Глава 40: О том, что истинный пастырь должен быть готов вынести любые опасности ради своей паствы, и всегда усердно о пастве помышлять

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 40: О том, что истинный пастырь должен быть готов вынести любые опасности ради своей паствы, и всегда усердно о пастве помышлять

1. Из жития святого Петра Александрийского

Когда святого Петра оклеветали перед нечестивым Диоклетианом за то, что он многих отторг от веры отцов и привлек к христианству, тиран, преисполнившись гневом, отправил в Александрию пятерых трибунов, вместе с подчиненными им солдатами, отдав им приказ схватить и казнить святого.

— Если кто из так называемых христиан, — крикнул тиран, — попытается восстать против вас, то не теряйте времени, предайте их мечу.

Когда посланцы Диоклетиана прибыли в Александрию, то нашли Петра читающим поучение в церкви и передали ему приказ императора. Тот не стал спорить, ни кричать, но спокойно последовал за ними. Когда об аресте Петра узнали жители, весь город пришел в возмущение. Все начало бурлить, и трибуны испугались, что вот-вот начнется восстание, и их растерзают на части. Поэтому они решили поместить святителя в ближайшую от церкви темницу. После этого чуть ли не весь город собрался возле узилища, потому что все так любили своего учителя, что лишиться его для них было таким же горем, как умереть самим.

Наутро, когда трибуны в сопровождении солдат пришли, чтобы вывести святого из тюрьмы, ибо спешили исполнить приказ, народ окружил их, не давая увести Петра. Люди кричали, что им лучше самим умереть, чем увидеть казнь учителя.

Трибуны поняли, что им благоразумнее уйти, иначе в случае восстания их не оставят в живых. Посовещавшись с императорскими посланцами, как можно вырвать святого из-под защиты народа, они решили, что следует сделать это силой: вывести его под конвоем, а тех, кто попытается придти к нему на помощь, беспощадно рубить мечами.

Петр понял, что затеяли трибуны. Он боялся, что из-за него могут погибнуть люди, и принял совсем мальчишеское, достойное его великодушия решение, которое поможет сохранить паству от всяких беды и самому завершить свою жизнь мучеником Христовым.

Он попросил верного и благоговейного старца известить трибунов, чтобы они стояли ночью у южной стены и ждали. Как только он постучит палкой по стене, ее нужно будет разобрать и взять его, и у них будет повод, чтобы казнить его.

Когда посланникам сообщили о плане Петра, они весьма обрадовались и поспешили исполнить его: отпустили солдат, привели каменщиков и стали ждать.

Когда блаженный муж, сидевший в дальней камере, услышал шаги снаружи, то, ничего не говоря своим соседям, постучал в стену, как было условлено, показывая, где нужно долбить. Каменщики на стук разобрали стену, сделав проход, который с улицы остался незаметен. Никто не смог бы увидеть пролом, даже если бы захотел. Как только каменщики приступили к работе, подул сильный ветер, хлынул ливень. Сам промысел Божий управил, чтобы замысел святого сбылся. Звук дождя заглушил стук железа и грохот выламываемых камней, и обитатели соседних домов даже не догадывались, что происходит рядом.

Когда в стене образовался проход, божественный Петр вылез и сдался тем, кто пришел за ним. Он подражал и в этом божественному Учителю, который во время спасительных Страстей Сам выдал Себя богоубийцам и тем самым помог ученикам скрыться: "Если Меня ищете, оставьте их, пусть идут" (Ин 18, 8).

Добрый пастырь положил душу за своих овец. Его схватили те, кому было приказано его убить, отвели на место казни, и там святитель принял мученическую кончину. Он сам встал на колени, воздел руки ввысь и поднял взор к небу, воздавая хвалу Богу. Потом осенил себя крестным знамением и, сказав «Аминь», преклонил голову под меч. Он снял с себя омофор, обнажил шею и дал знак палачам, что готов умереть.

Посланцы императора, видя, с каким мужеством он принимает смерть, были сражены добродетелью этого человека. У них опустились руки, они не могли смотреть друг на друга, и один сваливал на другого, чтобы тот нанес смертельный удар. Все отказывались привести приговор в исполнение и медлили, крайне восхищенные добродетелью этого мужа. Тогда они придумали, как выйти из положения. Каждый даст пять золотых монет тому, кто согласится стать палачом. Но золота ни у кого с собой не оказалось. Они нашлись только у одного, самого алчного из всех, он одолжил им деньги и затем, чтобы умножить свой капитал, сам отсек божественную главу мученику.

