Таблетки для счастья. Наркотический кайф

Вторым важнейшим элементом контркультуры стали наркотики. Огромная часть послевоенной контркультуры строилась вокруг увлечения галлюциногенами. Впрочем, в истории это не новость: на протяжении веков растения, называемые «энтеогенами» (т. е. генераторами божественного или духовного внутри человека) предлагали людям «альтернативную духовность».[697]

Этот аспект контркультуры рассматривает Мартин Торгофф в своей книге «Не видать дороги к дому: Америка в век наркотиков (1945–2000). Начав с того, что, по статистике, нелегальные вещества пробовал каждый четвертый американец – так что это едва ли можно назвать маргинальной активностью, – Торгофф замечает, что люди «ловят кайф» не только для развлечения: «Наркотики – это бунт, богема, утопия, мистика… [наркотики] говорят о том, что ты не просто не принимаешь, но и не замечаешь для себя границ».[698]

Наркотический кайф – это образ жизни: «Ты словно поселяешься в отдельном городе, огражденном высокой стеной, вместе с себе подобными: вы говорите на одном языке, устанавливаете собственные правила. Наркотики – это то, что отличает тебя и таких, как ты, от всех остальных». В каком-то смысле о наркотиках рассказывает джаз: в нем можно расслышать все оттенки бесконечного одиночества и боли, неотделимых от героина, – и тоску по дозе, и отчаяние безуспешных поисков, и благословенное облегчение после укола. Наркотики обещают – по крайней мере в теории, – некую новую жизнь, полную «света и пламени», вкус чистого наслаждения. Правда, наслаждение это длится недолго – но что с того? «Все философии учат нас, что счастье недолговечно; однако, пока оно с нами – оно свято». Итак, наркотики – это «сакрализация профанного».[699]

Многие в то время искали и находили параллели между своими действиями и «пейотлевыми видениями» древних индейских шаманов. У коренных американцев существует традиция, известная как «путешествие в мир видений», когда от человека требуется выжить в одиночку в глуши под защитой духа-хранителя, часто – с помощью «наркотического комплекса» Нового Света (здесь стоит отметить, что, в отличие от Старого Света, где произрастает лишь с полдюжины растений-галлюциногенов, в Америке их от восьмидесяти до ста, и об их свойствах и действии существует обширная литература). Эту и другие подобные традиции коренных американцев представил широкой публике Карлос Кастанеда, в 1968 году опубликовавший книгу «Учения дона Хуана: путь знания индейцев яки». Изначально это было научное издание, основанное на полевых заметках Кастанеды во время четырехлетней антропологической экспедиции, в ходе которой он жил вместе с племенем яки, наблюдал их верования, участвовал в их религиозных практиках. Однако книга стала мега-бестселлером и повлекла за собой шесть продолжений, самое известное из которых, «Отдельная реальность», вышло в 1971 году: в целом было продано более восьми миллионов экземпляров. Из книг Кастанеды американцы узнали, что культура коренных американцев тесно связана с галлюциногенными наркотиками, призванными открыть путь «не просто в другой мир, отличающийся от нашего, но в совершенно иную сферу реальности».[700]

Именно это заинтересовало Тимоти Лири, который в 1960 году, в Куэрнавака, где снимал квартиру, впервые попробовал Psilocybe Mexicana – знаменитые мексиканские «волшебные грибы». Торгофф рассказывает, что «во время этого опыта сознание Лири полностью раскрылось, и перед ним предстали поразительные видения: “Дворцы Нила, храмы Индии, покои вавилонских цариц, шатры бедуинов”». Он скользил все дальше и дальше в прошлое, пока не ощутил себя «первым живым существом на земле». Лири пришел к выводу, что мексиканские грибы способны «совершить революцию» в психологии, дав людям возможность «мгновенного проникновения в тайны своего Я».

