СЛЕЖКА И ДОНОСЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

СЛЕЖКА И ДОНОСЫ

Не верьте другу, не полагайтесь на приятеля; от лежащей на лоне твоем стереги двери уст твоих

(Михей 7:5).

Эта же ситуация повторяется снова и снова, от собрания к собранию, в одной стране за другой. Свидетели чувствуют обязанность доносить на членов собрания, если те отклоняются от курса и учения организации.

В статье «Время говорить — когда?» из «Сторожевой башни» за 1 мая 1990 года (1 сентября 1987 года, англ.) излагается официальная позиция Общества на этот счет. В журнале отмечается, что в случаях, когда Свидетелям становится известно о серьезных нарушениях их соверующими правил организации (которые потенциально могут привести к лишению общения), они должны сообщить об этом старейшинам, причем даже в тех обстоятельствах, когда это привело бы к нарушению норм конфиденциальности или принятой должностной клятвы (как, например, в случае с врачами, медперсоналом, юристами и другими лицами, имеющими доступ к не подлежащим разглашению сведениям). В статье говорится, что сначала «согрешившему» предоставляется возможность самому подойти к старейшинам и сознаться в правонарушении. Однако если он этого не сделает, «преданность Богу» должна побудить другого Свидетеля проинформировать руководителей собрания. Есть только одна сфера, где конфиденциальность считается священной обязанностью: это интересы самой организации, в том числе встречи правовых комитетов собрания[455].

Невероятно, но меньше чем через четыре года после установления этого правила, в журнале «Пробудитесь!» за 8 апреля 1991 года (в английском издании — за 8 марта), были опубликованы «Права пациента», шестым пунктом которых следовало следующее (с. 6; в английском издании с. 7):

У пациента есть право на… конфиденциальное обращение со всеми извещениями и данными в связи с его лечением.

Как мы уже видели, это право ничего не значит, если оно вступает в конфликт с принятой в организации практикой, согласно которой любой Свидетель (даже являющийся врачом или медсестрой), узнавший о чьем–либо нарушении правил общины, должен сообщить об этом руководителям.

В журнале Medical Economics (англ.) за 9 августа 1985 года была опубликована статья доктора Джеральда Л. Буллока из города Плейно, штат Техас. В ней показано, что правила организации — не просто слова, и что Свидетели действительно чувствуют себя обязанными доносить на других, несмотря на серьезность последствий не только для них самих, но и для других. Д–р Буллок сообщает, что принял на работу молодую Свидетельницу, которая на протяжении нескольких лет до этого была его пациенткой и другом семьи. Он характеризует «Тони» (имена в статье Буллока изменены) как трудолюбивую и дружелюбную сотрудницу. Все шло хорошо до тех пор, пока к нему на прием не пришла «Линда» (условное имя другой Свидетельницы, знакомой Тони). По ее словам, она была изнасилована несколькими мужчинами после посещения одного из баров в Хьюстоне, штат Техас, и заразилась гонореей. После изнасилования она обращалась к другому врачу, а теперь хотела сдать анализы и убедиться в выздоровлении. Д–р Буллок не стал подвергать сомнению ее рассказ об изнасиловании, а сданные пациенткой анализы на наличие инфекции оказались отрицательными. Несколько недель спустя сильно взволнованная Линда позвонила ему, сообщив, что её лишили общения, и что теперь члены её семьи не могут общаться с ней. Она угрожала возбудить судебное дело, поскольку была уверена: старейшинам стало известно о её состоянии от Тони, имевшей доступ к медицинским записям д–ра Буллока. Далее врач пишет:

Я был поражен. Я не мог поверить, что Тони будет распространять сплетни о пациентке. Прежде, чем принять ее на работу, я подробно обсуждал с ней вопросы конфиденциальности. В моем руководстве для работников ясно отмечается, что в случае разглашения врачебной тайны, виновный будет немедленно уволен.

Поговорив с Тони, я был поражен еще больше. Она открыто признала, что разговаривала со старейшинами, объяснив это тем, что в ее религии все члены собрания обязаны сообщать старейшинам обо всех нарушениях церковных учений и правил другими верующими. Заполняя данные, необходимые для решения вопросов по медицинской страховке, она просмотрела медкарту Линды и узнала о причинах её обращения ко мне. Испытывая некоторые колебания, но, желая остаться верной своей религии, она сообщила о происшедшем старейшинам.