2. Из жития святого Аврамия

У святого Аврамия был брат по плоти. Когда тот умер, то оставил после себя семилетнюю дочь. Между тем скончалась и мать ребенка. Тогда знакомые отвели сиротку к ее родному дяде, поистине божественному Аврамию.

Святой сжалился над малюткой и принял ее с распростертыми объятьями, проявив к ней отеческую любовь. Он построил для нее небольшой дом за стенами кельи. Постоянно играл с ней, стучался в окошко, учил ее, читал вместе с ней Священное Писание, указывая ей в Писании путь спасения и пробуждая в ребенке стремление к духовному подвигу. Старец был, как орел, распростерший крылья над птенцом, которого учил летать, рассекая вместе с ним воздух, и взмывать высоко к вершинам добродетели.

Хотя она была совсем маленькой, но предалась подвигу и проявила весьма высокую для ее возраста добродетель. Глядя на нее, Авраамий радовался душой и сердцем, радовались и соседи, что девочка в столь юном возрасте проявляла такое усердие к духовным вещам.

Так и жила девушка, вызывая всеобщее восхищение. Когда ей исполнилось двадцать лет, то некий человек, по одежде монах, но душой мерзкий развратник, стал ходить к блаженному Аврамию, как бы по дружбе, поглядывал на юную девушку нечистым взором и, не знаю как, но сумел влюбить девицу в себя.

Необузданная страсть завладела ею. Она стала высовываться из окна и разговаривать с ним. В конце концов, она побывала с ним. После этого совесть сразу стала обличать ее. Она раскаялась в своей дерзости и стала страдальчески оплакивать себя:

— Горе мне, несчастной. Горе мне, я осквернила храм Божий в себе, горе мне, жалкой. Я хуже всех прочих женщин, ибо отвергла обеты, которые дала Богу и предпочла всем свершениям подвига краткое наслаждение. Какими глазами я теперь буду глядеть на небо, если я ослепила их невоздержанным взором любовника? Как я подвигну уста на молитву, если я осквернила их непристойными словами и страстными поцелуями? Подойду ли я дерзновенно к окну и буду ли общаться с Богом, если здесь, нарушив Его заповеди, я, как злая, нечистая, скверная, обесчестила тело и душу! Горе мне! Что мне делать? К кому мне обратиться? Зачем мне жить на земле? Лучше бы я умерла до того, как испытала наслаждение. Я бы принесла в дар смерти телесную чистоту. А теперь на что мне потоки слез? Разве они смогут смыть мою грязь?

Так час за часом она тяжко страдала. И лукавый, воспользовавшись ее безмерным горем, вверг бедняжку в (полное) отчаяние. Она перестала верить в свое спасение и бежала из пустыни в город Аис, лежавший в двух днях пути от кельи. Она пришла в какую-то корчму, сняла с себя монашескую одежду и надела мирскую и стала отдаваться всякому ищущему наслаждения, за которым следует горе.

Пока с ней происходили эти события, святому, который совершал подвиг безмолвия в дальней комнате кельи, приснился очень длинный и страшный дракон. Он вылез из своей норы, подполз к его жилищу, проглотил голубку, сидевшую внутри, и вновь скрылся с головой в своей норе.

Когда Аврамий проснулся от сна, то (долго) не мог прийти в себя от ужаса и растерянности. Он не мог понять, что означает видение, и поэтому стал молиться, чтобы Бог открыл ему смысл сна со всей ясностью.

На следующую ночь он снова увидел во сне дракона, который так же вылез из норы, подполз к нему, припал мордой к его стопам, разверз пасть и вернул проглоченную голубку, совершенно чистой и нескверной, извергнув ее из глубины своего чрева.

Увидев это и рассудив, что ему была явлена погибшая душа его племянницы, он исполнился страха и смятения. Он прильнул к двери хижины и стал звать девицу:

— Мария, деточка моя! Что случилось с тобой? Неужели тебя одолело нерадение? Вот уже два дня как я не слышу, что твои уста возносят хвалу Богу. Ты не подходишь к окну, чтобы услышать поучение, которое, как ты говорила, для тебя слаще меда и сот в устах твоих.

Он звал племянницу, но ответа не было. Мог ли он предположить, что она тем временем сидит в корчме, среди любовников и шутов? И только теперь он понял, что произошло с его духовной дочерью.

