НЕУЛОВИМАЯ УРАВНОВЕШЕННОСТЬ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НЕУЛОВИМАЯ УРАВНОВЕШЕННОСТЬ

Ты же должен владеть собой при всех обстоятельствах.

Смотри на всё трезво.

Никогда не теряй головы.

Сохраняй здравомыслие и уравновешенность

(2 Тимофею 4:5 соответственно в Современном переводе, переводе под редакцией Кулакова, в New International Version и переводе Филлипса).

Уравновешенность подразумевает умственное и эмоциональное спокойствие, хладнокровие, способность выдерживать давление и избегать крайностей в мышлении и поведении. Само по себе слово «уравновешенность» редко встречается в переводах Библии[931]. Однако оно чувствуется во многих библейских отрывках, в которых содержатся призывы к пониманию, уразумению, осмыслению и уяснению истин из Слова Бога. Развивая эти качества, мы тем самым обретаем и уравновешенность. Сын Бога является для нас в этом наилучшим примером, если посмотреть на его слова, поступки и познакомиться с ним как с личностью. Учась уравновешенности у своего Господина, апостолы также отражали это его качество.

Как обсуждалось ранее, в очень многих вещах в жизни важна умеренность. Где та грань, отделяющая подобающее отношение к пище от обжорства? Как правильное отношение к деньгам, зарабатывание их честным трудом, перерастает в жадность? В подобных вопросах все зависит от меры. Понятно, что увидеть крайности не так уж и сложно: отличить лентяя от работоголика, трезвенника от пьяницы не составляет труда. И хотя определить четкую границу между крайностями не всегда просто, между двумя полюсами обычно существует достаточно широкая область, куда можно отнести умеренные поступки. Уравновешенность подразумевает умение избегать противоположных крайностей, способность увидеть, когда мы пересекаем ту невидимую грань, отделяющую чрезмерность или ограниченность от здравомыслия.

Значимость этого качества трудно переоценить, если мы стремимся обрести здравое понимание христианской свободы и надеемся получить в награду вечную жизнь. Зачастую люди, проведшие много лет в жесткой религиозной организации (которая в безоговорочной манере претендует на знание ответов на самые злободневные вопросы жизни и веры), после ухода из этой организации чувствуют себя потерянными, дезориентированными. Легко перейти от одной крайности (веры, что ты знаешь истину обо всем на свете) к другой (неуверенности во всем, что ты когда–либо знал), превратиться из легковерного ученика в человека, критично настроенного по отношению ко всему, сомневающемуся во всем, во что когда–то верил.

Например, свобода позволяет нам читать все, что угодно сердцу. Но если мы не применяем принципов критического мышления в отношении материалов, которые мы теперь изучаем, то можем пасть легкой жертвой тех же самых ошибочных методов рассуждения, что держали нас в заблуждении в прошлом. Защищаемые положения могут быть совершенно другими (даже противоположными), однако если рассуждения не отличаются здравой логикой, основываются лишь на голословных утверждениях, недоказанных предположениях, пустой благовидности, передёргивании фактов, если в них используется интеллектуальное устрашение и давление авторитетом (академическим или научным), то все, чего мы достигнем, будет равнозначно переходу из одного порабощения в другое, смене одних человеческих «господ» на других. Меня удивляет, как очень здравомыслящие люди из числа бывших Свидетелей, способные увидеть ошибки и заблуждения в литературе Общества Сторожевой башни, порой не видят точно таких же ошибок и заблуждений в изданиях, которые они читают теперь. Иногда они даже сами создают «логические» построения, которые не менее ущербны и тенденциозны, чем аргументы из литературы Свидетелей.

Существует риск впасть и в другую крайность, при которой наша свобода превращается в безответственность и распущенность. В первом веке Павлу часто доводилось встречаться с людьми, защищавшими полярные убеждения: одни догматично настаивали на соблюдении буквы закона, другие использовали христианскую свободу для оправдания беззакония, заменив жесткость формализма на безжизненность вседозволенности, отсутствие всяких норм. Как в прошлом, так и сегодня, для того, чтобы избегать крайностей, требуется сохранять духовную уравновешенность.

Некоторые лица, покидающие авторитарные религии (а таких религий немало), ведут себя подобно каким–нибудь молодым людям, которые, вырвавшись из под родительского контроля, немедленно принимаются совершать все то, что ранее было для них недоступно. Словно пытаясь доказать себе и окружающим, что они теперь свободны и не обязаны ни перед кем отчитываться, эти люди начинают заниматься тем, что осуждала их религия, и что, хотя не обязательно осуждается в Писании, тем не менее едва ли можно считать здравым. В таком поведении нет ничего похвального, оно свидетельствует лишь об инфантилизме, о непонимании того, что свобода должна сопровождаться ответственностью, иначе она приведет к очередной зависимости или рабству[932].