Странно, но Тони не подумала о том, что верность работодателю и другу должна была бы обязать её уведомить его, как она намеревалась поступить с информацией из его конфиденциальных записей. Её совесть, воспитанная в свидетельской среде, очевидно, не посчитала нарушение врачебной тайны существенной проблемой при решении того, кто достоин ее «верности». Д–р Буллок продолжает:

По крайней мере, это не было бездумной болтовней. Однако мне было бы проще смириться именно с безответственностью, нежели с тем, что верный работник и друг, полностью осознавая, какой ущерб будет нанесен вследствие его поступка и пациентке, и мне, тем не менее, осмысленно совершил его.

Ситуация с публичным осуждением Линды показалась мне невероятной. Все знакомые мне Свидетели казались такими добрыми. Я не мог поверить, что организация требует их заниматься доносительством и столь жестко наказывает оступившихся. Я позвонил ведущему старейшине церкви, с которым дружил со школьной скамьи, и он сказал мне, что все было сделано правильно.

Он объяснил, что старейшины не стали разбираться в правдивости слов Линды об изнасиловании. По их мнению, она была там, где ей быть не следовало, занималась тем, чем заниматься не подобало, и подхватила болезнь, которой у нее не должно было быть. За это она должна быть наказана «лишением общения», которого она могла избежать только в том случае, если бы убедила старейшин в своем искреннем раскаянии. Церковь даже велела ей выселиться из дома ее семьи до тех пор, пока она не будет удовлетворять требованиям для восстановления в собрании.

Если до телефонного разговора со старейшиной я был рассержен, то к концу его объяснений я был уже взбешен. Я спросил его, понимает ли он, какой вред его церковь нанесла мне, невинному наблюдателю? Он извинился, но сообщил, что, как и Тони, считает учения церкви более важными, чем другие вопросы.

Подобно Тони, ни он, ни остальные старейшины не посчитали необходимым с точки зрения порядочности уведомить доктора ни о том, что от его работницы им стала известна юридически конфиденциальная информация, ни о том, как они намереваются с ней поступить. Мышление Свидетелей к этому не приучено.

Руководствуясь рекомендациями адвоката, д–р Буллок уволил Тони. Однако он не только объяснил ей причины, по которым посчитал необходимым пойти на этот шаг, но и не позволил этому случаю испортить их дружеские отношения. Он также извинился перед Линдой и объяснил ей обстоятельства дела. Линда решила не начинать судебного преследования, понимая, что д–р Буллок не нес в разглашении её тайны личной ответственности.

Сегодня д–р Буллок работает в другом городе, однако теперь он предпринимает все меры предосторожности«. Поскольку разглашение врачебной тайны находящимся в подчинении работником не покрывается страховкой от профессиональной небрежности, д–р Буллок вынужден сетовать: «Вся наша дорогостоящая страховка от профессиональной небрежности окажется совершенно бесполезной, если пострадавший в подобной ситуации пациент подаст в суд и выиграет». По этой причине он теперь оплачивает страховой полис предпринимателя, покрывающий небрежность и злоупотребления его работников. Каждому человеку, желающему работать у д–ра Буллока, рассказывают историю о «Тони» и «Линде», и если религиозные убеждения кандидата обязывают его нарушать врачебную тайну пациентов, его не принимают на работу.

В обоснование возлагаемой на Свидетелей обязанности сообщать старейшинам о совершаемых другими членами собрания нарушениях (даже если это означает разглашение конфиденциальной информации), в ранее упоминавшейся «Сторожевой башне» приводятся слова из книги Левит 5:1: «Если кто согрешит тем, что слышал голос проклятия и был свидетелем, или видел или знал, но не объявил, то он понесет на себе грех». Затем в статье делаются следующие выводы:

Этой заповедью высшей инстанции во вселенной каждый израильтянин обязывался объявлять судье о тяжелом преступлении, которое он заметил, чтобы дело можно было разобрать. Хотя христиане и не обязаны соблюдать Моисеев закон, но его принципы все еще находят применение в собрании христиан. Поэтому есть случаи, когда христианин обязан объявлять о деле старейшинам. Правда, в некоторых странах запрещено сообщать посторонним, что находится в личных документах. Но если христианин после размышлений и молитвы приходит к заключению, что дело идет о случае, который по закону Бога ему нужно объявить, несмотря на запрещение мирских властей, тогда это является обязанностью, которую он несет перед Иеговой. Бывают ситуации, в которых христианин должен «повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деяния 5:29).