Сильная боль, пронзившая его душу до самой глубины, с тех пор не давала ему покоя. Он стонал (и задыхался), словно почувствовав едкий дым от огня, и стал молиться, чтобы Бог умудрил ее и вернул к прежнему благоговению. Он два года молился за племянницу, потому что два сновидения означали двухгодичный срок.

В конце второго года пришел один из его друзей, которого он отправил разыскивать племянницу, и рассказал, где она, чем занимается и как себя чувствует. Аврамий сразу решил не откладывать дела, попрощался со старчеством, с подвигом и безмолвием, монашеской одеждой и обращением — только бы спасти душу из сетей дьявола. Он надел солдатскую форму, положил за пазуху золотую монету, собрал все, что у него было, нанял коня и помчался прямо в корчму. Вот так же некогда мчался и Авраам, чтобы освободить Лота из плена пяти царей.

Старец привязал коня у корчмы, вошел и сел за стол. Но племянницы нигде не было видно. Его целомудренные очи не могли видеть того, к чему привыкли разнузданные сладострастники. Он думал о том, что применит все свое рвение и пожертвует всем ради спасения погибшей души.

Святой прикинулся искателем удовольствий, сделав соответствующий вид и вел себя соответствующим образом, хотя душой подобен ангелам и небесным жителям. Аскет притворился, что страстно жаждет Марию. Он подошел к хозяину и сказал:

— Слышал, у тебя есть девушка, чья красота сводит всех с ума, и ты продаешь ее тем, кто желают получить ее для утех. Я пришел взглянуть не нее.

Хозяин корчмы, как только увидел у солдата седые волосы, почувствовал жалость к нему. Неужели, подумал он, и в старости люди остаются такими распущенными и похотливыми, что, дожив до седых волос, не могут образумиться. И в то же время ему не хотелось лишиться греховной платы за девицу, и он принялся подзадоривать гостя и разжигать в нем похоть, расхваливая красоту Марии.

Старец достал из-за пазухи золотую монету, отдал ее хозяину, велел накрыть стол и привести Марию, чтобы поужинать вместе с ней. Хозяин поставил на стол весьма недурной ужин и привел девушку. Она была накрашена, надушена, и движения ее были непристойны. Когда Аврамий увидел такой свою племянницу, его сердце чуть не разорвалось от горя, горькие слезы душили его. Ему стоило огромных усилий, чтобы не разрыдаться и скрыть, что у него было на душе на самом деле, потому что тогда девушка сбежала бы от него.

Слезы готовы были хлынуть из его глаз, потому что он едва справлялся со своими душевными переживаниями. Веки у него набухли. Ему приходилось постоянно отворачиваться, чтобы скрыть слезы, которые текли по щекам. Он старался изо всех сил, чтобы она ничего не заметила, и стал заигрывать с ней, улыбаться сладострастно, возбуждая в ней блудные мысли, словом, делал все, чтобы пробудить в ней похотливые желания к себе.

Она подошла к Аврамию и поцеловала его. И в тот же миг она ясно ощутила скрытое благоухание целомудрия подвижника, которое навеяло смутные вспоминания о ее прежней жизни и о небесной благодатной чистоте. Она вспомнила о том, какой духовной высоты она лишилась. Ее глаза наполнились горячими слезами сожаления, в душе она застонала и подумала: «Горе мне, несчастной, горе, как тяжелы цепи греха. Горе мне, что мне теперь делать! Поглоти меня земля сейчас же!»

Святой Аврамий боялся раскрыть себя — тогда племянница могла бы сбежать. Он решил исключить всякое подозрение и начал вести себя совсем развязно, как опытный соблазнитель. Он спросил:

— Друг мой, что ты так пригорюнилась? Разве мы встретились, чтобы вспоминать прошлое? — и повернувшись к хозяину крикнул, — Подай нам вина, да поживей, мы хотим повеселиться. Ради этой красотки я продела такой большой путь!

Старец, который пятьдесят лет не видел женского лица, стал пить дорогое вино с блудницей. В пустыне он не вкушал ни хлеба, ни воды досыта, а в корчме пил вино и ел мясо, поглощал глазами позор и пошлость. Он подражал блаженному Павлу, который очистился и обрил голову, став достойным примером ревности и милосердия, а также обрезал Тимофея, не потому, что считал себя зависимым от иудеев, но для того, чтобы привлечь души верных к богопочитанию.

