Горный перевал и город Масике

?Ж сентября. Только в восемь часов кончились сборы ж и мы выехали. “Анко" (парень) ехал впереди с нашими чемоданами, я за ним на настоящем английском седле, отец Николай и теперь должен восседать на грузовом. Торная и широкая дорога, которую расписывал нам фельдфебель, оказалась кое-как проложенной верховой тропинкой по густозаросшему ущелью, по которому с шумом несется довольно порядочная горная река. Мы на первых 15 верстах должны были переезжать ее вброд целых одиннадцать раз! Лошадей приходилось пускать через реку бочком, держа грудью против течения, иначе их опрокинуло бы. Жилье попадалось очень редко, все больше глушь. Иногда долго едем зарослями какого-то растения, вроде папоротника, такого высокого, что и сидя на лошади с трудом можно достать его верхушку. Кругом невозмутимая тишина, не слыхать и птиц — только лошадиный топот и раздается. Наконец., мы долго въезжаем на огромный подъем: дорога спиралью идет по крутому скату. Это самая высшая точка перевала. Немного еще, и мы на станции Ненара; такой же одинокий постоялый двор, затерянный в лесу и горах. Особенно зимой, по словам хозяина, тихо и пустынно, ни проходящих, никого.

Мы меняем лошадей. Седел было здесь всего только одно, да и то с порванным стременем. Его предоставили мне. На другую лошадь нагрузили наш багаж и сверху всего посадили отца Николая, и проводник должен был идти пешком. Дорога пошла такая болотистая, что лошади наши с трудом вытаскивали ноги. Впрочем, все обошлось благополучно, только отец Николай один раз упал с седла со всем багажом, да у меня одна нога ныла от того, что ее всю дорогу пришлось держать согнутой на оборванном стремени. Мы поднимаемся еще на замечательный подъем, и перед нами раскрывается удивительно живописный вид на лежащую внизу долину с речкой, рощицами, крестьянскими хуторами, а далее синело море — цель наших стремлений. Редко приходится видеть такую величественную картину! Мы спускаемся в последний раз с горы, меняем внизу лошадей и уже быстробыстро едем по ровной зеленой равнине, а потом, завернув к югу, по берегу моря. Здесь, впрочем, лошади пошли шагом: мелкие камешки резали им ноги. Мы объезжали бухту за бухтой. Все это застроено рыбными промыслами, какие мне пришлось видеть в Неморо. Наконец,, на мысу, через бухту под высокой горой показалось и Масике, на рейде которого виднелось несколько судов. Переезжаем гору и спускаемся в самый город. В 6 часов мы были уже в гостинице, расправляя свои усталые члены.

Масике *, довольно большой город, недавно начинающий развиваться, а со временем имеющий быть и еще важнее: к нему предположена железная дорога по тому самому ущелью, через которое мы только что пробрались. Все это, конечно, послужит и торговле, но главную цель имеет военную: боятся, как бы в один прекрасный день не высадились русские...

Церковь наша завелась здесь совсем недавно, года два тому назад, раньше жили только верующие одиночные. Катехизатор Авраам Яги, теперь служащий здесь, и есть первоначальник здешней проповеди. Нас, конечно, здесь никто не ждал: известить из Фукагава нельзя было, а по первоначальному плану, мы должны были приехать сюда с юга морем из Отару. Поэтому сразу же по приезде отец Николай отправился в церковь -сказать о нашем приезде и собрать христиан на молитву. В 9 часов должна была начаться вечерня.

