3.2. КЛЯТВА

Религия, мораль и вообще социальное устройство в институте клятвы неразделимы как звенья одной цепи¹. Функция клятвы — подтвердить абсолютную обязательность высказывания, касается ли оно прошлого, или является изъявлением воли и направлено в будущее. Исключительное значение это имеет в бесписьменных культурах, когда в качестве доказательства нельзя прибегнуть ни к подписи, ни к каким-либо документам. Но и в высокоразвитых культурах древности письменность лишь постепенно вытесняет клятву, и это вытеснение никогда не бывает окончательным. «Клятва — вот чем держится демократия»².

В греческом языке этимология слов «клятва» (horkos) и «приносить клятву» (omnynai) не прослеживается³, они возникли в доисторическую эпоху и не изменялись. Клятва состоит в призывании свидетелями сверхчеловеческих существ, как правило, богов, и в ритуале, характер которого определяла невозможность вернуть назад происходящее, а во многих случаях — довлеющий ужас. Это могло быть, например, схватывание и выбрасывание прочь палки или камня⁴; еще более выразительным в знак окончательной безвозвратности совершаемого было утопление в море куска железа, что проделали фокейцы, отправляясь на Кирн, а также в 478 г. ионяне, заключая союз против персов⁵. В большинстве случаев клятва сопровождалась животным жертвоприношением и возлиянием; возлиянию отдавали безусловное предпочтение при заключении перемирия и мирного договора, тем самым как бы полагался конец кровопролитию; такое событие поэтому именовалось просто spondai⁶.

Показательный пример клятвы, скрепленной жертвоприношением, мы находим уже в «Илиаде»⁷: троянцы приносят в жертву одного черного и одного белого ягненка, для земли и для неба; ахейцы жертвуют ягненка Зевсу. Ахейские «цари» встречаются в окружении своих воинов, моют руки, «вестники» смешивают вино и дают каждому кубок; Агамемнон как глава жертвоприношения отрезает по клочку шерсти со лба агнцев, в молитве он призывает свидетелей: Зевса, Гелиоса, реки, землю и карающие силы подземного царства; потом он перерезает агнцам горло, другие, со своей стороны, молясь, выливают на землю содержимое кубков. «Зевс» здесь назван как специально греческий бог; кроме того, призыв обращен к солнцу-небу, земле с ее потоками и подземному миру, иначе говоря, ко всему космосу. Эта трехчастная формула встречается и в других местах, она происходит, очевидно, из восточной традиции⁸. Сама Гера клянется землей, небом и «величайшей клятвой»⁹ — водами подземной реки Стикс; то, что боги клянутся Стиксом, есть неправильно истолкованное обособление заключительной части этой космической формулы. Во времена после Гомера на первое место становятся, также и в клятве, боги-покровители полиса, в каждом случае — свои. Зевс как верховный и сильнейший бог сохраняет привилегированное положение, он — Зевс horkios¹⁰. Афиняне¹¹ клялись Зевсом, Аполлоном и Деметрой — здесь к Зевсу добавляется бог фратрий, патриархальной организации семей, и богиня Фесмофорий, светлый бог и темная богиня — а также еще Зевсом, Посейдоном, Деметрой или Зевсом, Афиной, Посейдоном и Деметрой; вместе с богами в клятве, таким образом, могли быть упомянуты оба важнейших сакральных центра Аттики, Акрополь и Элевсин. Клятва аттических эфебов¹² призывала длинный список свидетелей: Аглавру, в святилище которой приносилась присяга; Гестию, сердце полиса; богов войны, поскольку речь шла о вступлении на военную службу — Энио и Эниа-лия, Ареса и Афину Арейю; Зевса; Фалло и Ауксо, «прорастание» и «рост» как силы, покровительствующие подросткам; Гегемону, «Предводительницу», и Геракла — великий пример того, кто своими силами проложил себе путь в жизни; наконец «границы отечества, пшеницу, ячмень, побеги винограда, оливы, смоквы», иными словами, воплощение плодородной «отеческой земли». С древних времен честь быть призванными в свидетели клятвы могла оказываться предметам; Ахилл клянется своим жезлом, который никогда не зазеленеет, Гера — головой Зевса и своим супружеским ложем¹³.