Лири полагал, что психология слишком занята исследованием поведения и пренебрегает феноменом человеческого сознания. Первый свой эксперимент по «использованию псилоцибина в социальной педагогике» он провел в государственной тюрьме Конкорд в Нью-Хэмпшире – и, по его словам, перемены в заключенных были разительными: «Снизилась взаимная напряженность, уменьшились трения и конфликты, на встречах начались разговоры о “боге”, “любви” и “близости”». Лири полагал, что открыл новый метод «импринтинга» новых моделей поведения для взрослых: психоделический импринтинг, провозгласил он, встанет рядом с расшифровкой ДНК в ряду «величайших открытий нашего столетия».

На протяжении более четырех лет Лири и его помощники, по его собственному выражению, «организовали трансцендентальные переживания» более чем для тысячи человек, среди которых были Олдос Хаксли, Аллен Гинзберг и Алан Уотс. Исследования показали, что «в тех случаях, когда в окружающей обстановке отсутствовали прямые указания на духовные темы, от 40 до 75 процентов реципиентов… сообщили о глубоких переживаниях религиозного характера. Когда же в окружающей обстановке явно присутствовала духовная тематика, о переживаниях мистического или просветляющего характера сообщали до 90 процентов реципиентов».[701]

Когда распространилась новость, что в почтенном университете, где учился президент Кеннеди, исследователи принимают психотропные вещества и пытаются выстроить на их основе какой-то социально-инженерный проект – разумеется, поднялся страшный шум. Сам Лири, однако, больше интересовался не социальными, а духовными, религиозными и мистическими вопросами – как и кандидат наук из Гарварда Уолтер Панке, стремившийся эмпирически определить, равнозначен ли так называемый трансцендентальный компонент психоделического опыта тому, что сообщали о своих переживаниях мистики и святые. При помощи одного университетского профессора он набрал в семинарии добровольцев – студентов-богословов – и разделил их на две группы. Эксперимент был проведен в Страстную пятницу 1962 года, после церковной службы. Одним студентам дали псилоцибин, другим – плацебо: никотиновую кислоту, вызывающую ощущения жара и холода, но не вызывающую галлюцинаций.

Полчаса спустя «не оставалось сомнений в том, кто получил психоделик, а кто нет. Десять студентов, принявшие никотиновую кислоту, сидели лицом к алтарю; другие лежали на полу и на скамьях, бесцельно бродили по церкви, словно зачарованные чем-то невидимым, бормотали молитвы; один из них сел за церковный орган и извлекал из инструмента «странные, но впечатляющие аккорды». Другой… взобрался на скамью и стоял напротив распятия, раскинув руки, словно пытался физически уподобиться Христу в его страданиях на кресте».[702] Для Лири и его помощников этот эксперимент стал доказательством того, что «духовный экстаз, религиозные откровения и единство с богом отныне достижимы для каждого».

Однако когда эта история попала в «Таймс», Гарвардская богословская школа отнеслась к ней совсем иначе: дальнейшие исследования были прекращены, а главный врач Управления по контролю за лекарственными средствами назвал результаты эксперимента «полной чепухой».

Лири, однако, не собирался бросать начатое и стал искать другие пути осуществления своих планов. Как и другие наблюдатели, он заинтересовался ЛСД (диэтиламид лизергиновой кислоты), получившей красноречивые жаргонные названия «жемчужные врата» и «небесная синь». Лири интересовало то, что он называл «новыми горизонтами сознания»; в речи перед Гарвардскими гуманистами (общество, посвятившее себя развитию этики на основах разума, а не религиозных догматов), он объявил о создании Международного объединения внутренней свободы (МОВС) – свободы, как уточнил он, прежде всего «от тех цепей, которыми сковывают наше сознание образованность и культура». Он заявил даже, что скоро мир увидит новую поправку к Конституции США, гарантирующую каждому право расширять свое сознание любым удобным для него способом. Однако пока Лири был в Мексике по делам МОВС, гарвардское руководство обнаружило, что он давал наркотики студенту, и использовало это как предлог, чтобы от него избавиться.