Для молитвенных собраний нанимается дом, — конечно, небольшой, из трех комнат, но разделяющие их ширмы всегда можно снять и тогда получается довольно просторная, продолговатая комната, достаточная для молитвы, по крайней мере, сорока человек.. Здесь живет наш “сенсей”, еще не старый человек, из себя тучный, но катехизатор хороший. Жена его уехала на родину к умирающему отцу, а Авраам (“сенсей”) в ее отсутствие захворал “какке” и давно уже не может поправиться. Болезнь эта специфически японская, нигде на земном шаре более не встречающаяся. У больного без особенной боли начинают пухнуть ноги, а потом опухоль поднимается выше,'в редких случаях доходит до груди и головы. Такая степень почти неизбежно кончается смертью. Есть еще вид “какке” без опухоли, тот считается более опасным. Что это за болезнь,, какие причины ее, никто до сих пор с уверенностью сказать не может. Замечено только, что люди, питающиеся не чистым рисом, а пополам с пшеницей или ячменем, редко подвергаются “какке” и не в такой сильной форме. Болезнь эта поражает человека периодически: если раз захватил ее, на следующий год непременно нужно ждать по-

¹ Лежит на западном берегу о. Езо несколько к северу от мыса Вофуй или Мелеспина (на евр . картах).

вторения. Наш катехизатор уже давно страдал “какке”, на этот раз болезнь что-то задержалась и приняла именно опасную форму: без опухоли ног. Больной не мог ходить, не мог сидеть по-японски на полу, чувствовал слабость. Дома у него теперь никого не было, и его положение было бы весьма незавидное, если бы его христиане не взяли на себя заботы о нем. Всегда кто-нибудь из них сидел в церкви, занимая своего больного “сенсея", готовил ему обед, чистил и зажигал лампу, нес на почту его письмо и пр.

Церковь эта еще очень небольшая: всего только 23 человека с детьми (двое теперь отсутствовали), и притом все они собрались из разных мест, некоторые крещены в Хакодате, в Отару,, а то и совсем в старой Японии. В Масике метрика только еще начинается и до сих пор крещений записано всего 5 (из них один умер). Слабая сторона этой церкви опять-таки та, что христиане не привыкли собираться постоянно на молитву в воскресенье или праздничные дни. По словам катехизатора, утром в воскресенье приходит не более пяти человек, а в субботу вечером до восьми. Каждый из них долго жил вдали от священника и катехизатора, а без них богослужение организовано не было, так они и жили, молясь каждый в одиночку у себя дома. Есть, впрочем, и постоянные посетители богослуженья.

Я служил вечерню, пели три девицы и двое мужчин. После службы я сказал поучение о горчичном зерне. В видах ободрения церкви потом решили открыть “симбокуквай”, и именно начать с завтра. Все, конечно, расспрашивали про наши злоключения во время наводнения, передавали подробности бедствия в других местах: уже теперь достоверные счисления возводят число потонувших до ста человек. На самом деле, конечно, было больше: в Хоккайдо народу много всякого, некоторые путем и не занесены никуда.

13 сентября. Времени свободного у нас было более, чем нужно, потому не торопясь обошли все здешние пять христианских домов. В одном доме муж и жена сильно рассорились и почти готовы были окончательно разойтись. И вот пошла длинная история с их примирением. Отец Николай при этом обнаружил замечательное терпение и уменье вести дело с такими несколько взбалмошными людьми. Благодаря

его стараниям и содействию других христиан, дело это и было устроено. У японцев и в этом случае без строго установленных правил не полагается. Чего бы проще помириться мужу с женой, тем более, что они, по-видимому, и сами боялись и не хотели окончательного разрыва? Нет, необходим какой-нибудь посредник, который бы взял на себя хлопоты, сходил бы по нескольку раз из одного дома в другой, потом, достигнув успеха, привел бы жену опять в дом мужа и пр. Другой дом: отец очень давнишний верующий, но тоже в старые годы разошелся с женой и переселился сюда; церкви тогда здесь не было. Здесь он взял себе другую жену-язычницу, и там жил, числясь в “рейтане”; никто хорошенько и не слыхал, куда он переселился. В настоящее время его опять возвратили в церковь, новая жена его и дочка — обе теперь христианки.