К клятве или торжественному обещанию никогда нельзя относиться легкомысленно, но иногда, может быть, требуемые от людей обещания находятся в противоречии с требованием оказывать Богу исключительную преданность. Кто совершает тяжелый грех, попадает, так сказать, под «слово проклятия» Того, Кому была оказана несправедливость, а именно под проклятие Иеговы Бога (Второзаконие 27:26; Притчи 3:33). Все члены собрания христиан находятся под «присягой» содержать собрание чистым, будь это тем, что они делают лично, или тем, что они помогают другим оставаться чистыми[456].

Эта статья не только возлагает на Свидетеля тяжелую обязанность осведомителя, но и старается внушить гнетущее чувство вины всякому, кто избегает доносить на других членов собрания назначенным организацией старейшинам. На чистоту собрания указывают как на решающий фактор в пользу такого положения вещей. Однако для Свидетелей «чистота» определяется выполнением правил организации, не важно, основываются эти правила на Писании, или нет. Как именно следует «помогать другим оставаться чистыми», также регламентируется организацией. Вот почему мысль о том, что все Свидетели Иеговы «находятся под „присягой“ содержать собрание чистым», является столь зловещей. В оправдание обязанности разглашать чужие тайны в «Сторожевой башне» приводится случай с незамужней женщиной, обращающейся к врачу с целью совершить аборт. Однако, как было показано в главе 8, при наличии в организации огромного количества всевозможных правил, рамки ситуации, когда от членов собрания ожидается вмешательство или доносительство, расширяются до необозримых пределов. Это означает, что работающий бухгалтером Свидетель будет считать себя обязанным сообщить старейшинам, если при просмотре финансовых счетов обнаружит, что фирма, где работает другой Свидетель, занималась укладкой кровли на крыше какого–нибудь церковного здания или установкой в нем сигнализации. Это означает, что обвинения будут предъявлены тому, кто участвовал в химической обработке с целью борьбы с насекомыми — если она проходила на территории военной базы, — и горничной, работающей на этой базе. А до недавнего времени это же относилось к любому молодому человеку, согласившемуся выполнять работу в доме престарелых взамен военной службы. И если кто–нибудь из Свидетелей дает понять, что не согласен с учением о том, что царство Христа началось в 1914 году, или что Христос является сегодня посредником лишь для приблизительно 8 800 человек, то о нем также должно быть сообщено старейшинам.

Хотя в статье признается, что «христиане и не обязаны соблюдать Моисеев закон», совершенно непонятно, чем опубликованные в статье и навязываемые христианам правила отличаются от собственно «обязанности» соблюдать цитируемый в статье стих из Моисеева закона. Вся разница между «принципом» из этого места Писания и «законом» совершенно исчезает. Совершенно верно в статье отмечается, что христиане «не обязаны соблюдать Моисеев закон» — ведь они находятся не под законом (в какой бы то ни было мере), а под незаслуженной милостью Бога[457]. И несмотря на это автор статьи относится к библейскому принципу (в данном случае, о необходимости поддерживать справедливость и праведность), как к «букве» закона, вопреки апостольскому учению:

Но теперь мы освободились от Закона, умерев для того, что нас крепко держало, чтобы быть рабами в новом смысле — по духу, а не в старом — по записанному своду законов[458].

Потому что буква убивает, а дух животворит[459].

Объяснение из «Сторожевой башни» более соответствует не духу Христа, а подходу ревнителей иудаизма в христианском собрании, настаивавших на обязанности христиан соблюдать закон — против чего активно выступал Павел. Апостол показывает, сколь неправильно было стремление жить по букве закона, поскольку это неизменно привело бы христианина к «проклятию». Несмотря на это, в «Сторожевой башне» членам собрания грозят как раз таким «проклятием» Иеговы Бога, если они не исполнят постановления организации[460]. Более того, объяснения из статьи заходят даже гораздо дальше, чем данное Моисею повеление.

Сначала в статье объясняется, что Левит 5:1 относится к своего рода судебному разбирательству. После совершения преступления пострадавший человек призывал свидетелей дать показания и произносил проклятие на того, кто причинил ему ущерб. В сноске цитируется несколько иное объяснение:

В труде Commentary on the Old Testament, изданном Кеил и Делитч, говорится, что преступление или грех состоит в том, «что кто–нибудь, знающий о преступлении другого, видел ли он это или достоверно узнал другим образом и, следовательно, был способным появиться в суде как свидетель для уличения в преступлении, но упустил поступить так, и не объявил, что он видел или узнал, когда при публичном разборе преступления слышал торжественное заклинание [т. е. проклятие] судьи, которым призывались все присутствующие, знающие о деле, выступить в качестве свидетелей»[461].

