«Неужели мне не оплакивать моего сына?»

«Неужели мне не оплакивать моего сына?»

Но где боль скорбящего человека особенно тяжела и где плач не утихает — так это в семье, где умер ребенок. А если этот ребенок единственный, тогда горе безутешно, муки безмерны, боль глубока. Но и в этом случае {стр. 305} богоносные отцы предстают прежде всего как любящие и понимающие утешители родителей.

Давайте послушаем, как божественный Златоуст утешает отца, который потерял сына и восклицает, преисполненный горем: «Был у меня единственный сын, красивый и благородный. Он был продолжением рода моего, наследником состояния моего, опорой старости моей, он был отпрыском рода моего, весь приятный на вид, кроткий, обходительный, ласковый, желанный для своих и чужих… И вот он–то, будучи таковым, внезапно вырван у меня из рук. Неужели мне не оплакивать этого сына? Неужели не скорбеть о нем? Неужели мне не беречь его как зеницу ока? Я совершенно не в состоянии сделать это, и хотя ты представил мне бесчисленное множество доказательств, — продолжает безутешный отец, — привел бесчисленное множество доводов для убеждения меня в том, что родителям не следует оплакивать своих детей, ты не убедишь меня». Велико, тяжело и понятно горе отцов и матерей, вызванное утратой их единственного сына. «Но я совсем не говорю тебе этого, — отвечает святой Златоуст, — я знаю рыдания отцов, стоны матерей, одолевающую их беспредельную печаль, знаю их любовь к детям и силу воображения, как они живо рисуют пред собою отсутствующего сына, как будто был он тут пред ними, со слезами представляют себе его образ, свойственные ему слова, жесты и все поступки» [[717]].

За этим проявлением понимания и сочувствия боли скорбящих родителей следуют утешение и укрепляющие слова, опирающиеся на истину Божественного Слова. Василий Великий в письме к отцу по поводу смерти его сына, юноши, обучавшегося в училище, так обращается к скорбящему родителю: «Ты скорбишь… но не плачь об усопшем, ибо не земля скрыла от нас возлюбленного, но прияло его Небо. Бог, Который распоряжа{стр. 306}ется нашею судьбой, узаконяет для каждого пределы времен, вводит нас в жизнь сию, — Сей Самый Бог и преселил его отсель. У нас есть урок в самом избытке бедствий, это пресловутое изречение великого Иова: «Господь дал, Господь и взял; [как угодно было Господу, так и сделалось;] да будет имя Господне благословенно!» (Иов 1, 21) [[718]].

А вот что добавляет к утешительным словам Василия Великого святитель Иоанн Златоуст: «Не человек взял сына твоего, но Бог, Который сотворил его, Который более тебя печется о нем и знает, что ему полезно, а не враг какой–нибудь или человек недоброжелательный. Вспомни, что многие дети, оставшиеся в живых, делают родителям жизнь не в жизнь. Но, скажешь, доброде тельных не видишь! Вижу и их. Но состояние сына твоего надежнее, нежели их. Они теперь заслуживают похвалу, но конец их неизвестен, а за него тебе уж не надо бояться и трепетать, чтобы с ним чего–нибудь не случилось» [[719]].

Что особенно строго осуждается святыми отцами, так это сетования на Господа, ропот недовольства и возмущения, который можно слышать от некоторых родителей в час рыданий о смерти их детей. «Ропот — это неблагодарность, — говорит Златоустый отец. — Ропщущий неблагодарен Богу, а неблагодарный Богу подлинно есть и хульник. Но подумай о Иове, — напоминает святой Златоуст, — все его дети были засыпаны. Этот праведник терпел и при этом не согрешил даже и устами своими… А ведь все это произошло во времена Ветхого Завета, когда люди еще не знали о Воскресении. А мы, — продолжает святой отец, — слыша и пророков, и апостолов, и евангелистов, видя бесчисленные примеры {стр. 307} и узнавши об учении Воскресения, еще негодуем, хотя никто не может сказать, что его постигли столь многие бедствия» [[720]].

Поскольку пример праведного многодетного Иова, совершившего множество подвигов, показателен и поучителен, богоносные отцы обращаются к нему очень часто.

Так, Иоанн Златоуст, пытаясь утешить потерявших сына родителей, снова прибегает к долготерпению Иова и силой своего разума, просвещенного Духом Утешителем, святой души своей и непревзойденного ораторского таланта рисует боль и неописуемые страдания праведного Иова от обрушившегося на него нового бедствия, смерти любимых детей, и подчеркивает его горячую и твердую веру. Последуем за ним и мы, в особенности же вы, скорбящие родители, чтобы принять великое утешение. И точно так же, вместо сетований, вознесем благодарение и славословие благости Господа.

Иову сообщили о том, что семь его сыновей и три дочери, которые пили и ели в доме их старшего брата, оказались погребены под домом, разрушенным от налетевшего урагана (Иов 1, 18–19). И так дом в одно мгновение сделался могилой, стол — ямой несчастия. Что же тогда доблестный Иов? Он не был смущен, не пал духом. «Родители, — замечает божественный Златоуст, — когда дитя их находится при смерти, сидят около него, ловят его последние слова и звуки. Когда же оно умрет, с рыданиями складывают ему руки, закрывают глаза, поправляют ему голову, затем омывают и одевают, приготовляя к похоронам. С Иовом, однако, произошло совершенно иное. Он пошел в дом, который сразу в одно мгновение оказался и домом и гробом, он раскапывал и отыскивал члены детей и находил вино и кровь, хлеб и руку, глаз и прах. И он брал то руку, то ногу, то голову, вытаскивая вместе с землей. Сидел этот великий борец, {стр. 308} видя пред собой разбросанные члены детей, и, пытаясь собрать их, прикладывал член к члену, руку к руке, приставляя голову к груди, колени к бедрам. И так сидел он, этот в полном смысле слова несокрушимый адамант, перебирая члены своих детей, чтобы как–нибудь женских членов не смешать с мужскими… и в эти трагические минуты не издал Иов ни одного горького возгласа, наоборот, за все это, вместо жертвы, принес Богу полную благодарность в таких словах: «Да будет имя Господне благословенно (во веки)» (Иов 1, 21–22)» [[721]].