Третий дом Хиранума, какого-то не то чиновника, не то старого учителя, человека заметно с большими странностями, хотя и не больного душевно. Христианин он тоже старинный, принял крещение еще в Хакодате от "батюшки”, т. е. от о. Анатолия, к которому одному старые христиане почему-то прилагают это русское название. Жена его и две старшие дочери тоже крещены, последние были и в епархиальном нашем училище, но, не кончив курса вышли, и теперь поступили учительницами в правительственные школы. Чудак-отец, постоянно увлекавшийся разными фантазиями, однажды увлекся протестантством и даже перешел в него. Но потом, конечно, опомнился и покаялся. В доме у него много икон, притом и развешаны они совершенно как в русских домах, хорошая лампадка и даже (что в японском доме я видел в первый раз) засохшая верба была не забыта; но рядом с этим подрастут и примут крещение сознательно. Удивительный человек. На эту тему пришлось с ним много говорить (да и катехизатор и священник не раз уже убеждали его), только послушается ли он — вот вопрос. Когда человек руководствуется фантазиями, а не здравым рассудком, рассуждать с ним трудно; пусть он и убедится при беседе, но стоит собеседнику уйти, прежние фантазии опять всплывут наверх и беседы как не бывало. Эти два дома, как видите, больные, едва оправившиеся “рейтан”, их нужно было лечить, поднимать.

Четвертый дом Абе: старушка-мать постоянно ходит в церковь и усердно молится; но вот старший сын ее, погрузившись в куплю, к вере охладел. Заговоришь с ним что-нибудь о душе, о спасении, на лице хоть бы движение, видимо, ждет, когда кончится эта материя; но стоит только коснуться вопросов денежных, наживы, как и глаза его загораются, и разговор льется непринужденно, и скуки на лице нет. Что-то будет с ним и его женой, если скончается их благочестивая старушка мать? Рассорившаяся с мужем жена также дочь этой старушки. Наконец, пятый дом: муж — начальник почтовой конторы, человек весьма почтенный в городе и, кажется, состоятельный. Вместе с женой принял он крещение в Отару уже много лет тому назад. И он, и жена постоянно были усердными христианами, много делавшими для церкви. Жена, верховодящая в доме, также имела большой авторитет и в церквах, куда приходилось переселяться мужу по службе. Главным образом, благодаря стараниям этой хорошей христианской четы основалась церковь и в Масике. Детей у них нет, живут только вдвоем. В их доме мы виделись и с новой слушательницей учения, которая теперь почти уже совсем приготовлена ко крещению, только по каким-то семейным обстоятельствам не могла быть окрещена в этот раз. Она постоянно и прежде приходила к Вай-най (фамилия этого дома), и хозяйка мало-помалу обратила ее сердце к слушанию учения. Бог даст, под влиянием этой хорошей христианки и новая будет искренней последовательницей Христа. Кроме этих пяти семейств, есть еще верующие одиночные, некоторых из них мы по домам же идти не пришлось: часто родители-язычники, притом христианства не любящие, иногда же христианин состоит на службе в чужом доме, посещение наше было бы неудобно.

14 сентября. Пароход должен был выходить только завтра, поэтому у нас был еще целый день свободный. Поздно вечером назначен в церкви первый здесь “симбокуквай”, а перед ним должно было состояться окончательное примирение разошедшихся супругов. Время шло, по обыкновению, быстро, а дело подвигалось медленно, поэтому только в девять часов вечера мы могли открыть наш “симбокуквай”. Собралось на нем 14 человек (т. е. за исключением отсутствовавших из города и оставленных домовничать пришли почти все). Были тут и примирившиеся супруги. Женщины перед началом “сим-бокуквая" сообща делали разные приготовления: чистили и резали на ломтики яблоки (их здесь очень много), раскладывали по бумажкам “кваси” (пирожное), перетирали чашки и пр. Мужчины солидно беседовали у “хибаци”, постукивая своими трубочками. В 9 часов, после краткой молитвы, “сим-бокуквай” начался. Надежда Хиранума (дочь чудака-старика) очень складно рассказала житие преп. Евдокии, даже и назидание подробно вывела. Потом импровизировал Ояги, только что перед тем помиренный с женой. Темой его было приблизительно: “помни последняя твоя и во веки не согре-шиши”. За ним я рассказал об терпении Иова . После речей стали пить чай, есть кваси и беседовать; прежде всего порешили, чтобы “симбокуквай” и впредь совершался ежемесячно именно в это 14-е число по очереди в христианских домах. Может быть, это оживит здешнюю начинающуюся церковь. Как видим, в таком оживлении она сильно нуждается. Что же делать? Составилась она из христиан, случайно сошедшихся издалека и затерявшихся в язычестве вдали от церкви. Сразу трудно им всем стать на ноги, но при катехизаторе, при богослужении, при постоянных посещениях священника будут лучшими христианами и они. Впоследствии город Масике вырастет, сойдутся сюда еще больше христиан, может быть тогда и церковь усилится и произведет более заметное влияние на окружающую среду.