В Израиле, существовавшем обособленно от других народов, рассматривались не только правонарушения и уголовные преступления, но и всякого рода тяжбы и разногласия между жителями, а роль суда выполняли городские старейшины, проводившие свои слушания у городских ворот, открыто для всех[462]. Призыв свидетелей без промедления выступить с показаниями провозглашался всенародно и иногда усиливался публично произнесенным «проклятием»[463].

Один из примеров, довольно подробно описывающих , как городские старейшины проводили слушание, содержится в книге Руфь, 4:1–12. Вооз, один из близких родственников почившего Елимелеха, в согласии с моисеевым законом пожелал выкупить его имущество, что одновременно накладывало на него обязанность взять в жены моавитянку Руфь. Выйдя к городским воротам, Вооз дождался прихода другого родственника (который также имел право выкупить имущество Елимелеха), после чего пригласил десятерых городских старейшин рассмотреть дело, решившееся, в итоге, в его пользу. Обращаясь к старейшинам, а также ко всему собравшемуся народу, Вооз произнес: «Вы теперь свидетели, что я покупаю у Ноемини все Елимелехово».

Между этим всенародным рассмотрением вопроса и тем, как работает закрытая религиозная судебная система Общества Сторожевой башни, нет ничего общего. Публичных призывов к свидетелям нарушения выступить с показаниями практически никогда не произносят, правовые заседания происходят в тайне, а единственное, что сообщают собранию (причем очень кратко) — это объявление о лишении общения либо об «отречении от общения». Почему организация столь избирательно подходит к ветхозаветному закону, налагая на членов собрания обязанность сообщать о правонарушениях соверующих, но игнорируя ясный принцип открытости проведения судебных разбирательств[464]?

Поэтому автор статьи быстро переходит от обсуждения обязанности свидетеля отзываться на публично возглашаемый призыв к поощрению личной инициативы в информировании старейшин о случаях правонарушений. Текст статьи фактически призывает всех Свидетелей, не являющихся старейшинами, доносить друг на друга, а право решать, каких действий требует данная ситуация, оставляется за старейшинами. Хотя членов собрания призывают сначала подойти к провинившемуся и убедить его обратиться к старейшинам самому, на деле это происходит редко: в подавляющем большинстве случаев члены собрания, минуя этот шаг, обращаются к старейшинам напрямую, тем самым подливая масла в огонь и приводя судебную машину организации в движение.

По сути эта статья из «Сторожевой башни» лишает членов организации всякого выбора, даже права на принятие самостоятельного решения в вопросе, делать ли прегрешение другого поводом для расследования правовым комитетом. В ней предпринимается попытка исключить вероятность того, что сострадание, великодушие и другие подобные качества конкретных Свидетелей смогут повлиять на их решение, хранить чужую тайну или разглашать ее. А попытки самостоятельно помочь оступившемуся, не ставя при этом в известность назначенных организацией старейшин, считаются проявлением неуважения к Божьему порядку.

Без сомнения, Моисеев закон возлагал на людей ответственность сообщать об определенных серьезных нарушениях и преступлениях — таких, как богохульство, попытки склонить израильтян к идолопоклонству, пролитие невинной человеческой крови, возможно, также произнесение лжепророчеств[465]. Но нигде в Моисеевом законе мы не прочитаем о столь широком применении этого правила, обязывавшего бы каждого израильтянина сообщать судьям о каждом «тяжелом преступлении, которое он заметил». Как было показано, в большинстве случаев эти правила (в том числе из Левит 5:1) не обязывали израильтянина самого выступать с обвинениями против предполагаемого нарушителя, а относились к ситуации, когда дать свои показания призывала, заклинала обиженная сторона. Мысли о том, что Закон Бога обязывал каждого израильтянина идти к городским старейшинам с сообщением о каких бы то ни было правонарушениях соплеменников (с последующим открытым заслушиванием дела у городских ворот) на самом деле в Писании не содержится, она возникла в голове у автора «Сторожевой башни». Несомненно, сам пострадавший имел право встретиться со старейшинами у ворот и выдвинуть свое обвинение. Но даже в таких случаях от него вовсе не требовалось сообщать о нарушении, если было возможно достичь примирения в частном порядке.