Так они ели и пили, касались друг друга, потом удалились в тихую комнату, где их уже ждала постель с мягкими перинами. Аврамий сел на край кровати. Она предложила:

— Давай, я сниму с тебя обувь.

Старец попросил ее плотно закрыть дверь.

Мария заперла дверь, прильнула к святому и нежно его обняла. Аврамий понял, что теперь Мария не уйдет, и тотчас сбросил маску притворства и открылся ей. Святой снял с головы племянницы украшения и, глубоко вздохнув, с горечью сказал:

— Помилосердствуй, Мария, разве ты не узнаешь меня? Неужели не видишь — я твой родной дядя? Что с тобой произошло, душа моя? Кто увлек тебя в погибель? Где твой ангельский образ девства? Где жизнь, распятая на Кресте? Где слезы умиления? Почему, взойдя на такую высоту добродетелей, ты низверглась в пропасть блуда? Как ты сразу не распознала вражеского нападения? Почему пала так низко, а не повергла врага к своим ногам, торжествуя над ним, хотя я и друг Ефрем за тебя всегда со слезами ходатайствовали и молились о тебе? Зачем ты ушла от нас? Неужели ты так отчаялась? Неужели тебе не известно, что отчаяние — самый жестокий крючок дьявола? Разве тебе было не жалко себя, и ты дерзнула пойти на самое постыдное дело? Встань и яви покаяние за свою дерзость. Неужели ты не знала, как Бог милостив? Он чадолюбивейший Отец наш и всегда собирает нас, как наседка птенцов, под свое крыло, хотя мы так часто пренебрегаем Им. Прошу тебя, вернись на прежний путь. Уважь мою седину. Я так переживал за тебя, мне было так тяжело на душе. Вернись к прежнему образу жизни. Дай мне хоть немного вздохнуть. Не то на старости лет ввергнешь меня в ад, где скорбь неизбывна.

Так говорил Аврамий племяннице, но это было все равно, что петь глухому. Она склонила голову и только покраснела. Ей было стыдно поднять глаза, и она угрюмо смотрела в пол. Старец догадывался о смятении в ее душе.

— Почему, чадо, ты не отвечаешь мне? — спросил он. — Разве ты не знаешь, какой я путь проделал ради тебя? Разве не видишь, как я притворялся ради тебя? Надел солдатскую форму, прикидывался похотливым, ел мясо. Ты ведь знаешь, что я никогда не видел ничего, кроме кельи, и не знал ничего, кроме безмолвия? Нет такого человеческого греха, который не пересилило бы божественное милосердие. Нет такой тяжкой раны в душе, которую нельзя было бы прижечь добрым огнем покаяния. На мне беззаконие твое, чадо, я за тебя буду давать ответ Христу. Только пойди со мной, мы вернемся в нашу пустынную келью.

Выслушав эти слова, девушка с сокрушенной душой пала на пол, как евангельская блудница, к ногам учителя и горько разрыдалась, орошая потоками слез его стопы. Так они сидели некоторое время. Старец предложил племяннице тут же отправиться с ним на гору. Она спросила, что ей делать со своими платьями, золотыми украшеньями, серебряными накидками — всеми этими вещами, без которых она не может обходиться, тем более стоят они дорого, и она к ним привязалась. Божественный Аврамий, следуя заповеди Владыки, повелел все это оставить и следовать только за Богом, чтобы поспешить к истинному богатству будущей жизни.

Старец взял ее за руку, и они незаметно для всех выскользнули из корчмы. Он посадил ее на коня, а сам пошел пешком, держа гнедого под уздцы.

Когда они прибыли на гору, то поменялись жилищами. Старец стал жить в хижине, стоявшей за стенами, а племянница — во внутреннем помещении кельи. Ведь она хотела теперь прожить в затворе всю свою жизнь, изглаживая греховные язвы в душе постом, молитвой и слезами.

Так постепенно Мария освобождалась от телесных страстей и потому всегда обращала взор в глубину своей души, сурово укоряя совесть, хотя позднее Бог много раз показывал ей, что грехи прощены ей, и украсил ее благодатным даром чудотворений. Аврамий, видя это, радовался сердцем и возносил хвалу Богу.

Преподобный Аврамий дожил до глубокой старости, разрешился от жития и переселился в вечные обители. А на пятый год после его кончины умерла и племянница. Когда она лежала уже усопшей, ее лицо сияло преображенное благодатью и освещенное лучом свыше, как явный знак достигнутого ей просветления души.