Вакканай

сентября. В семь часов утра выехали на “Сейриу-мару” (Голубой дракон) на север в Вакканай. Наш голубой дракон давно уже плавал по морям, что-то более тридцати лет, и теперь ему осталось очень немного: и для судов, ведь, есть предельный возраст, особенно для построенных, как наше, пополам из дерева. Дул сильный северный ветер, было холодно и сыро на верхней палубе, а внизу сидеть тошно, пароход покачивался. В каюте только и ехал я один. Около полудня пристали к Ягисири, небольшому островку, чтобы только кое-как сдать туда почту. Место совершенно открытое, волны бушуют свободно. Островок не очень высокий, покрыт уже оголенными серыми деревьями, сквозь которые странно зеленеет непосохшая трава. По берегу маленькие избенки, рыбацкие поселки, должно быть, и в них теперь холодно и сыро, только в “ирори” горят толстые дрова, наполняя все своим едким, удушливым дымом.

Часов в пять подошли к острову Рисири (при входе в Лаперузский пролив) и, заслонившись им от ветра, остановились там ночевать, что уже было совсем не интересно. ’

Здешние холода нас приводили в отчаяние: теплой одежды не было никакой, а погода сибирская. Отец Николай воспользовался своей стоянкой в Масике, чтобы сшить себе ватное “хабри” и “кимоно” (первое — по значению — сюртук: напоминает несколько греческую полуряску: широкое платье с такими же рукавами и с расходящимися полами, длиной оно немного выше колен. Кимоно — вроде халата, который наглухо запахивается и стягивается поясом). Но для меня ничего сшить нельзя было, так как европейского портного здесь не сыскать.

16 сентября. Утром часа в три с половиной пошли далее. В Ониваке (небольшой поселок на юго-западном берегу Рисири) пароход кое-как продержался на якоре в совершенно открытом рейде. Идем по восточному берегу до довольно хорошей небольшой пристани Оситомари на северной стороне. Место весьма характерное, чтобы его не запомнить. Остров этот почти круглый, поднимается высокой конической горой, очень напоминающей знаменитую Фудзи (здесь ее и зовут маленьким Фудзи); но около Оситомари к острову как-то приклеен крючкообразный мыс, низменный и безлесный, только зеленая трава и покрывает его гладкую поверхность. На конце же этого мыса совершенно неожиданно поднимается одиночная скала, точно искусственный монумент. На этой скале примостился беленький маяк. Мыс образует хорошую пристань, и в ней немало судов спасается во время бурных ветров, часто посещающих этот, в общем, обездоленный край.

Мы потом переходим залив и пристаем к острову Ревун. На юго-восточном берегу находится поселок Кайсё

