Молитва — это движение, путь (о тропос), отрковение (анигма), ощущение сердца (эстима), духовные объятия старца (то ангальясма)

Молитва — это движение, путь (о тропос), отрковение (анигма), ощущение сердца (эстима), духовные объятия старца (то ангальясма)

Если старец имел опыт умной молитвы и живет ею, то в этом случае начинается таинство! Таинство состоит в том, что научаемый не только слышит его слова, но видит и то, как открывается его сердце, как он умным образом беседует с Богом. Душа его видит душечку (психуля) старца…

Не только видит, но и душа с душой приискренне общается (эпикинонизи) и одна чувствует состояние другой невыразимым тонким чутьем. Он таинственно познает (ниофи), как из душевного состояния рождаются внешние проявления молитвы, ее «оболочка» («и форма» — в кавычках), как Божественная благодать погружает душу в молитвенное состояние.

(В р.п. этот абзац переведен так: И не только это, но душа общается с душой, одна душа ощущает другую душу. Он чувствует, как обретается это душевное расположение, как приходит посредством Божественной благодати это состояние.)

Это не простая вещь. Это учеба! Хотя мы говорим, что молитве не учатся, но действительно учатся, когда живешь рядом с кем — то, кто действительно молится. Когда берешь и читаешь книгу о молитве, то, наверное, ничего не понимаешь.

Но когда рядом с тобой старец, который молится, что бы он ни сказал тебе о молитве, ты понимаешь (не умом, а сердцем), проникаешься этим, входишь в молитву, молишься и, сам того не замечая, входишь в Богообщение. Ведь молитва — это не действие ума, тем более не книга, не знание… Нет! Молитва — это движение, путь (о тропос), отрковение (анигма), ощущение сердца (эстима), духовные объятия старца (то ангальясма).

(В р.п. этот абзац переведен так: не знание… а чувство, образ поведения, открытость сердца, молитвенный покров старца).

Вот смотрите, я сейчас нечто говорю (милао) и вас нечто таинственное происходит (гинете), разве это не есть своего рода молитва? Что я имею в виду? Сейчас я говорю слова, но через них передаю свое устроение сердца (ап ты крадья му), и всем мы чувствуем это взыграние сердца (скиртыма — дословно, скакание), эту жажду (лахтара). Вот так передается молитва от старца. А если бы это было не так, то как мы объясним то, что у всех нас сейчас сердце замирает?

(В р.п. этот абзац переведен так: Разве наша беседа не о молитве, разве это не молитва? Поскольку я говорю это от сердца, мы ощущаем взыграние сердца, жажду. Если это не так, то как можно объяснить, что у нас такое пламенное желание?)