31 января

Воскресенье

8° тепла. — Матери православные, бойтесь проклинать детей своих! — Новый экзарх Грузии и знамение ему в Тамбове.

8° тепла на солнце. Диво да и только!

Сегодня из Оптиной уехала в свой Тамбов недавно приехавшая к нашим старцам за советом и молитвами некая многоскорбная вдова А. Е. К-а. Заходила она и к нам с письмом от наших друзей тамбовских. Приехала в горе, близком к отчаянию, а уехала утешенная, почти радостная.

Такова Оптина!

А было с чего ей скорбеть и плакать.

«В прошлом году, на первый день Пасхи, — рассказывала нам А. Е., — умер у меня скоропостижно муж и оставил меня с пятью малолетними детьми без всяких средств к существованию. Долго жили мы с мужем душа в душу, но последние годы нашей с ним жизни были сплошным кромешным адом для нас обоих; околдовала его какими-то чарами простая девка-поденщица, связала его с собою бесовской страстью и, ненавидя его, выматывала из него душу, хотя и прижила с ним трех ребят. Зла эта девка была, как сам диавол, била его, спаивала, подводила под скандалы, подстрекала его нас убить, законную его семью, путалась с разными босяками, подговаривала их убить его самого и тянула с него последние гроши. Все это бедняга мой муж и видел, и сознавал, чувствовал бездну своего падения, плакал, — у меня же на груди, бывало, плачет, горе свое выплакивает и муку рассказывает, — но поделать с собою ничего не мог и продолжал валяться в невообразимой нравственной грязи, на самом дне нравственного падения.

Пришла Страстная. В Великий Четверг я с детьми пошла к 12-ти Евангелиям, мужа с нами не было — он был у ней, и дети, и я это знали. Приходит он от нее ночью уж, поздно.

— Был ли ты хоть, — спрашиваю, — в церкви у стояния?

— Был, — отвечает и свечку показывает.

А где там был! — и свечка-то, гляжу, необгорелая... Светлую заутреню, однако, и обедню мы молились всей семьей вместе, вместе и разговливались. Только разговелись, а его уже опять потянуло к ней.

— Анюта! — говорит, — дай мне валериановых капель: мне что-то скверно, не по себе.

Я дала.

— Пойду, — говорит, — на минутку к ней.

А меня много раз предупреждали, чтобы я его всячески старалась удерживать и туда не пускать, что там собирается у нее всякая что ни на есть грязь босяцкая; пьют на мужнины деньги водку, играют в карты, и идет у них там свальный грех да драка... Бьется мое сердце, разрывается, а разве его удержишь? Ушел. Часу не прошло, а уже оттуда бегут мне сказать: «Умер ваш муж!»

Так у нее на постели внезапно и помер... Понимаете ли вы теперь, — говорила нам А. Е., — мою скорбь? Места себе я с тех пор не нахожу — все горюю да плачу! А если бы вы только знали, какой это был хороший человек, мой муж! Он в управляющих по имениям живал. Как народ его любил! И где бы он ни жил, какую он по себе оставлял память, и все это до этой несчастной страсти! Плакали многие, как узнали о его смерти... И вдруг такая смерть!»

Наши старцы сумели ее ободрить, успокоить и утешить. По вере нашей, кто умирает на Пасху, того душа за честь и славу Христова Воскресения безбедно проходит все воздушные мытарства. А тут еще злые чары, и хоть грех велик, да велики же были и муки раскаяния... Ну, словом, побыла А. Е. в Оптиной и сама точно воскресла.

«Ведь и правда, — говорила она нам перед отъездом, — мужу моему, должно быть, прощены грехи на том свете. Видела я его на сороковой день во сне, под самое, стало быть, Вознесение. Видела я его так: нахожусь я будто в церкви, а посреди церкви насыпана свежая могила. У могилы стоит муж. Я знаю, что он умер, и боюсь к нему подойти.

А он улыбается и говорит мне:

— Не бойся за меня, Анюта, и не плачь; мне хорошо. А вот кому надо плакать так плакать! — И муж показал на свою мать, которая, оказалось, тут же стояла... На этом я проснулась».

Я как-то мало обратил внимания на конец этого сновидения, но жена моя любит докапываться до корня вещей и спросила А. Е., не было ли какой причины обращаться покойнику к матери с такими словами.

— Думаю, — ответила А. Е., — не оттого ли он так сказал, что лет за пять до своей смерти он проклят был своею матерью.

— За что же? — спросила жена.

— За вздор, за сущий пустяк! Он, видите ли, ей лошадью не угодил: купил как-то раз лошадь, не досмотрел, а она оказалась кривая. Свекровь так рассердилась, что прокляла его такими словами: «Чтоб тебя Бог покарал до конца твоей жизни!»

— Не с тех ли пор, — спросили мы, — и муж-то ваш так дурно стал себя вести?

— Да, — ответила А. Е., — с тех самых пор он и стал как будто сам не свой. Если бы вы только видели, как он мучился и страдал от своей жизни! Не свой он был, не свой: весь был во власти злой силы.

Матери православные, бойтесь проклинать детей своих!

В письме, которое мне привезено из Тамбова А. Е., было сообщено между прочим следующее: «На прошлой неделе провожали экзарха Грузии Иннокентия. Слез было много. Он сам плакал сильно, земно у всех просил прощения и уехал с недобрым предчувствием. Когда был получен указ о назначении его в Тифлис, он пошел в свою домовую церковь поставить свечку перед иконой Божией Матери. Зажег свечу, поставил, а она тут же погасла, он снова зажигает и осторожно ставит — опять тухнет. Тогда он зажигает третий раз, и свеча в третий раз гаснет. Тут и руки у него опустились, не стал более зажигать и в скорби вышел...»

Не погаснуть ли самому архиепископу Иннокентию на свещнице Грузинской?.. Только бы не духовно?..