3. Из жития святого Иоанна Богослова

Однажды Иоанн Великий, прибыв с Патмоса, побывал в близлежащем городе, даровав душевный мир немалому числу братьев. Там он познакомился с одним юношей. Тот был среднего роста, мил лицом, в нем явно действовал Святой Дух, что выражалось в благородстве, а все его поведение выдавало в нем тонкую душу. Святой Иоанн дал ему благословение и наставил его на подвиги добродетели.

Однако Иоанну нужно было уходить, чтобы нести благую весть и в другие города. Поэтому он доверил воспитание юноши местному епископу, в присутствии всей церкви объявив о поручительстве и дав епископу многочисленные советы, как обучать и наставлять юношу.

Епископ охотно согласился и пообещал, что сделает все от него зависящее, чтобы юноша вырос добрым христианином. Иоанн отправился в Ефес, а епископ взял юношу к себе в дом, где обедал вместе с ним, учил его наукам, наставлял в нравственных правилах и потом крестил. Запечатлев его печатью новой жизни во Христе, он решил, что это надежнейшее охранение и можно о нем больше не заботиться.

Юноша получил свободу, еще не утвердившись в благочестии. Его сразу окружили сверстники, необузданные и невоспитанные в своих порывах. Они стали его толкать ко злу, угощая его вином и зазывая на свои попойки. Что же потом произошло? Весьма тернист путь зла, и кто на него вступил, тот весьма легко, давая себе вроде бы ничтожные послабления, дойдет до крайней степени падения.

Однажды ночью молодые люди отправились воровать и взяли с собой юношу. А он уже был ослеплен страстью к воровству, лелея в себе надежду на легкую добычу денег и даже ни на миг не вспомнил о том, что он стал христианином. Вскоре их дружная компания превратилась в разбойничью шайку, а его они выбрали атаманом, как самого сообразительного.

Как-то в город опять прибыл Иоанн Великий и, устроив все по порядку и как следует, спросил епископа, где то наследство, которое он оставил ему ради Христа в присутствии всей церкви.

Епископ сначала не мог понять, о чем говорит апостол, и подумал, что, может, Иоанн давал деньги, а он забыл. Он был в растерянности: он не помнил, что брал деньги, и не поверить Иоанну тоже не мог. Тогда Иоанн сказал:

— Я спрашиваю о юноше, ищу душу брата.

Тут престарелый епископ, тяжело вздохнув, сказал, горестно разрыдавшись и изнемогая духом:

— Юноша умер.

— Когда и как и что это была за смерть? — спросил апостол.

— Он для Бога умер, — ответил епископ. — Теперь он живет не в церкви, а на горе. Сколько мы ни заботились о нем, сколько о нем ни думали, он предпочел нам злодеев.

Иоанн, услышав это, весьма огорчился.

— Хорошим же стражем я тебя поставил, — сказал он. — Дайте мне коня, я сам поеду к разбойникам.

Он вскочил на коня, рванул за узду и погнал его во весь опор, не думая о том, что ему предстоит.

Когда он, наконец, достиг горы, то поехал медленно, разбойники возникли у него на пути и велели ему остановиться. Он сказал: «Ведите меня к вашему атаману». Атаман, узнав, что пленник — Иоанн, от стыда сбежал и спрятался. А Иоанн, забыв о своей старости и привычке к почтенным движениям, погнался за ним.

— Что же, чадо, ты убегаешь от отца, — громко крикнул он, задыхаясь от бега. — Пощади хотя бы мою седину. Помилуй и свой юный возраст. У тебе еще есть надежда на возвращение к истинной жизни. Я за тебя буду давать ответ. Остановись, чадо, Христос послал меня к тебе.

При этих словах юный атаман остановился и стал смотреть пристально в землю, потому что не мог даже поднять взор от стыда. Затем он сложил оружие на земле, и громко заплакал, потом подошел и обнял старца. Заливаясь слезами и тяжко вздыхая, он с надеждой смотрел на своего духовного отца. Разве можно, глядя на такую картину, не растрогаться до глубины души и не разрыдаться?

Иоанн, как милосердный и чадолюбивый отец объявил о прощении юноши и пообещал, что добьется от судьи полного его прощения. А затем поцеловал его руку и отвел в церковь.

