Глава 48: О том, что часто живущие в нищете и оказывавшие милость в меру своих сил, когда стали получать доход, заболели сребролюбием и перестали даже давать прежнюю милостыню

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 48: О том, что часто живущие в нищете и оказывавшие милость в меру своих сил, когда стали получать доход, заболели сребролюбием и перестали даже давать прежнюю милостыню

1. Из Отечника

Пресвитер Скита авва Даниил рассказывал: «Сорок лет назад, когда я был молод, то пошел в Фиваиду и спустился в имение, чтобы продать свое рукоделие. А в имении был человек по имени Евлогий, по ремеслу каменотес, занимавшийся этим делом смолоду. Из заработанных денег он часть раздавал бедным и соблюдал пост до вечера.

В тот вечер он пришел в имение и по своему обыкновению взял меня вместе с братьями и устроил на ночлег. Вернувшись к себе, я оценил добродетель этого мужа и начал поститься целыми неделями, прося Бога подать ему больше средств, чтобы он мог больше помогать другим. Три недели у меня во рту не было ни росинки, и я свалился с ног, едва живой, от такой аскезы. Кто — то в священническом облачении подошел ко мне и спросил:

— Что с тобой, Даниил?

— Владыко, — отвечаю, — я дал слово Христу не вкушать хлеба, пока Он не услышит мои молитвы о каменотесе Евлогии и не подаст ему благословение, чтобы он благотворил многим другим.

— Это не будет правильно, — сказал небесный гость.

— Но Господи, — воскликнул я, — даруй ему, чтобы через него все прославили имя Твое святое.

— А вот это уже точнее. Если хочешь, чтобы Я даровал это ему и просишь за его душу, чтобы она спаслась множеством милостыней, Я дарую ему то, что ты просишь.

— Из моих рук взыскуй его душу, — попросил я.

Тут я увидел себя в храме Воскресения в Иерусалиме, на Святом Гробе сидит Отрок, а справа от Него — Евлогий. Отрок посылает за мной кого — то из предстоящих Ему и обращается ко мне:

— Ты друг Евлогия?

— Да, Владыко, — воскликнули все.

— Ты отвечаешь за своего друга, — спросил Отрок.

— Да, Владыко, только дай ему то, в чем он нуждается, — говорю я и вижу, что за пазухой у Евлогия много денег, и чем больше их берут, тем больше их за пазухой становится.

Проснувшись, я понял, что был услышан, и прославил Бога.

Между тем Евлогий вышел на работу, ударил по скале — послышался глухой звук. Он ударил еще раз и увидел небольшое углубление. Еще раз ударил — и обнаружил пещеру, и в ней полным — полно денег. Евлогий изумился и подумал: «Если я их возьму, правитель об этом услышит, придет и отберет их у меня да еще и накажет. Лучше я пойду в другую страну, где никто меня не знает». Он продал мулов, на которых возил камни, и ночью перенес деньги к реке. И бросив свое доброе дело, которое он творил каждый день, погрузил деньги в лодку и отправился в Византий. Там тогда правил император Иустин Старший. Евлогий отдал много денег императору и его вельможам и стал епархом священных преторий. Он купил большой дом, который и сейчас называется «домом Египтянина».

Через два года во сне я опять увидел, как Отрок сидит в храме Святого Воскресения. «Но где же Евлогий?» Только я это подумал, как увидел эфиопа, который тащил Евлогия далеко от Отрока. Я проснулся и воскликнул: «Горе мне грешнику! Погубил я свою душу». Я взял суму и пошел в имение продавать свое рукоделие. Я ожидал увидеть Евлогия, наступил вечер, но никто ко мне не подошел, чтобы дать мне ночлег в доме. Мимо проходила старушка, и я спросил ее:

— Смилуйся, матушка, дай мне три сухарика, я сегодня совсем не ел.

Она пошла и принесла немного вареной еды и предложила поесть. Сама села рядом и начала говорить полезные речи:

— Господин авва, разве ты не знаешь, что ты молод и тебе не полезно ходить в имение? Разве ты не знаешь, что монашеская схима требует безмолвия? — и тому подобные слова.

— Что ты мне говоришь, ведь я пришел продать свое рукоделие?

— Даже если ты пришел продать рукоделие, не задерживайся тут допоздна. Если хочешь быть монахом, возвращайся сейчас же в Скит.

— Ты права, — сказал я. — Но подожди еще немного, скажи, где тот человек, который жил в этом имении — он боялся Бога и давал приют странникам?

— Увы! — отвечала она. — Что тут говорить, господин авва? В наших краях был каменотес, и он много делал добра чужестранцам. И Бог, видя его доброту, даровал ему благодать, и сейчас он, как я слышала, стал патрицием.

Когда я услышал это, то подумал: «Я виновник его гибели». Я сел на корабль и поплыл в Византий. Выяснив, где дом Евлогия Египтянина, я сел напротив ворот, ожидая, пока он появится. И тут я увидел, как он приближается с великой пышностью.

— Помилуй меня, я хочу тебе что — то сказать наедине, — крикнул я ему, но он не обратил на меня внимания, а его телохранители побили меня. Но я забежал вперед и снова крикнул, и меня опять побили. И так я провел четыре недели и никак не мог с ним встретиться. Тогда, пав духом, я отошел и бросился ниц перед иконой Пресвятой Богородицы с рыдаем и обратился к Спасителю: «Господи, или сними с меня долг дружбы, или я уйду в мир». И произнеся это в уме, я заснул. И вот был шум великий и раздался голос:

— Идет Августа.

