«Красота спасет мир». Как к этим словам должен относиться христианин, если он верит в то, что земная история кончится приходом антихриста и Страшным судом?
«Красота спасет мир». Как к этим словам должен относиться христианин, если он верит в то, что земная история кончится приходом антихриста и Страшным судом?
протоиерей Максим Козлов, настоятель храма св. мц. Татианы при МГУ
Во-первых, здесь необходимо различать роды и жанры искусства. Живопись, как искусство, сродственное иконописанию, безусловно, допускает в идеальных случаях использование религиозных сюжетов. И мы знаем неиконные изображения библейских образов, достигающие больших духовных высот и почти мистических озарений, которые дороги многим людям, по крайней мере на определенном этапе их развития. В русской живописи классический пример — Александр Иванов и его картина «Явление Христа народу». В западноевропейской — целый ряд авторов эпохи Предвозрождения и Возрождения: Боттичелли, Джотто, Эль Греко… А картины Сурбарана так ложатся на сердце при чтении Евангелия в Страстную седмицу… Что касается кино и театра, где предполагается некое слияние актера с образом, то лично я не могу представить, как можно играть Христа, Божию Матерь, апостола Павла… Это было возможно в средневековом театре, в комедии дель арте, когда дистанция между актером и маской того персонажа, которого он должен был явить, была непреложна и очевидна для всех: и для автора, писавшего этот текст, и для исполнителя, и для зрителей. Но сегодня я не знаю, как можно играть в духе и стиле средневековых мистерий, то есть с соблюдением изначальной меры условности. Что касается литературы и вообще словесности, то, с одной стороны, существует жанр мистерий, или церковной драмы, известный еще с византийских времен, когда изображаются события Рождества Христова, Входа Господня в Иерусалим, страстных дней… С другой стороны, существует определенный род богослужебных последований, которые построены на расширении текста евангельского повествования, говорящего о том или ином церковном празднике. К примеру, канон, который в Благовещение читается на утрени, состоит из диалога Архангела Гавриила и благословенной Девы Марии: «Ангел возопи…» — «Богородица рече…» В самом Евангелии говорится об этом совсем кратко. Но слова канона, расширяющие этот диалог, никоим образом не претендуют на то, что они были подслушаны неким неведомым свидетелем той благословенной беседы две тысячи лет назад в городе Назарете. Тем не менее такое гимнографическое творчество было усвоено и принято Церковью как свое. Значит, в принципе предельно деликатное расширение его возможно и в разных сферах светской словесности. Среди удачных примеров я мог бы, пожалуй, назвать известную драму Константина Романова «Царь Иудейский», где отсутствуют евангельские персонажи и все действие построено на рассказах очевидцев того, что происходило в Иерусалиме на Страстной седмице две тысячи лет тому назад.