Замечательный пример того, что иногда правильнее смолчать даже в тех случаях, когда свидетельства убедительно показывают в сторону совершения серьезного греха, является случай с Иосифом, приемным отцом Иисуса. Он искренне полагал, что обрученная ему Мария совершила беззаконное прелюбодеяние. Тот факт, что она забеременела до вступления в брак, казалось, безо всяких оговорок доказывал ее вину. Однако Иосиф не посчитал необходимым уведомить об этом старейшин или священников, выступающих в роли судей. «Не желая выставлять ее на позор», он намеревался развестись с ней тихо, без лишней огласки. Означает ли это, что он был готов нарушить «клятву» Богу, согласно которой он якобы должен был сообщать о чужих грехах? Проявлял ли он неуважение к необходимости «хранить чистоту собрания»? В Евангелии его поступок объясняется тем, что Иосиф «был человеком праведным» (Кулаков), [порядочным, (СЖ), благочестивым, (СоП)][466]. Объясняя Иосифу его ошибку и заверяя его в честности Марии, Бог не упрекнул Иосифа за его желание проявить сострадание[467].

Сын Бога также показал, что не обо всех нарушениях нужно сообщать третьей стороне, упомянув о ситуациях, когда нарушитель должен уладить дела с пострадавшим, пока тот еще не успел выдвинуть свое обвинение перед судьями[468]. Он также призывал обиженных не поспешно сообщать о нарушениях в судебную инстанцию, а искать примирения с обидчиком самостоятельно, убеждая того исправиться. При положительном исходе пострадавший мог считать, что «вернул себе брата» (СоП) — даже без вмешательства посторонних, в том числе старейшин. Если первая попытка оказалась безуспешной, он мог взять с собой «ещё одного или двух» (причем в отрывке ничего не говорится о том, что это обязательно должны быть «старейшины»). Если и эти усилия не привели к искомому результату, тогда о грехе можно было сообщить собранию[469].

Иисус решительно разоблачал неправильность такого подхода к служению Богу, при котором во главу угла ставилось простое формальное соблюдение правил. Он показывал, что закон был дан для того, чтобы принести людям пользу, а не для того, чтобы лечь на их спины тяжким бременем. Закон не должен был ограничивать проявление израильтянами милосердия. Обвинявшим его лицам он объяснил, что «суббота существует для человека, а не человек для субботы»[470]. Ревнителям религиозных правил он напомнил историю с Давидом, который вошел в скинию, взял для себя и своих воинов священные «хлебы предложения», «которые по закону непозволительно было есть ни ему, ни бывшим с ним, а только священникам»[471]. Иисус не сказал, что Давид за это «попал под проклятие Иеговы Бога», или что священник нарушил свою «присягу» хранить чистоту собрания, поскольку не выдвинул против Давида обвинение. Иисус также не похвалил действий Доика Идумеянина, который поспешил сообщить о существовавшей ситуации главе государства, Саулу, что привело к смерти 85 священников и другим убийствам в городе[472]. Вместо этого, воспользовавшись случаем, Иисус сказал религиозным руководителям: «Если бы вы понимали, что значит: „Милости хочу, а не жертвы“, то не осудили бы невиновных»[473].

Христиане, «освободившись от Закона», больше не являются рабами «в старом смысле — по записанному своду законов». В принятии решений мы имеем свободу руководствоваться примером Христа и царским законом любви[474]. У нас есть апостольское заверение в том, что «любящий другого исполнил закон», и что не только заповеди против прелюбодеяния, убийства, воровства и зависти, но и «любая другая заповедь» заключается в одном правиле: «люби ближнего твоего, как себя». «Любовь не делает ближнему зла; поэтому любовь есть исполнение закона»[475]. Мы наделены свободой самостоятельно принимать решение о том, как лучше всего поступить в той или иной ситуации — для блага как нарушителей, так и окружающих. Несомненно, бывают ситуации, серьезность которых (или потенциальный вред от них) потребовала бы от нас рассказать о них другим. Но нельзя сказать, что здесь существует «железное» правило, «клятва», согласно которой мы просто обязаны всегда и во всех обстоятельствах сообщать о правонарушениях других. Кроме того, нас призывают признаваться в грехах «друг перед другом», а не перед церковным судом. Каждый из нас (а не только назначенные организацией представители) призывается помогать исцелиться тем, кто отошел от истины и ведет себя неправильно. При этом хотя мы и не оправдываем совершенных проступков, мы должны проявлять к нарушителю сочувствие и сострадание[476].