Разочарование в религии, в которой важную роль играет наличие сложной системы вероучений может привести к развитию негативного отношения к учению вообще, к взгляду о том, что значима только любовь, а все остальное неважно. Познание и чтение Писания, размышление над ним, частично, если не полностью, теряют свою актуальность. Это может происходить из–за того, что слово «учение» у многих ассоциируется с официально принятыми догматами, которые бывают весьма запутанными и связанными со сложными толкованиями, а между тем, изначальный смысл этого слова — «обучение». В Библии это понятие включает не только обучение верованиям или убеждениям, но и обучение поведению и образу жизни[933]. Заповедь «люби ближнего твоего, как себя» сама по себе является учением Божьего Сына.

Иногда люди идут в противоположном направлении и начинают придавать основное значение доктринам в ущерб любви. В этих случаях они просто не понимают, что учение является лишь средством для достижения цели, но не самой целью. Слова Спасителя о том, что всей сутью еврейских Писаний было научить людей любить Бога и ближнего, позволяют придти к очевидному выводу: смысл существования христианства состоит в этом же[934]. Наставления Иисуса о том, какой образ жизни мы должны вести и как нам обходиться с ближними — все это есть «здравое учение», хотя в общепринятом понимании это «учением» не считается.

Знания могут (и должны) высоко цениться. Обучение ставит своей целью наши знания увеличить и расширить. Но само по себе знание не может являться конечной целью. Писание «полезно для обучения, для обличения, для исправления, для вразумления в праведности, чтобы Божий человек был сведущ во всём, полностью приготовлен ко всякому доброму делу»[935]. Обширный багаж знаний полезен не только нам самим, он может существенно увеличить наши возможности помогать другим людям. А ценность наших знаний определяется именно этим: как и для чего мы используем и применяем их. Апостол заметил:

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто[936].

О тех, кто неправильно распоряжается своими знаниями, он написал:

Конечно, нам известно, что «у всех у нас есть знание». Но знание порождает зазнайство, а любовь созидает. Если кто считает, что он уже достиг знания, он еще знает не так, как ему следовало бы знать. А кто любит Бога, тот уже познан Богом[937].]

Он предупредил, что неправильное отношение к знаниям может даже оказаться губительным для тех, кто еще не окреп в вере[938]. В четырнадцатой главе книги Римлянам апостол рассуждает о различиях в понимании тех или иных вопросов вероучения (например, касающихся пищи и религиозных праздников). Разногласия среди римских христиан приводили к тому, что одни братья стали судить других. Ясно, что в подобных спорах правой является либо только одна сторона, либо вообще ни одна: обе правы быть не могут. Однако Павел показал, что Бог «радушно принял» и тех, и других, что они являются Его служителями и поэтому только у него есть право их судить; что, несмотря на различия во взглядах, они все могли иметь взаимоотношения со своим небесным Отцом. Вне зависимости от того, ел ли человек храмовую пищу или воздерживался от нее, соблюдал ли он праздники, или нет, каждый делал это как для Господа, а посему ни у одной из сторон не было основания критично и с недоверием относиться к тем, кто не разделял их взглядов[939]. Другие места Писания показывают, что правда все же была у одной из сторон[940]. Но апостол не хотел, чтобы верующие продолжали спорить до тех пор, пока одна из сторон не признала бы своего заблуждения. Вместо этого он призвал христиан:

Так не будем же судить друг друга, положим лучше для себя не делать никогда того, что может оказаться препятствием или камнем преткновения на пути брата нашего. Царство Божие — это ведь не еда и не питье, а праведность, и мир, и радость, даруемые Духом Святым [«ибо Царство Божье не сводится к еде и питью, оно в праведной жизни, мире и радости, которые дарует Дух Святой», СоП][941].

Некоторые вопросы, в силу вытекающих из них последствий, нужно считать ключевыми. Тот же апостол страстно выступал не против тех, кто, следуя голосу своей совести, сам для себя считал необходимым выполнять некоторые положения Моисеева Закона, а против тех, кто, считая это существенным для спасения, настаивал на его соблюдении другими, — Павел знал, насколько это губительно для христианской свободы и что это может по сути свести на нет значимость жертвы Христа[942]. Он боролся не просто с ошибочными взглядами, но с тем, что приносило вред, порабощало и сковывало членов собрания. От верного осмысления Писания зависит то, сколько мы извлечем из него пользы, и поэтому достигать правильности в понимании очень важно. Но эта важность относительна и в некоторых случаях не стоит пререканий и разделений. Само по себе обоснование правильности или ошибочности тех или иных положений при помощи чисто логической аргументации не является сутью христианства. Мы должны стремиться не просто к знаниям, но к мудрости, к глубокому пониманию, к здравости в суждениях, и тогда мы приобретем способность использовать знания с добрыми целями, к пользе для себя и других людей. «Кто среди вас мудрый и понимающий?», — спрашивает Иаков, и затем говорит, что показать это нужно не просто демонстрацией высокого интеллекта, но «доброй жизнью и делами, которые совершают со скромностью, свойственной мудрости»[943].