«Где преисполненный самодовольства человек?»

«Где преисполненный самодовольства человек?»

Христианин, размышляющий о таинстве смерти, более глубоко понимает и достоинство земной жизни. Он убежден, что настоящая жизнь, если прожить ее праведно, приведет к «наслаждению Вечной Жизнью» [[618]]. Он знает также, что Господь пришел на землю не для того, чтобы «умертвить нас и таким образом вывести из настоящей жизни», но для того, чтобы, оставив нас в этом мире, сделать достойными жизни небесной. Если бы земная жизнь была неким злом, то убийц следовало бы награждать, поскольку, губя нас, они делали бы нам добро, освобождая от зла. «Несчастный, ты говоришь, — восклицает святой Златоуст, — что «лукава настоящая жизнь, в которой мы познали Бога, в которой любомудрствуем о будущем», в течение которой «соделались из людей ангелами и составляем один сонм с Горними Силами» [[619]].

Тот, кто глубоко задумывается над таинством смерти, лучше осознает и слабость человеческой природы. Он смотрит на умершего, чье тело уже тронуто тлением, и видением научается [[620]]. Так вспоминает он истину, о которой столь легко забывает в своем самодовольстве! Это истина, которую псалмопевец Ветхого Завета выразил богодухновенными словами: «Убо образом ходит человек, обаче всуе мятется» (Пс. 38, 7). Действительно, человек ходит в этом видимом мире подобно призраку, который через некоторое время исчезает. К сожалению, вместо того, чтобы вразумиться суетностью и краткостью жизни, он обуреваем и поглощен никчемными и мучительными заботами, утруждая и изнуряя себя напрасно. Святой Златоуст пишет: «Человек «мятется — {стр. 255} и погибает вконец; мятется — и сокрушается прежде, чем восстать; возгорается, как огонь, и погасает, как тростник; поднимается, как буря, и улегается, как пыль; воспламеняется, как пламя, и рассеивается, как дым; расцветает, как цветок, и высыхает, как сено […]; его — печали, а наслаждения — другим; его — заботы, а веселие — другим; ему — проклятие, а другим услуги […]. О, какое печальное зрелище нашей слабости, о, какой праздник человеческого ничтожества!» И лишь видя гроб умершего, осознаем, что есть человек на самом деле. Согласно Иоанну Златоусту, человек есть «краткосрочный заем жизни, долг смерти, не терпящий отлагательства», есть создание «искусное во зле […], готовое к любостяжанию, ненасытно–жадное […], высокомерная дерзость […], своенравное брение […]; пепел надменный, сегодня в богатстве, а завтра в гробу; сегодня в венце, а завтра под надгробным памятником» [[621]].

Вот почему святитель взывает златотрубно: «Цари, посмотрите со вниманием и размышлением на гроб умершего «и впредь не думайте о себе много; смотрите вы, правители, и впредь не гордитесь». Мирской правитель по причине своей власти представляется обычно сильным. Но вот и он «трепещет этой чаши, вот и он, подобно обыкновенному человеку, испытывает беспокойство, вот и он стал совершенно несчастным; тот, кто недавно возбуждал страх, мертв — предстоит в качестве виновного. Кто? Тот, перед кем «вчера трепетали виновные, вот он смущен, весь потрясен, вот пропали совершенно вся его мудрость и могущество, вот он поражен совершенно». Поэтому святой отец взывает к каждому человеку: «Взгляни со вниманием на гроб, посмотри на лежащих там, которые когда–то были царями, посмотри на тех, которые были когда–то начальниками, теперь же {стр. 256} во гробах; посмотри на страшное зрелище останков и скажи: какой там царь, какой начальник, какой воин, какой военачальник, какой богатый и какой бедный, какой юноша и какой старик?» [[622]]

И преподобный Иоанн Дамаскин, благозвучнейший орган Утешителя, воспевает в своих глубоко богословских тропарях чина Погребения, вызывающих сильное чувство умиления и духовной сосредоточенности: «Вся суета человеческая, елика не пребывают по смерти: не пребывает богатство, ни сшествует слава, пришедши бо смерти, сия вся потребишася» (Самогласны, глас 1).

И в другой стихире того же Последования он вопрошает: «Где есть мирское пристрастие? Где есть привременных мечтание? Где есть злато и сребро? Где есть рабов множество и молва? Вся персть, вся пепел, вся сень» [[623]].

Эти песнопения создают здоровое расположение христианской души. Ибо душа, полная пессимизма от не постоянства настоящей жизни, исполняется и насыщается уверенностью в грядущем вечном покое. Глубокомысленные стихи богодвижимого пера преподобного Дамаскина глубоко волнуют душу и создают в ней чувство переходное между разочарованием и утешением, то есть чувство исключительно плодотворное.

Не только вид умершего, но и выражение лиц и состояние людей, окружающих его и следующих за его телом, в свою очередь представляют собой действенный урок для верующего. Божественный Златоуст говорил: «И еще когда ты видишь такую картину: несут по улице мертвого, за ним идут осиротевшие дети, жена–вдова рыдает», слуги плачут, друзья печальны — соразмерь ничтожность, низость и никчемность существующего. Подумай, «что оно ничем не разнится от тени и сновидений». {стр. 257} Поразмышляй об этом и не удивляйся блестящей «внешности людей». Не дивись на «самодовольную голову» или «на платье, на коней и слуг. Подумай о том, чем все это кончится» [[624]]. Красота, которой мы восхищаемся, недолговечна; для тех из нас, кто одержим суетой мира сего, она исчезнет после смерти, не оставив и следа!

«Я представляю себе, — говорит тот же святой отец, — недавний образ умершего, который был рядом со мной, однако сегодня ничего от него не вижу. Куда девалась красота лица? Вот оно уже почернело, потемнело, утратило свежесть и прохладу. Где выразительные и красивые глаза? Вот они померкли навсегда. Где красота волос? Вот она уже пропала. Где высоко поднятая шея? Она уже сокрушена. Где полный жизни язык? Он уже умолк… Где благовонные Миро и ароматы? Сгнили и они. Где веселие юности? Вот миновало и оно. И вообще, где преисполненный гордости человек? Вот он снова обратился в прах» [[625]].

Чем более человек размышляет по–христиански о смерти, тем больше обретает пользы и испытывает чувства сладостной надежды и горячей веры в благость человеколюбивого Бога.