Новый этап развития человека. Карл Маркс

Маркс, говорит Брюс Мазлиш, был ессеем раннего социализма. Это предполагает некоторые религиозные и аскетические свойства, но на самом деле Маркса не так легко поместить в определенную категорию. Иногда он воспринимал себя как ученого, подобного Дарвину, который исследует не «естественные механизмы», но «механизмы человеческого общества». В конце 1830-х, когда заканчивался романтический период, Маркс писал стихи и поддерживал дружеские отношения с Генрихом Гейне, Фердинандом Фрейлигратом и Георгом Гервегом. Как указывает Мазлиш, распространение марксизма было подобно распространению христианства или ислама. И потому нас не должно удивлять то, что впервые марксизм одержал победу в России, в отсталой и крайне религиозной стране, где еще не было капиталистической индустриализации.

На Маркса, по словам Мазлиша, повлиял язык Лютера – тот язык, на который Лютер перевел Библию. «Иные считают, что Маркс продолжает традицию великих библейских пророков, обличавших людей… Но Маркс получил эту традицию через Лютера, поскольку Маркса воспитывали как христианина. Всем известно, что он не остался христианином – а Лютер не стремился стать предтечей коммунизма… Но их объединяет… общая риторическая структура, а именно, характерное выражение апокалиптической традиции с ее движением от одного этапа к другому… от изначального состояния подчинения и угнетения к кульминации в виде совершенного общества».

Хотя Маркс стал воинствующим атеистом, «пародия на “союз со Христом”», функция религии, ее место в нашей психологии сохранили свое важнейшее значение для него.[378]

Маркс всегда оставался в той же мере философом, в какой он был экономистом. Его главным пунктом, ярче всего выраженным в «Капитале», было представление о том, что рабочий становится «тем беднее, чем больше богатства он производит». Он утверждал, что рабочий беднеет, «даже если ему больше платят», поскольку здесь усиливается отчуждение – работник становится беднее как человеческое существо. Таким образом, Маркс развивал концепцию отчуждения; он считал, что этот феномен берет начало в труде и имеет четыре характерных аспекта: (1) труд уже не принадлежит рабочему при капитализме – это чужеродное явление, доминирующее над ним; (2) сам акт производства отчуждает рабочего от его собственной природы – он становится в меньшей степени человеком; (3) потребности рынка – и предприятия – отчуждают человека от других людей и (4) от окружающей его культуры. Как считал Маркс, эти силы отчуждения создают новую психологию.

Он писал так, как если бы был первооткрывателем новой науки, которая указывает на новый этап развития человека. Французские и английские мыслители, как он считал, первыми поняли, что история – это история производства и обмена, так что экономическая история стоит в центре всего. Он отверг политическую историю; не существует «общественного договора» Руссо, лишь экономические отношения «связывают человека с человеком». Это представление произвело переворот в политической науке.[379]

Маркс также утверждал, что финансовое разделение труда стоит за «возникновением» государства. Государство предлагает общую жизнь, которая на самом деле носит иллюзорный характер. Семья и классы существуют и дают ту или иную идентичность, но «оказывается, что все схватки внутри государства, борьба между демократией, аристократией и монархией, борьба за право голоса и т. д. и т. п. суть просто иллюзорные формы, за которыми стоят реальные схватки разных классов друг с другом». Политическая жизнь служит лишь прикрытием для «реальных схваток», основанных на разделении труда и частной собственности, а это еще одна причина отчуждения. Это породило знаменитый пассаж Маркса о «господствующих идеях» в обществе: идеи правящего класса являются в любую эпоху господствующими, т. е. класс, который является главной материальной силой в обществе, является в то же время и главной интеллектуальной силой». Из-за этого изменение человека (к лучшему) «в массовом масштабе» может быть достигнуто только через действие, через революцию. «Только в революционной деятельности человек может сделать сам себя новым человеком, очищенным и облагороженным».[380]

Однако разве «Капитал» писался для того, чтобы стать сухим учебником? Нет. «Рабочие, никогда не читавшие “Капитал”, тем не менее могут верить, что их ощущение, как будто их эксплуатируют, подкреплено наукой».[381] По мнению Энгельса, «Капитал» призван был стать для рабочих Библией, стать средством разжигания революции. И в итоге эта книга выполнила свое предназначение.