При глубоком рассмотрении становится очевидно, что навязываемая сообществу Свидетелей жесткая политика оборачивается против оступившихся людей. Согрешивший Свидетель может остро нуждаться в помощи, чтобы не совершить еще б?льшие ошибки. Однако, доверившись даже близкому другу в собрании, он не может иметь уверенности, что его друг сохранит рассказанное ему в тайне. Места Писания, в которых осуждается «разглашение чужих секретов», к данным случаям, с точки зрения организации, не относятся. Слова о том, что «друг любит во всякое время и, как брат, явится во время несчастья», также теряют всякий смысл[477]. Даже если согрешивший обратился к Богу через Христа в молитве и попросил о прощении, это не считается достаточным для того, чтобы сохранить его тайну. Если совершенный грех попадает с точки зрения организации в категорию «серьезных», то о нем необходимо сообщить старейшинам, которые, созвав правовой комитет, будут решать, следует принять против нарушителя какие–либо меры, или нет. Свидетелям внушают мысль о том, что если они не донесут на своих собратьев, не пришедших самостоятельно сознаться в нарушении перед «властями», то они тем самым проявляют к ним недостаток любви. Провинившихся Свидетелей призывают «поговорить со старейшинами, в надежде на то, что они будут разбирать проблему с добротой и пониманием»[478]. Когда я служил в Руководящем совете, Служебный отдел главного управления представил нам совершенно другую картину, подкрепив её мнением районных надзирателей, согласно которому большинство (некоторые называли цифру в 70 процентов или больше) старейшин не являются достаточно квалифицированными, чтобы служить в правовых комитетах. Я уверен, что некоторые старейшины действительно могут дать согрешившим упомянутую в журнале «надежду» на рассмотрение их дела с добротой и пониманием. Однако жизнь показывает, что для большинства этих старших мужчин соблюдение правил организации важнее всего остального, и что чувство сострадания, которое они, возможно, испытывали бы по отношению к оступившемуся, нивелируется их стремлением исполнить букву закона.

В качестве иллюстрации того, как «преданные» старейшины в своем стремлении поддержать «великий свод теократических законов» следят за личной жизнью отдельных Свидетелей, можно привести случай из Швеции, затронувший Руда Перссона и его жену. Руд принял крещение как Свидетель Иеговы в 1959 году. В январе 1986 года они с женой стали все больше задумываться об уроке Иисуса Христа из притчи о добром самарянине. Узнав о голоде в Эфиопии, они внесли небольшой членский взнос в организацию «Красный крест», чтобы получать информацию о различных бедствиях и иметь возможность делать скромные пожертвования в случае тех или иных стихийных происшествий. Руд не ожидал, что это могло привести к каким–либо проблемам. Его мать, ревностная Свидетельница, получала поддержку от шведского отдела Красного креста по программе помощи инвалидам.

Несколько месяцев спустя, в мае 1986 года председательствующий надзиратель местного собрания спросил Руда о том, действительно ли он вступил в организацию Красного креста. Руд ожидал дружеского разговора, но надзиратель внезапно прервал беседу, после того, как Руд утвердительно ответил на его вопрос.

Позже Руду стало известно, что еще до этого разговора старейшины начали «расследование» его дела. Один из старейшин, до которого дошел слух о членстве Руда в Красном кресте, сообщил об этом всему совету старейшин. Впоследствии руководители собрания провели по этому вопросу особое заседание и даже обратились за советом к своему районному надзирателю, Герту Андерссону. В чем же состояла проблема? Они беспокоились, не нарушил ли Руд принципы военного «нейтралитета» (как упоминалось раньше, в этой связи обычно говорят о «нарушении Исаия 2:4»). Девятнадцатого июня 1986 года старейшины направили в шведский филиал Общества Сторожевой башни письмо с вопросом о том, нужно ли приглашать его на заседание правового комитета по обвинению в нарушении христианского нейтралитета. Из филиала написали (направив копию районному надзирателю Андерссону), что исследуют этот вопрос и постараются узнать мнение бруклинского Руководящего совета. Наконец, 15 октября 1986 года шведский филиал направил председательствующему надзирателю собрания, Мэтсу Нордсунду, свой ответ[479]:

BIBEL–OCH TRAKTATS?LLSKAPET VAKKTORNET

Box 5, S–732 00 ARBOGA, ШВЕЦИЯ SR:SL 1986–10–15

Мэтсу Нордсунду

Brohuest 1019

Pr?stm?llan

260 70 LJUNGBYHED

Совету старейшин собрания в Персторпе

Дорогие братья!

Пишем вам по поводу предоставленной вами в Общество информации о том, что брат Руд Перссон вступил в организацию Красный крест.

Мы связались с братьями в Бруклине, чтобы узнать их мнение относительно членства в этой организации. Они ответили, что даже если в некоторых странах Красный крест предоставляет нужную в данной местности помощь, в целом эта структура работает по принципам Международной организации Красного креста со штаб–квартирой в Швейцарии. Декларируемая цель организации — устранение человеческих лишений и страданий, однако необходимо помнить, что свое начало эта организация берет на полях сражения. Прямо или косвенно, значительная часть ее работы противоречит положениям из Исаия 2:4. Кроме того, эта организация является одним из крупнейших поставщиков крови для переливаний. Она также участвует в политической жизни и нередко выступает посредником между воюющими странами.