домов в 200, скромно приютившийся у заросшей лесом горы. Городок, конечно, новый и едва ли имеющий постоянное население, однако на горе сквозь лес виднелась характерная, дыбящаяся крыша “тера” (буддийского храма); на наиболее красивых местах краснели "тори-мон” (ворота особой формы) непременная принадлежность “мия”, син-тоистического храма. Говорят, что японцы в общем безрелигиозны. Может быть, это и правда в очень многих случаях; но огульно так говорить было бы преувеличением. Народ, несомненно, верует, только вера его ограничивается лишь детскими суевериями, серьезно же задумываться над верой ему не приходилось. Он чувствует, что есть что-то выше этого мира, чувствует и необходимость для себя помощи свыше. Между тем малейшего прикосновения разума к тонкой паутине известных ему религий достаточно было, чтобы эта паутина разлеталась пылью. Что ему оставалось делать? Или не трогая разум, не пользуясь им, кланяться Кваннон или Инари, рассуждая вполне дальновидно, что, если все это ложь (как говорит ему разум), то от такого поклонения особенного вреда не будет; если же правда, тогда Инари-сан, может быть, и пользу принесет и, во всяком случае, не будет иметь оснований посылать каких-нибудь бедствий. Отсюда суеверное почитание кумиров с внутренним сознанием глупости, неосновательности такого почитания. Человек же, привыкший немного размышлять, конечно, перейдет к прямой безрелигиозно-сти, хотя иногда в минуту уныния или бедствия, тем более смерти, и он может захлопать руками перед той же глупой инари. Неверие и суеверие, ведь, очень часто и очень мирно уживаются в одной и той же голове.

Из Кайее четыре часа ходу до Вакканай, города, лежащего на западном берегу залива Романцова. Это самая северная оконечность Езо и, можно сказать, всей вообще Японии (если не считать, конечно, самых северных из Курильских островов). Остров Езо и здесь кончается развилкой, восточный рог которой составляет мыс Соя, западный же — Носяпу; на этом последнем и лежит Вакканай. Берега Езо все время видны были вправо от нас, когда же стали подходить к Лаперузскому проливу, налево, на севе-

ре тоже показались горы. Это наш Сахалин, уголок родной России, правда, уголок такого сорта, что никто туда не захочет попасть даже и после многолетнего отсутствия из России.

Наконец, мы обходим длинный, ступенями срезанный к морю мыс Носяпу и останавливаемся против города. Залив совершенно открыт и, когда дует восточный ветер (“на-каямасе”, как его называют здесь), поднимается сильное волнение и на рейде никакое судно стоять не может, не говоря уже о сообщении с берегом. Тогда пароходы бегут или в Оситомари, или же укрываются под мысом Соя, на противоположной стороне залива. Пароход наш стал очень далеко от берега, и на лодке ехать пришлось утомительно долго. Волны ходили совсем большие, наш баркас так и нырял. На берегу встретили нас несколько христиан с катехизатором Иоанном Кодзукури (сын словоохотливого Иакова) во главе. Катехизатор — человек еще молодой, неженатый; на вид какой-то зябкий, точно больной. Он, говорят, и на самом деле постоянно сидит около “хибацн”, кутаясь во всевозможные пледы, и на стужу выходить крайне не любит. Как-то он будет действовать в Вакканай, месте холодном по преимуществу? Переселился он сюда всего с месяц тому назад, поменявшись с Поликарпом Исии из Ицикисири.

Христиане взяли наши вещи, и мы отправились в церковный дом по многолюдным торговым улицам. Город — довольно большой, домов более тысячи, и, кажется, обещает быть и еще более, потому что рыбный лов здесь всегда есть; выстроен он в несколько порядков вдоль мыса, под лесистой горой. Наш церковный дом находится в самой центральной части города, напротив него почтовая контора, невдалеке городское управление, рядом лучшая в городе гостиница, в которой и отвели помещение для нас. Место, очень выгодное для проповеди и притом не особенно шумное, так как торговли поблизости нет.