Жертвоприношение при заключении клятвы имело те же основные составляющие, что и всякое другое животное жертвоприношение, особо выделялись, впрочем, два аспекта: страх и уничтожение. Кровь собирали в сосуд, куда опускали руки¹⁴. Важным моментом было расчленение животного: участники «разрезали клятву»; клянущийся наступал ногой на «отрезанные части», конкретно, на детородные органы принесенной в жертву мужской особи; так к кровопролитию добавлялся ужас кастрации¹⁵. Сюда же относилось и проклятие, обращенное на самих себя. «Первых, которые смеют священную клятву нарушить, мозг, как из чаши вино, да по черной земле разольется», говорится в «Илиаде»¹⁶; позднее обычной формулой стало пожелание, чтобы погибель (exoleia) настигла нарушителя клятвы вместе со всем его потомством; прекращение рода¹⁷ соответствует кастрации. «Когда молоссяне заключают клятву, они держат наготове корову и кубок, наполненный вином; потом они разрубают корову на малые куски и молятся, чтобы преступившие клятву были так же расчленены; они выливают вино из кубка и молятся, чтобы так же пролилась кровь преступивших клятву»¹⁸.

Можно ли было употреблять в пищу части такой жертвы, до конца не ясно¹⁹. В «Илиаде» Приам забирает зарезанных агнцев домой, не исключено, что дЛя целей, не связанных с культом, в то время как Агамемнон, принеся очистительную клятву, бросает убитого вепря в море²⁰. Нередко клятвы, пользуясь случаем, совершали при обычном жертвоприношении, произнося их над «дымящимися жертвами», «у исполненной жертвы»²¹; тому, кто должен был произнести клятву, давали в руку внутренности (splanchna) жертвенного животного, сердце и печень, чтобы сделать его контакт со священным вполне очевидным²². Поедание splanchna могло служить для скрепления заговора, считалось, что в тайных кружках с этим были связаны даже каннибальские обряды²³.

Ритуалы принесения клятвы представляются гораздо более древними, чем боги; они не предполагают никаких четких представлений о богах²⁴. Отдельные предметы или вся совокупность космоса словно бы приводятся в движение обращенными к ним словами, подкрепленными демонстрацией уничтожения и безвозвратности, в атмосфере вины и единения в кровавом жертвоприношении. И все же греком казалось обязательным, чтобы все это совершалось на глазах некоего высшего существа, которое могло вмешаться и покарать. Обычный человек верил, что Зевс поражает клятвопреступников своим перуном²⁵, даже и в том случае, если этого не подтверждал опыт. Поэтому фантазия переступала рубеж человеческой жизни и держала наготове палачей подземного царства, чтобы они казнили нарушителей клятвы после смерти, в загробном мире²⁶; Эринии обступают клятву уже тогда, когда она заключается, предупреждает Гесиод²⁷. Как бы то ни было, существовало убеждение, что гарантией верности клятвам может служить лишь страх перед богами; только тот, кто чтит богов, может тем самым стать партнером в договоре. При этом, в согласии с открытостью политеизма, в свидетели клятвы могут быть признаны самые разные боги, лишь бы они имели силу для партнера; для межгосударственных соглашений поэтому было установлено, что каждая сторона должна принести «величайшую клятву по обычаю предков»²⁸.

Клятва при этом господствовала как в области государственного права, так и в области уголовного и гражданского права, а потому играла решающую роль и в жизни каждого отдельного человека. Боги в качестве свидетелей были участниками всех правовых сделок, будь то в суде или в обращении товаров, денег или недвижимости. Всякая ссуда или договор купли-продажи, который не сразу вступал в силу, должны были скрепляться клятвой. Чтобы сделать происходящее более весомым, обычно заходили в святилище. Иногда законом определялось, в каком святилище следовало «принести жертвы по случаю клятвы»²⁹. Таким образом возникала теснейшая связь рынка и храма; опальным одновременно закрывался доступ и на агору, и в святилища. Основание торговых поселений происходило в форме основания святилищ; так был основан Навкратис в Египте: царь Амасис «тем, кто не желал селиться там, а приезжал только временно... отвел места, где они могли бы воздвигнуть алтарь и храмы богов»; «Самое большое, знаменитое и наиболее часто посещаемое из этих святилищ называется Эллений. Его основали сообща следующие города: из ионийских — Хиос, Теос, Фокея и Клазомены; из дорийских — Родос, Книд, Галикарнасе и Фаселида; из эолийских — одна Митилена. Эти-то города сообща владеют святилищем, они же назначают начальников для надзора за торговлей в порту»³⁰. Организация культа совпадает с организацией торговли. Точно так же поступали и чужеземцы на греческой земле: финикийцы возвели в Пирее святилище Астарты-Афродиты, египтяне — Исиды³¹. Святилище было залогом постоянства; его «использовали» для договоров, которые надлежало скрепить клятвой. Платон не без иронии рисует, как сомневающийся в существовании богов Протагор не может обойтись без храмов: «кто у меня обучается, — объясняет у него софист — тот, если хочет, платит, сколько я назначу; если же он не согласен, пусть пойдет в храм, заверит там клятвенно, сколько, по его мнению, стоят мои уроки, и столько мне и внесет»³².