В связи с этим было бы уместно рассмотреть, каковы главные цели существования организации и сопоставить их с необходимостью Божьего служителя соблюдать христианский нейтралитет. Помимо этого, мы не можем поддерживать злоупотребление кровью. Несомненно, избавлять людей от страданий — очень благородное занятие, но для этого вовсе не обязательно вступать в мирские организации. Этот вопрос довольно подробно затрагивался в «Сторожевой башне» за 1 октября 1986 года, с. 22–24 [в русском издании — за 1 марта 1987 года, с. 21–23. — прим. перев.].

Причины, по которым человек решил вступить в организацию, также необходимо учитывать. Почему он захотел присоединиться к ней? Одобряет ли он цели организации? Возможно, некоторые становятся лишь формальными членами такой организации, чтобы пройти курс оказания первой помощи. Никаких других требований к человеку не предъявляется. Возможно, совесть христианина позволяет ему пойти на это. С другой стороны, если человек является активным сторонником всей организации, то тогда, конечно, это повлияет на его преимущества в собрании. Если человек вступит в организацию и станет, скажем, активно поддерживать международную донорскую программу Красного креста, то он может быть лишен общения.

Совету старейшин собрания в Персторпе, с. 2

1986–10–15

В вашем случае мы советуем вам поговорить об этом с братом Рудом Перссоном и узнать о причинах, побудивших его вступить в организацию Красный крест. Считает ли он принципы и идеалы этой организации здравыми и правильными? Известно ли ему о программе этой организации в поддержку переливаний крови? О том, что она выступает посредником между разными странами? После того, как вы обстоятельно поговорите с ним об этом и узнаете его мнение, пожалуйста, снова свяжитесь с нами, чтобы мы могли быть в курсе его убеждений и знали, желает ли он продолжать свое членство в Красном кресте. Как он относится к тому, что в школах иногда подают пищу, приготовленную с использованием крови? Сообщил ли он учителям о нашей позиции по этому вопросу? Какое у него отношение к празднованию дней рождения другим занятиям в школах? Мы пишем об этом потому, что брат Герт Андерссон как–то упоминал об этом, когда говорил о детях брата Руда Перссона.

Единые с вами в провозглашении благой вести о Царства, направляем вам нашу любовь и приветы.

Ваши братья,

[печать–подпись: Bibel–och Traktats?llskapet Vakktornet]

Прил.: отрывок из энциклопедии The World Book Encyclopedia

Копия: Герту Андерссону

В течение всего этого периода, начиная с мая, когда между Рудом и надзирателем состоялся короткий разговор о том, действительно ли Руд вступил в Красный крест, до второй половины октября Руду так ничего и не сообщили о проводимом расследовании. Его отец и младший брат входили в совет старейшин, но, очевидно, из соображений конфиденциальности не посчитали возможным рассказать ему о нависшей над ним угрозе встречи с правовым комитетом. Однако, получив ответ из филиала (датированный 15 октября), старейшины не теряя времени даром в очередной раз связались с районным надзирателем. Восемнадцатого октября председательствующий надзиратель позвонил Руду и сообщил, что Общество желает в присутствии двух старейшин услышать его ответы на пять вопросов. Он также поинтересовался, вступила ли жена Руда в организацию Красного креста вместе с ним.

На последовавшей встрече Руду были заданы следующие пять вопросов:

1. По каким причинам он вступил в Красный крест?

2. Считает ли он цели существования Красного креста благородными и правильными?

3. Известно ли ему о донорских программах Красного креста?

4. Известно ли ему, что Красный крест участвует в посредничестве между народами?

5. Намерен ли он оставаться членом Красного креста?

Суть ответов Руда сводилась к следующему:

1.Причина состояла в том, чтобы получать информацию о благотворительных программах Красного креста и делать соответствующие пожертвования. Он обратил внимание старейшин на статью из «Пробудитесь!» за 8 декабря 1976 года (англ.), в которой хотя и упоминалось о ряде негативных явлений, связанных с благотворительными организациями, все же отмечалось, что делать в их пользу пожертвования не является делом предосудительным. Он сравнил эту ситуацию с отношением Свидетелей Иеговы к членству в профсоюзах или к определенным типам работы, когда отрицательные факторы уравновешивались положительными[480].