Сейчас же по приезде начали вечерню: служил я, а катехизатор с двумя христианами пели. Из последних одна — сама хозяйка этого дома; в задней половине дома живут сами они (муж, жена и двое детей), а переднюю

отдают под церковь, беря за это только половину обычной цены. Для неженатого катехизатора такой удобной квартиры и не найти: хозяйка ему готовит пищу, да кроме того, в семейный дом никому, даже и женщинам, ходить не стеснительно. Хозяева люди весьма привязанные к церкви, приняли крещение уже давно и везде до сих пор отличались своим усердием. Муж и теперь, когда дома (при нашем приезде он был в отсутствии, в Токио., служит церкви едва ли не меньше катехизатора: он и метрику ведет сам, и при богослужении поет и читает, да и о других верующих, о их вере и прочем не меньше катехизатора заботится. По характеру он человек особенный, не как прочие: с женой у него постоянные конфликты из-за денег и имущества. Сколько уже пропало у них всего, благодаря его крайней доброте, его постоянной готовности выручить из беды нуждающегося человека и изумительной доверчивости к людям в делах денежных. Сколько раз его самым наглым образом проводили, но он нисколько не унывает и ведет свою линию. Деньги нужны-де не для нас одних, и другим нужно помогать, с нас хватит. Жена стремится собирать, он упорно раздает. Притом, судя по рассказам, происходит это не от простой распущенности, халатности, а сознательно, из его убеждений. Они, впрочем, и до сих пор еще люди очень состоятельные и много делают для церкви. Зовут его Павел Наканиси. Как видите, и у нас здесь есть рабы Божии.

По этому поводу не могу рассказать здесь другого такого же примера христианской последовательности. В одной из самых центральных наших церквей (едва ли не в самом Токио) года два тому назад принял крещение один, так называемый, “сбей”, вроде здешних анархистов или попросту 'громил, только на политической подкладке. Вербуются они из недоучившихся молодых людей, студентов, и т. п. Девиз их — крайний япоиизм, непременно сопровождающийся ревнивым обереганием чести японского государя и государства от иностранцев: Отсюда разные выходки против иностранцев и японцев, которые вздумали бы слишком уступать иностранцам. Теперь, впрочем, эта сторона деятельности если не совершенно устранена из программы “соси”, то, во всяком случае, стушевалась,— в настоящее время “соси” попросту за деньги терроризируют богатых людей или политических деятелей, заставляя их подавать голоса в пользу того, кто нанимает “соси”. Так вот один из таких довольно беспринципных и распутных молодых людей и принял крещение, предварительно, конечно, подробно выслушав учение. Вера так глубоко запала в его широкую натуру, что он сразу же переменился и из “соси” стал искренним последователем Христа. Чтобы порвать всякую связь с прежней своей жизнью и товарищами, он ушел на север, в Аомори, и там начал жить по-новому. Занятие себе он избрал разносную торговлю, разносил по домам материю и пр. Но это было, скорее, только поводом говорить язычникам о Христе или находить труж-дающихся и обремененных, которым бы можно было помочь. Придя в какой-нибудь бедный дом, наш христианин или оставлял им часть своей выручки или же, если было нужно, даром отдавал часть товара. Однажды приходит он в дом, а там жена с малыми детьми сидит и плачет над только что скончавшимся мужем. Денег у нее ни гроша, нечем обрядить покойника, нечем заплатить за могилу и похороны. Тогда Алексий достал свою единственную иену, купил на нее, что было нужно, заплатил, куда следует. Сам сделал гроб, сам выкопал могилу и сам же снес и похоронил покойника. Потом, продав товар, собрал кое-какие деньги, и отправил вдову с детьми на ее родину, к отцу'. Воскресный день свято им соблюдался, равно как и приезд священника. В таких случаях он бросал свою торговлю и всего себя предоставлял в распоряжение церкви. Пел и читал за богослужением, ходил со священником по домам христиан, исполнял разные поручения. Жизнь его и кончилась по-христиански. Простудившись, он схватил тиф и, напутствованный св. Тайнами, тихо скончался. Нечего и говорить, с какой скорбью рассталась с ним наша маленькая церковь в Аомори.