Впрочем, для Лири это не стало личным крахом, как могло бы случиться раньше; дело в том, что сам он все меньше и меньше интересовался Гарвардом. После периода изгнания он переехал в долину реки Гудзон и занялся новым проектом. «Все, что мы делали в 1960-х, было направлено на политический протест, на то, чтобы зародить сомнения в правильности общественного порядка 1950-х. Нынешней же нашей целью стал монолит иудео-христианской религии – мрачной, антителесной, антижизненной, навязавшей западной цивилизации бесчисленные запреты и всеобъемлющее чувство вины. Мы хотели перевернуть эту ханжескую, нетерпимую цивилизацию вверх дном». Можно вспомнить и другое его знаменитое высказывание: «Этот парадокс звучит так: чтобы начать думать, нужно сойти с ума… Игра вот-вот начнется, леди и джентльмены… Наркотики – вот религия XXI века… Включайся. Настройся. Торчи».

Когда Р. Э. Мастер и Джин Хаустон писали свою знаменитую книгу «Разнообразие психоделического опыта», они принимали по умолчанию, что «психоделические (изменяющие сознание) вещества дают нам самый прямой доступ к содержанию и процессам человеческого сознания». По их мнению, существует четыре уровня психоделического опыта, и каждый из них «глубже» предыдущего. Первый уровень усиливает чувственное восприятие; второй – рефлективно-аналитический; третий, которого достигают лишь немногие, авторы называют символическим уровнем, на котором субъект «переживает основные, универсальные и вечные темы человеческого бытия» (архетипы в юнговском смысле); наконец, четвертый и самый глубокий – интегральный уровень. «Интегральный уровень по сути своей мистичен. Он дает индивидууму острое ощущение «единства» с неким более глубоким уровнем реальности». Этого уровня достигают лишь 11 процентов; но те, кто там побывал, рассказывали о чувстве «единства с богом». Мастерс и Хаустон отмечают, однако, что описания бога у подопытных не соответствовали обычному религиозному языку. Они не описывали бога в библейских терминах – их слова более напоминали определение бога как «Основы бытия», данное Паулем Тиллихом (см. ранее, с. 501).[703]

«Торчать» в то время было почти религиозным действом. А иногда и не «почти». Роберт Фуллер в своей истории наркопотребления в Америке рассказывает, что в 1960-х годах одна за другой возникли несколько церквей, в центре богословия которых, во всех прочих отношениях туманного, стояло употребление наркотиков: церковь братства Шивы, Психоделическая церковь Венеры, Братство чистого света, Американский совет внутренней божественности и другие. Одно из дальнейших исследований показало, что пять или шесть таких церквей дожили до 1990-х годов, хотя и влачили к тому времени жалкое существование.

Лири, однако, не видел необходимости поддерживать какую-либо формальную религию. Настоящий религиозный опыт, по его словам, – это «экстатическое, субъективное, неопровержимо конкретное открытие ответов на четыре главных вопроса бытия: Что за сила управляет вселенной? Что такое жизнь, где она началась и почему? Откуда мы пришли и куда идем? Что такое «Я» и каково мое место в великом плане?»

Казалось – по крайней мере несколько лет, – что в американской религиозной жизни поистине настало «четвертое великое пробуждение», как назвал его историк Уильям Маклафлин. Четырьмя основными темами этой духовной переориентации стали: 1) отход от мейнстримовых церквей к нонконформистским; 2) новое открытие природных религий и отход от религий откровения; 3) новая оценка восточной религиозной мысли; и 4) новый романтизм, принимающий значение определенных нерациональных форм мышления и восприятия. «В целом это был отказ от поисков бога в церкви в пользу поисков бога в глубинах природы (в том числе – в глубинах нашей собственной психики)… И, хотя это новое сознание приводило к открытиям, невыразимым в обычном состоянии и на нормальном человеческом языке – оно, однако, оставляло по себе твердое убеждение, что наш мир – лишь часть некоего высшего бытия».[704]