2.Отвечая на второй вопрос, он сообщил, что уважает беспристрастное оказание Красным крестом помощи всем нуждающимся и считает такие цели благородными и правильными. Затем он показал старейшинам следующее высказывание из «Сторожевой башни» за 1 июня 1918 года (англ.):

Христианин, которому представили извращенный взгляд о том, что Красный крест якобы только способствует неприемлемым для его совести убийствам, ничем не может помочь Красному кресту. Затем он достигает более ясного понимания того, что Красный крест — это само воплощение помощи беспомощным, после чего он с радостью и готовностью помогает Красному кресту в зависимости от личных возможностей и обстоятельств.

Руд Перссон добавил, что сегодня имеется еще больше причин оставить «извращенный взгляд» и «достигнуть более ясного понимания».

3. В отношении донорских программ он ответил, что в большинстве случаев переливания крови выполняются в больницах, однако широкое использование крови больницами не приводит к их бойкоту Обществом. Немало Свидетелей работает в медучреждениях, которые имеют свои донорские программы. Он напомнил старейшинам о решении Общества, согласно которому врач–Свидетель может назначить не являющемуся Свидетелем пациенту по его просьбе переливание крови и не опасаться при этом встречи с правовым комитетом[481].

4. Что касается утверждений о том, что Красный крест занимается посредничеством между народами, Руд отметил, что такое посредничество касается не политических, а исключительно гуманитарных проблем. Он снова упомянул о профсоюзах, которые являются «мирскими» организациями и, в отличие от Красного креста, нередко вмешиваются в политические вопросы. Несмотря на это, тысячи Свидетелей являются членами профсоюзов без какого–либо неодобрения со стороны Общества.

5. Относительно того, намерен ли он продолжать членство в Красном кресте, он ответил, что не видит в нем ничего противоречащего литературе Общества. Вопрос казался ему лишенным всякого смысла, поскольку сначала было необходимо показать, почему такое членство несовместимо с христианскими убеждениями. Так как этого сделано не было, он не видел причины прекращать свое сотрудничество с благотворительной организацией.

Следует обратить внимание на то, откуда шли заданные Руду Перссону вопросы. Местные старейшины получили их из шведского филиала Общества Сторожевой башни, который, в свою очередь, следовал указаниям от находящегося в Бруклине Руководящего совета. Надо полагать, что сведения, представленные в письме филиала старейшинам, были подобраны в соответствии с этими указаниями Руководящего совета. Также стоит отметить, что письмо грешило искажениями фактов, а его выводы были безосновательными.

Старейшины передали ответы Руда в филиал, приложив к ним письмо с серьезными обвинениям против него, распространявшимися даже на поведение его детей в школе. Копию этого письма Руду не предоставили, однако ему удалось ознакомиться с обвинениями, после чего он направил в филиал подробное опровержение по каждому из пунктов.

Прошло несколько месяцев, но ответа из филиала так и не последовало. Наконец, восьмого апреля 1987 года Руд сам позвонил в местный Вефиль и поговорил с двумя членами Комитета филиала, Оке Карлсоном и Руне Граном. Карлсон, смеясь, ответил, что «организация не может решать за братьев, как поступать в таких ситуациях». (Как же сильно это замечание отличается от написанного в письме комитета филиала старейшинам собрания Руда!) Руне Гран сказал, что против Руда не будет предпринято никаких действий: бруклинский Совет указал, что членство в Красном кресте имело бы для Руда последствия, только если бы он служил в собрании старейшиной или служебным помощником. Он сравнил эту ситуацию с тем, когда Свидетель отращивает бороду[482].]

Подождав ответа от местного совета старейшин еще месяц, Руд сообщил своему брату, служившему старейшиной, о состоявшемся у него разговоре с представителями комитета филиала. Оказалось, что местные старейшины так и не получили из филиала никакого ответа. К своей чести, узнав о решении руководителей, многие старейшины вздохнули с облегчением. Самому же Руду показалось невероятным, что называющая себя христианской организация может прибегать к подобной тактике, подвергая своих членов такому подозрению и допросу просто из–за того, что те, прочитав сообщение из Луки 10:29–37, испытывали побуждение сделать пожертвование в поддержку гуманитарных миссий.

Я очень сомневаюсь, что среди членов организации нашлось бы много людей, способных подготовить столь же уверенный ответ в свою защиту, как этот шведский Свидетель. Они вполне могли бы ожидать перспективы оказаться лишенными общения по обвинению в «нарушении нейтралитета», подкрепленному совершенно необоснованным утверждением Общества Сторожевой башни о том, что значительная часть работы организации Красного креста «противоречит положениям из Исаия 2:4».