, — не для людей, а ради Господа. Разве тот, кто терпит бесчестие или тяготы ради царя не находит в оскорблении честь, а в труде — успокоение? Если же нам не угодно понести бесчестие и труд ради Господа, то как мы уйдем из этого мира?

Кому, дорогой брат, даны честь и счастье пострадать за Господа? Но если ты терпишь за Него, то знай, что отдаешь мало, а получаешь много. Терпение нам нужно, чтобы сотворить волю Божию и получить обетование. Ибо Он сказал: «Претерпевший до конца спасется» (Мф 10. 22).

Впрочем, если так должны смиряться те, кто оставил роскошь, то как нужно уничижать и смирять себя тем, кто пришел к монашеской жизни от жизни тяжелой и бедственной! Даже если их предпочтут другим, они должны выказывать всевозможную кротость и смиренномудрие. Они должны постоянно думать и помнить о благодеяниях Господа, о том, от каких тягот века сего Он избавил их. А иначе их ум рассеется, они забудут о своем прежнем бесчестии, возгордятся, и за их неблагодарность к Благодетелю им будет сказано: «Человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным и уподобися им» (Пс48.13).

Так что, возлюбленные, во все дни наши в глубоком смирении будем работать Господу, который «восставляет от земли нищего и от гноища возвышает убогого» (Пс 112. 7), чтобы Он и после нашей кончины удостоил нас той славы, которая ожидает кротких и смиренных. Ибо написано: «Господь воздает излише творящим гордыню» (Пс 30. 24).

8. Из аввы Кассиана

Во всех общежительных монастырях Египта и Востока соблюдаются следующие канонические предписания. Тот, кто пришел в обитель и желает стать монахом, принимается в монастырь, лишь когда проявит как можно больше терпения и этим на деле докажет свое стремление к Богу, смирение и великодушие. Когда его испытают в этом, его принимают в монастырь. Затем ему дают наставление, что не следует держать у себя ничего своего — и он оставляет все свое прежнее имущество. Отныне ему не позволяется носить даже ту одежду, в которой он пришел. Собираются все братья, его выводят на середину и снимают с него прежнюю одежду, а затем его своими руками облачает авва в монашеские одежды. Это знак того, что отныне он обнажен от всего мирского, от гордости и надмения, и облачился в нищету Христову, а также что он может без всякого стыда и на равных считать себя в числе братии.

Одежду, которую он оставил, эконом обители забирает к себе. Он долгое время хранит ее отдельно, пока новый брат в искушениях не покажет свое преуспеяние, подвиг и терпение. И если найдут, что брат способен устоять в этом и удержать ту ревность и горячность, с которой начинал, то причисляют его к остальным. А если узнают, что он впадает в ропот или грешит непослушанием, то вновь снимают с него монастырские одежды, одевают на него мирское и изгоняют из обители. Из — за такой строгости нелегко выйти из монастыря всякому, кто захочет. Лишь того, кто вовсе не хранит своих обетов, одевают в мирскую одежду и в таком виде отпускают из монастыря.

Даже когда принятый брат будет испытан, как мы сказали, по всей строгости и окажется безупречным, ему не позволено сразу присоединяться ко всем братьям. Он передается в ведение того, кто назначен принимать странников. Новоначальный брат должен служить им и заботиться о них. А после того, как он целый год будет безупречно служить странникам и это укрепит его в смирении и терпении, его присоединяют ко всем братьям. (Затем тот старец, который принимает новоначального) старается научить его, к чему приступить, чтобы достичь совершенной добродетели. Прежде всего, он учит его побеждать собственные похоти, а для этого велит ему делать то, что противно воле брата. Отцы говорят, что обуздать свои похоти, овладеть гневом и скорбью, стяжать истинное смирение или даже просто в мире скончаться в обители вместе с братией сможет лишь тот, кто прежде в послушании умертвил свою волю.

Далее, когда новоначальный преуспеет в этой науке, его учат не скрывать свои помыслы и сразу, лишь только они приходят, открывать их своему старцу. Он не должен доверять своему сердцу или сам судить о них, но должен считать добром и злом лишь то, о чем так рассудил старец. В обителях у них соблюдается такое послушание, что никто не дерзает даже выйти из келии без ведома аввы. И они так стараются исполнить приказанное, словно им это велел Бог.

Братья сидят по келиям и со всей ревностью занимаются рукоделием, чтением или молитвой. Чтобы созвать их на общую молитву или на какую — то работу, в дверь каждой келии стучит человек. Как только братья услышат стук, они тотчас все оставляют и идут куда требуется, потому что всеми силами стремятся к добродетели послушания. Эту добродетель они ставят превыше не только рукоделия и чтения, но даже безмолвия в келии и прочих добродетелей — все остальное для них второстепенно. Помимо этого, думаю, не стоит и говорить, что никто из них не имеет ничего, кроме коловия (короткая нижняя одежда с рукавами или без рукавов), имифория (короткая верхняя одежда из легкой ткани), сандалий, милоти (род грубого плаща из овечьей или козьей шкуры, иногда — из грубой ткани) и циновки. У них считается позорным говорить «моя книга», «мой грифель», «моя доска» или что — либо еще «мое».

Каждый из братьев собственным трудом и потом доставляет такой доход монастырю, что не только хватает на его собственные нужды, но остается и на служение странникам и нищим. И хотя они и делают это, но никогда не хвалятся и не гордятся. Никто из них не требует себе за свои труды и усердие отдыха больше положенного и не заботится о том, чтобы приобрести что — нибудь для себя. Он считает себя пришельцем и странником в этом мире — скорее слугой и рабом братьев, чем хозяином какой — либо земной вещи. А если кто разобьет посуду или потеряет какую — то вещь, он исповедует авве свой грех нерадения. Раскаявшись, он получает прощение.

Но если кто идет на послушание или на молитву не тотчас, как его позовут; или отвечает грубо и дерзко; или же выполняет послушание с ропотом и небрежно; или предпочитает чтение работе и послушанию; или по окончании молитвы не сразу бежит к своему делу; или с кем — то разговаривает без необходимости; или дерзко берет кого — то за руку; или погрешит в чем — то еще подобном — на того накладывается епитимия: в собрании всех брат он падает на землю и просит прощения за свой грех.

Есть и более тяжкие падения. Это презрение к другим, прекословие с гордостью, выход из монастыря без благословения аввы, общение с женщинами или мирскими людьми, гнев, рукоприкладство, вражда, злопамятство, сребролюбие (его называют проказой души), стяжание чего бы то ни было (кроме того что дает авва), воровство пищи и тайноядение, а также все прочие грехи такого рода. Если за кем — то откроется такой грех, он подвергается не той епитимий, о которой сказано, а более тяжкой и строгой. Если же он и тут не исправится, его изгоняют из монастыря. И такое они проявляют смирение и ревность в послушании, словно рабы перед своими господами.

9. Из Постановлений святых апостолов

Тех, кто впервые приступает к таинству благочестия, диаконы да ведут к епископу или пресвитерам. И пусть новоприбывшие изложат причины, которые обратили их к Слову Господню. А те, кто их привели, пусть своим свидетельством подтвердят сказанное ими. Кроме того, пусть тщательно рассмотрят их поведение и образ жизни, а также рабы ли они или свободные. Если кто — то из них раб, то пусть спросят его господина, поручится ли тот за него. И если нет, то да будет этому рабу отказано до тех пор, пока он не выкажет себя достойным перед господином.