Понять себя, а не обвинять. Джошуа Лот Либман

Джошуа Лота Либмана сегодня вспоминают не так часто, как других авторов – его современников (он умер молодым в 1948 году), однако в те годы его читала вся Америка. Его книга «Покой ума», опубликованная в 1946 году, пятьдесят восемь недель подряд находилась на вершине списка бестселлеров «Нью-Йорк Таймс» – рекорд, непревзойденный вплоть до выхода в свет «Силы позитивного мышления» Нормана Винсента Пила (см. с. 468). Либман, раввин из Бостона, начинал со слабых сторон религии и психологии. Многие религиозные сочинения, писал он, внушают читателям лишь чувство вины и греховности, а многие книги по психологии, стремясь приободрить читателей, на деле заставляют их чувствовать себя ненормальными и воспринимать собственную жизнь как «историю болезни». Цель его книги, продолжал Либман, объяснить то, что узнала о человеческой природе современная психология – в том числе и то, почему люди теряют веру.

Все мы, говорит он, жаждем спасения; однако «разобраться в себе» нам не так-то легко. До недавнего времени монополией на копание в нашем внутреннем мире обладала религия; однако в последние полстолетия перед Второй мировой войной, «и особенно в последнее десятилетие, стремительно развивается новый метод исследования эмоциональных и психических нарушений, угрожающих нашему душевному миру». Техника Фрейда, продолжает он, оказалась столь шокирующей и нелестной для человечества, что многие попросту боятся ее использовать. Однако психология, как и другие науки, не имеет этических целей, это не философия жизни; следовательно, продолжает Либман, она – лишь ключ к храму, но не сам храм. Ее необходимо дополнить религией.[611]

Однако, продолжает он, религии тоже много недостает: дело в том, что религия до-научна, и важнее всего то, что положения ее были сформулированы до психологической революции. Многие, замечает он, полагают, что бастионы религии один за другим падают под наступлением науки, и опасаются, что психологическая революция нанесет религии новый удар. Однако, – продолжает Либман, – «мудрейшие из современных религиозных лидеров понимают, сколь неверно и опасно отождествлять истину с застывшими концепциями из прошлого… Пусть религия, не колеблясь, использует микроскоп психологии, ее глубинный анализ человеческого сознания». Он не признает пропасти между психологией и религией, о которой говорят некоторые, поскольку, по его мнению, цели Фрейда были духовны, «даже если сам он этого не сознавал». В сущности, в психотерапии человек воссоединяется с богом: поэтому не стоит опасаться, что психиатрия когда-нибудь заменит религию, но и для религии невозможно «остановить подъем психологического знания».[612]

Религия, продолжает Либман, при всех своих достижениях, «ответственна за больную совесть, бесконечную путаницу и мучительные искажения в душевной жизни множества людей». Именно религию – не бога – следует винить в этом: Павел, Августин, Кальвин, Лютер и множество им подобных – все они крайне озабочены понятием порока. (Стоит напомнить, что перед нами автор-иудей, пишущий о христианстве.) Либман привлекает внимание к тому, что с пороком церковь борется в основном при помощи репрессий. Религии Запада, за немногими исключениями, полагают, что лишь суровое подавление чувственных мыслей и импульсов может вернуть людей на путь добра: главное, что можно сказать об этой стратегии, – она не работает. «Слишком часто религия требует, чтобы люди во всем поступали наперекор своей не-ангельской природе». Психотерапия же «способна разработать иной, более конструктивный подход к проблеме зла».

Как и многие другие, Либман сравнивает психоанализ с исповедью, однако указывает на важное различие между ними: цель исповеди – покаяние и искупление, а психотерапия вовсе не требует от пациента сожаления о грехах, которые он перерос. Либман признает, что в церковной схеме «исповедь-порицание-епитимья» практически не остается места для духовного роста. Он заявляет даже, что «исповедь лишь скользит по поверхности человеческой жизни», что духовные наставления церкви не проливают свет на те причины, которые, собственно, и приводят человека на исповедь. Более того, все упреки священников, все их призывы к прихожанам «проявить силу воли» и «бороться с грехом» попросту неэффективны.[613]

Психотерапия, напротив, призвана помочь пациенту разобраться с собственными проблемами, не опираясь на совесть священника или пастора; она «предлагает человеку меняться к лучшему, понимая себя, а не обвиняя». В этом, говорит Либман, и заключен путь к внутреннему миру. Человеческое Я, по его словам, не дар Божий, а достижение: именно так мы и должны его воспринимать. Религии будущего придется многое почерпнуть из блокнота психиатра. Эмерсон справедливо писал о том, что «во всяком творении Божьем есть трещина»: все несовершенно, все меняется, даже Заповеди. Либман наставляет читателей в стиле книги Исход: «Итак, не страшись потаенных импульсов своих». Отсюда и следующее наставление: не «люби ближнего, как самого себя», а «люби как следует себя – тогда полюбишь и ближнего». Нам необходимо смириться с нашим несовершенством, научиться принимать свои внутренние разногласия, понять, что неудача – «такой же великий и важный человеческий опыт», как и успех – тогда мы сможем выиграть героическую битву за открытие самих себя.

«Величайшая из радостей жизни – приятие, одобрение, симпатия и близость наших сотоварищей. Многие не понимают, что наша потребность в других людях так же глубока, как потребность в пище».

Либман полагал, что есть психологические причины и у атеизма, что он рождается из «недоверия» к вселенной, вызванного событиями раннего детства, когда родители «катастрофически» пренебрегают ребенком или обращаются с ним жестоко. Он считал, что эмоции, порожденные этими переживаниями, сильнее любых рациональных аргументов, что жертва их не способна (или не может пожелать) поверить ни человеку, ни богу. «Противоречия в семье порождают духовную шизофрению: в действиях родителей проявляется любовь, но верят они в сурового, мстительного бога».[614]