И перед Ней шли тысячи и тьмы небесных воинств. Я воскликнул:

— Помилуй меня, Владычице.

Она остановилась и сказала мне:

— Что ты хочешь?

— Я друг Евлогия епарха, — сказал я. — Повели, чтобы Бог освободил меня от этого долга.

— Не Мне это решать, а тебе.

Проснувшись, я подумал про себя: «Умру, но не отступлю от этих ворот, пока не встречусь с ним». Я опять пришел к воротам. Когда епарх проходил мимо, я снова окликнул его. Тогда ко мне подбежал привратник и стал меня избивать, пока не упал я на землю пластом. Пав духом, я сказал себе: «Пойду в Скит, и если Бог изволит, Он спасет Евлогия».

На пристани я увидел корабль из Александрии. И только я поднялся на борт, как от упадка сил заснул, и во сне увидел себя в храме Святого Воскресения и Отрока, сидевшего на Гробе и сурово смотревшего на меня, так что от страха я задрожал, как лист, и не мог открыть рта. И само сердце мое, казалось, вот — вот остановится. Отрок сказал:

— Ты не хочешь отвечать за дружбу?

Он отдал повеление двум из предстоящих Ему. Они взяли меня за шиворот и подняли, а Отрок сказал:

— Не проси дружбы свыше сил и не перечь Богу.

А я висел в воздухе и не мог открыть рта. Но тут услышал голос:

— Августа идет.

Увидев Ее, я приободрился. Я пал ниц перед Ней и сказал с дрожью в голосе:

— Помилуй меня, Владычице мира.

— А теперь что ты хочешь? — спросила она.

— Я вишу в воздухе, отвечая за дружбу с Евлогием.

— Я буду просить за тебя, — пообещала Она. Вижу — Она подошла и облобызала стопы Отрока, Который сказал мне:

— Больше не делай этого.

— Не буду, Господи, я просил об этом для того, чтобы он стал угодным Тебе, а не неугодным, — ответил я и добавил. — Согрешил, Владыко, прости меня.

Отрок велел меня отпустить и сказал:

— Возвращайся в свою келью. А каким образом я верну Евлогия в прежнее состояние, не пытайся узнать.

Я проснулся в великой радости, свободный от обязанностей дружбы и отправился в путь, благодаря Бога.

Через три месяца я услышал, что император Иустин скончался, и к власти пришел Иустиниан. Через некоторое время против него восстали Ипатий, Дексократ, Помпий и епарх Евлогий. Первые трое были обезглавлены, и все их имущество разграблено. Евлогию удалось ночью бежать из Константинополя. Иустиниан приказал казнить его, где бы его ни обнаружили. А беглец вернулся в свое имение, переодевшись простым селянином.

Окрестные жители пришли, чтобы посмотреть на него и сказали ему:

— Хорошо, что ты к нам зашел. Мы слышали, что ты стал патрицием.

— Разве? — переспросил он. — Если бы я стал патрицием, то неужели бы вернулся к вам? Нет, это был другой Евлогий из Египта. А я ходил по Святым местам.

Он образумился и сказал сам себе:

— Смиренный Евлогий, вставай, бери кирку и иди работай. Здесь нет дворцов. И хорошо, что ты не лишился головы. И взяв инструменты каменотеса, поднялся на гору, где нашел деньги, надеясь, что там, может быть, остались хоть сколько — нибудь. Он долбил скалу до шести вечера, но ничего не нашел и принялся вспоминать пышные процессии, лесть, роскошь и пиры. А потом стал твердить себе: «Вставай, смиренный Евлогий и трудись. Ты здесь египетский крестьянин».

Через некоторое время святой Отрок и Владычица наша Богородица вернули ему прежнее духовное состояние. Ибо Бог праведен и не забывает о прежних трудах человека.

Между тем и я пришел в это место продать рукоделие. Наступил вечер, и каменотес по своему прежнему обыкновению пригласил меня к себе. Когда я увидел его, покрытого каменной пылью, тяжко застонал и со слезами произнес: Как многочисленны дела Твои, Господи! Все соделал Ты премудро (Пс 103, 24). Кто бог так великий, как Бог [наш]? Ты — Бог, творящий чудеса (Пс 76,14–15). Из праха поднимет бедного, из брения возвышает нищего (Пс 112, 7). Господь делает нищим и обогащает, унижает и возвышает (1 Цар. 2, 7). Как непостижимы судьбы его и неисследимы пути Его (Рим 18, 33).

Он привел меня в дом, налил воды в лохань, омыл мне ноги, как и другим гостям по своему обычаю, и накормил. Когда мы поели, я спросил:

— Как идут дела, авва Евлогий?

— Помолись за меня, господин авва, ибо я смирен, и у меня нет никакого имущества.

— Лучше тебе не иметь и того, что сейчас у тебя есть, — сказал я.

— Почему, господин авва, разве я тебя чем — то ввожу в соблазн? — спросил он.

— Чем ты только не вводил меня в соблазн! — и рассказал ему все, как было. Мы оба заплакали, и он попросил:

— Помолись за меня, авва, чтобы Бог давал мне только самое необходимое и помог исправиться.

— Поистине, чадо, не ожидай от Христа, что тебе будет даровано что — либо из того, что есть в земном мире, кроме этой трудовой кирки, — сказал я и, попрощавшись, ушел.

Евлогий продолжал работать каменотесом и принимать странников до самой смерти. Даже когда ему исполнилось сто лет, он не отступил от своих правил, и Бог давал ему силы чтобы пройти свой жизненный путь до конца.