Он остался с раскаявшимся разбойником, непрестанно совершая молитву, держась самого строгого устава поста и питая юную душу различными поучениями, всякий раз подбирая надлежащее лекарство и отпустил его только после того, как убедился в полном здоровье своего духовного сына. Так святой апостол Иоанн оставил великий образец покаяния в лице юноши и память в сердцах людей о том, каким бывает настоящее человеколюбие и сочувствие.

4. Из святого Ефрема

Кузнецы не стыдятся своих прокопченных лиц, слушать стук молотка, тяжелого труда и терпеть жар от огня. Они просто берут медную или железную болванку и благодаря усердию и настойчивости превращают ее в изделия, удобные для употреблении.

Мы не станем сердиться на ученика, но наставлять, вразумлять, уговаривать, вдохновлять, обличать, проявлять усердие и старание, чтобы с Божией помощью недостойного сделать достойным. За это мы удостоимся надмирной славы.

За такой подвиг Бог обещал славу, сказав в Писании: "Если извлечешь драгоценное из ничтожного, то будешь как Мои уста" (Иер 15,19). В другом месте Он сказал, что блажен, у кого потомки в Сионе и родственники в Иерусалиме.

Следует знать вам, что если кто из вас не повинуется старшему как должно, старший должен переносить немощь новоначального, чтобы, благодаря такой тяготе, закрепить труды своих былых лет.

Апостол сказал: «Нам, сильным, нужно носить немощи слабых, а не угождать себе. Но каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию.

5. Из Патерика

У одного старца был ученик, который сражался с помыслом блуда. Старец утешал его такими словами:

— Терпи, чадо, ибо это нападает на тебя враг.

А он отвечал:

— Я не перенесу битвы, авва, — отвечал юноша, — если не совершу блуд на деле.

Старец с притворством сказал:

— Я тоже воюю с помыслом блуда, чадо, давай пойдем, вместе совершим это дело и вернемся в нашу келью.

У старца была золотая монета, и он ее захватил с собой. И когда они пришли на место, старец сказал ученику:

— Оставайся тут. Я пойду первым, а потом ты.

Он вошел, отдал блуднице монету и попросил:

— Не оскверняй брата, — и блудница дала старцу слово не трогать юношу.

Когда старец вышел, сказал брату:

— Входи.

Когда брат вошел, блудница сказала ему:

— Подожди, брат. Хоть я и грешница, но есть закон, и мы должны его исполнять.

Она велела ему встать в стороне и совершить пятьдесят земных поклонов, а сама встала с другой стороны и тоже принялась делать поклоны. После двадцати или тридцати земных поклонов брат раскаялся. «Как это я обращаюсь с молитвой к Богу, а собираюсь сотворить такое богопротивное дело?» — подумал он и сразу ушел, не осквернившись.

Бог, видя труд старца, избавил брата от блудной брани, и они вернулись в келью, прославляя Спасителя.

2. Старец сказал: «У наших отцов был обычай заходить в кельи новоначальных братьев, пожелавших совершать подвиг наедине, и смотреть, как они проводят жизнь, чтобы бесы не искушали и не причиняли вреда помыслам монахам. А если кто-нибудь из них весьма страдал от брани, его приводили в церковь, ставили перед ним чашу с святой водой, и все братья подходили и окропляли его, и он тотчас очищался».

3. Авва Мио рассказал об одном старце, который был рабом с рождения, жил в Скиту и удостоился совершенного дара различения. Каждый год он ходил в Александрию, чтобы уплатить оброк своим господам. Встречая его, они кланялись ему. Старец наливал воду в таз и омывал господам ноги.

— Отче, зачем ты это делаешь? — говорили они. — Нам неудобно принимать это от тебя.

— Я не перестал быть вашим рабом, — говорил он в ответ. — И благодарен, что вы меня отпустили на свободу, чтобы я служил Богу. Но я омываю вам ноги, а вы примите этот мой оброк.

Они не соглашались и спорили с ним. Тогда он сказал: — Если вы не хотите принять этот дар, то я останусь здесь и буду вам служить.

Они пугались этого и разрешали ему делать то, что он хотел, потом провожали с большими почестями и множеством подарков, чтобы он творил милостыню и молился о них. И он стал в Скиту знаменитым и любимым.

6. Из святого Ефрема

Великий вред наносит себе пастырь, когда ночует вне загона. Сон пастыря — радость волкам.