Тех, кто склонен безмерно скорбеть и лить слезы, порицает и Василий Великий. Порицает как женщин, так и мужчин [[722]], приводя в пример страждущим родителям праведного Иова: «Не адамантовое ли сердце было у Иова? Не из камня ли была сделана внутренность его? В короткое мгновение времени умирают у него десять детей, сокрушенные одним ударом в дому веселия, во время наслаждения, потому что диавол обрушил на них дом. Видит он трапезу, смешанную с кровью, видит детей, рожденных в разные времена, но постигнутых общим концом жизни. Он не плачет, не рвет на себе волосы, не издает какого–нибудь немужественного гласа, но произносит это славное и всеми воспеваемое благодарение: «Господь дал, Господь и взял; [как угодно было Господу, так и сделалось;] да будет имя Господне благословенно!» (Иов 1, 21)… А ты плачешь, — продолжает Василий Великий, — напевая какие–то песни, сложенные для грусти, и унылыми напевами стараешься томить себе душу» [[723]].

{стр. 309}

В качестве примера приводит великого Иова и брат Василия святитель Григорий. Он пишет: «А что великий Иов, когда было возвещено ему о таком несчастии? Сделал ли что низкое и малодушное, высказал ли то словом или выразил телодвижением, рвал ли волосы на голове, посыпал ли себя пеплом, бил ли в грудь руками, повергался ли на землю? Ничего такого нет. Он тотчас же начал любомудрствовать о существе вещей, возвещая, откуда что происходит, и от кого приводится в бытие, и кто по праву распоряжается сущим: Господь дал, Господь и взял. От Господа — бытие людям и к Нему возвращено. Тот, Кто дает, имеет право и взять: как угодно было Господу, так и сделалось; да будет имя Господне благословенно… Видишь, — заключает святой отец, — какова высота великодушия сего борца. Время тяжкого страдания превратил он в любомудрое размышление о сущем» [[724]].

Приводят богоносные отцы и другие примеры из Священного Писания.

Пророк Давид, когда заболел его сын и был близок к смерти, усердно постился, носил траурные одежды и постоянно молился, закрывшись в своих покоях. Когда же сын его умер, он тотчас поднялся с земли, умылся, помазал себя миром, оделся в праздничные одежды, вошел в Дом Божий и поклонился ему. Возвратившись, он попросил есть, а когда рабы, удивленные таким поведением, спросили его: «Что это ты делаешь? Когда был еще жив твой сын, ты плакал, постился, молился, не смыкал глаз, погруженный в горькую скорбь; теперь же, когда он умер, встаешь, омываешься, мажешь себя миром, ешь и пьешь». Давид, верный раб Божий, ответил: «Доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне {стр. 310} поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне» (2 Цар. 12, 15–23).

А вот пример патриарха Авраама.

Родил праведный патриарх одного сына, да и то уже в преклонном возрасте. Но получает он повеление Божие заколоть его своими руками и принести в жертву. «Представляете ли вы, — говорит святитель Григорий Нисский, — родители, имеющие детей и наученные от природы любить их, каково было Аврааму принять это повеление Божие, если бы он возлагал надежды только на эту жизнь, если бы был он «раб природы» и считал бы сладостной именно эту жизнь. Он же выказал послушание, ибо верил и с верою взирал на то, что для нас сокровенно. Он знал, что «конец жизни во плоти для преставившихся служит началом более божественной жизни. Почивший оставляет тени, воспринимает истину, покидает заблуждения, обольщения и смятения и находит блага, которые превышают все то, что доступно взору, слуху и пониманию. Посему охотно отдает Богу сына» [[725]].

Об Аврааме, этой твердыне веры, пишет и Иоанн Златоуст: «Авраам… не видел Исаака умершим, но, что гораздо тяжелее и мучительнее, получил приказание самому принести его в жертву. Однако он не противился приказанию, не рыдал и не восклицал чего–нибудь вроде того: «Разве для того сделал Ты меня отцом, чтобы стать мне убийцей сына? Лучше было бы совсем не давать его, чем, давши, взять его так обратно. Для чего приказываешь мне убить его, мне осквернить собственную мою десницу? Не чрез этого ли сына Ты обещал мне наполнить потомством вселенную? Как Ты дашь плоды, обрывая корень? Кто видел, кто слышал подобное?..» Ничего подобного он не говорил, не противился Повелевшему… Теперь подумай, каково ему было разговаривать с сыном {стр. 311} наедине, когда никого другого не было, и оттого сердце разгоралось все сильнее и любовь делалась все пламеннее». Но Авраам все же не ослушался повеления и не возводил хулы на Господа. Потому, — завершает святой отец, обращаясь к родителям, — прошу тебя, если ты потерял сына или дочь, не плачь так непристойно и не терзай себя, но подумай, что Авраам заколол собственного сына и не плакал, не сказал горького слова» [[726]].

Как далеко верующие эпохи Нового Завета отстоят от этих блаженных мужей Ветхого Завета! Как бы приняли они смерть своих детей, если бы услышали и увидели столько, сколько видели и слышали мы о Воскресении и о Вечной Жизни?