Совсем архаичным здесь является то, что клятвенно подтверждается субъективная оценка положенной платы: должник скрепляет клятвой размер суммы, которую по его мнению следует возместить. Уставом Лабиадов в Дельфах тому, кто был не согласен с решением о наказании, предписывалось «принести обычную клятву и считаться свободным»³³. Даже во время уголовного процесса обвиняемый мог положить конец преследованию, совершив обряд очистительной клятвы; это предводительница хора Эриний и ставит в упрек Оресту: «Такой, как я, присяги он не даст тебе»³⁴; если бы Орест мог поклясться, что не убивал мать — все, он был бы свободен. Платон однако же считает, что подобное если и было возможно, то лишь во времена Радаманфа³⁵.0 форме очистительной клятвы перед лицом божественного суда³⁶ у греков мы можем получить разве что самое общее представление.

В ходе нормального судебного разбирательства клятве противостояла клятва: истец скреплял клятвой свое обвинение, обвиняемый ответной клятвой — свою невиновность; судьи, приведенные к присяге, должны были решать между этими «обоюдными клятвами» (diomosia)³⁷. Особенно торжественно был обставлен ритуал перед судом на Ареопаге: обвинителю прлагалось, после того как жрец приносил в жертву кабана, барана и быка, встать на «отрезанные части» и произнести клятву, в которой он призывал на себя, свою семью и свое потомство «полное уничтожение», если то, что он говорит, неправда³⁸. Оправданный, победитель на этом процессе, должен был повторно представить свою справедливую победу взорам богов, принеся жертву и «разрезав ее на части»³⁹.

Любое высказывание может быть истинным или ложным; в клятве непременно заложено, как возможность, лжесвидетельство. В греческом языке слово epi-orkos, «сопутствующая чему-то клятва», стало означать «лжесвидетельство»⁴⁰: это само по себе бросает яркий свет на злоупотребление клятвами уже в древнейшие времена. «Обманывать через клятвы» было искусством не одного только Автоликона, «славного хитрым притворством и клятв нарушением», — этот дар получил он от Гермеса⁴¹ — но обычной практикой в торговле⁴²; правда, настоящее умение состояло в том, чтобы избегать прямой лжи и тем не менее обманывать другого, прибегнув в клятве к двусмысленным и допускающим неправильное толкование формулировкам; образцом может служить уже Гера в «Илиаде»⁴³; а в любовных делах и сам Зевс в мифе проявляет полную готовность к лжесвидетельству⁴⁴.

И все же, в конечном счете, добросовестное применение клятв, должно быть, перевешивало злоупотребления; в противном случае никакой договор купли-продажи, никакой союз, никакая военная присяга не могли бы иметь длительного действия. Чтобы поведение людей перестало быть произвольным и ничем не контролируемым, чтобы сделать его предсказуемым, клятва была пусть иногда и отчаянным, но в любом случае совершенно незаменимым средством. Возможность «прибегнуть» к богам и святилищам, одним словом, к религии, была здесь в самом прямом смысле основой всякой государственной, правовой и хозяйственной организации. Однако при этом клятва не являлась собственно нравственной силой. Могли произноситься преступные клятвы, заключаться заговоры людьми с дурными намерениями; известны примеры клятв, полученных обманом, бессмысленных или идущих вразрез с моралью. «Клялся язык мой! А душа не связана», — восклицает Ипполит в трагедии Еврипида⁴⁵, сам же остается верен клятве, стоившей ему жизни. Клятва, пришедшая, как и религия, из глубин древнейших времен — слепая, косная, стихийная сила. «Сын Эриды», «наиболее горя несущий мужам земнородным, Орк, наказующий тех, кто солжет добровольно при клятве»⁴⁶ и все же — фундамент всех людских начинаний.