После вечерни я сказал поучение на текст: “Блаженны очи ваши, что видите, потому что многие пророки и цари хотели это видеть”. Говорилось о нашем призвании ко Христу лишь по одной милости Божией, без всяких заслуг с

нашей стороны; отсюда необходимость тщательно беречь этот незаслуженный дар, предпочитая веру и спасение всему на свете. Народу собралось человек 15. Всех верующих в Вакканай 28 человек с детьми, но из этого числа пятерых в городе не было. В метрике записано 35 крещений; из них 13 умерло или перешло на жительство в другие места, а четверо неизвестно, где находятся. В общем, церковь хорошая, хотя, по словам отца Николая, некоторые христиане заметно заснули, причиной этого служит, конечно, неумение катехизатора хорошенько обходиться с такими людьми, или неспособность вообще влиять на людей, а также и отдаленность Вакканай: море часто неспокойно, пароходы ходят иногда неправильно, не по расписанию, и отец Николай бывает только раз в год. Конечно, этого слишком мало для молодых христиан, да еще в таком торговом месте. Поэтому некоторые христиане тут же при мне стали жаловаться на редкие посещения “симпу” и просить его приезжать хоть дважды в год. Хорошо также, если бы катехизатор поменьше сидел около “хибаци” и побольше ходил по христианским домам; тогда и задремавшие, может быть, проснутся.

17 сентября.. Посетили здешних христиан, были в девяти домах. Вполне христианских семей только три (с На-касима четыре), остальные или наполовину христианские, или просто единичные христиане. В одном доме нестарый еще вдовец с малюткой-сыном, жена не особенно давно умерла христианкой, а мать-старуха до сих пор не слушается убеждений сына. Сын усердный христианин, за богослужением любит прислуживать, читать, хотя петь не в состоянии. Хочется ему и мать свою сделать христианкой, и говорит он ей о православной вере, разубеждает в ее Кваннон-сан; но старуха только отмалчивается, а во Христа не верует. Он к нам обратился с просьбой поговорить со старухой и во время беседы не сводил глаз с ее лица, надеясь, очевидно, увидеть хоть след интереса к вере и, печалясь, что старуха только улыбается и поддакивает. Для просвещения такой слушательницы, должно быть, необходима такая же старая “обаасан”, которая и могла бы ей изложить учение со своей особой точки зрения. Посе-

тили лачужку одного старинного христианина; его жена и двое детей — все христиане, хорошо крестятся и в церковь приходят довольно исправно. Несмотря на свою бедность, он выбран, как старший и один из лучших христиан, в "ги-юу” (увы, и у нас стараются выбрать богатых, невольно таким образом, воздавая дань духу мира сего). Есть еще хороший дом Сасаки: два брата живут вместе, жена старшего — дочь одного очень старинного христианина из Хакодате, доктора Яманака. Она рассказывала нам из своего детства, как тогда семья Яманака терпела за христианство. Умерла ее сестренка, негде было хоронить: на городское кладбище не пускали, а однажды вместе с другими христианами они должны были поспешно скрыться из Хакодате от официального преследования и убежали на русском военном судне на западный берег Езо, высадились недалеко от того места, где теперь стоит Отару.

В 8 часов вечера служили всенощную: завтра — воскресенье. Я служил, а отец Николай говорил проповедь. Собралось человек 18, из них шесть язычников (некоторые, кажется, из тех, что склоняются к слушанию). Поэтому и предметом проповеди о. Николай избрал необходимость для человека Богопочитания, потому что только с Богом человек может иметь вечную жизнь и свое истинное блаженство. Буддисты и синтоисты стремятся совершенно к тому же самому, что и мы, желают вечной, блаженной жизни в царстве небесном,— думают, что нирвана и есть именно это царство небесное, которого требует их душа. Между тем, нирвана не более, как внутреннее состояние человека, совершенно не имеющее отношения к загробной вечной жизни, синтоистический же ран, по точному исследованию ученых, только столица, местопребывание императора. Спрашивается, этого ли хотят верующие души? Говорил очень последовательно и умно, притом довольно просто, применяясь к слушателям.

Потом долго шла общая беседа; рассуждали. Назавтра мы собирались посетить христиан и в ближайших селениях. Нужно было ехать на самую оконечность мыса Соя, в деревушку Сири-усу в 8 ри (верст 30), и в Ко-етои в 2 ри отсюда. Христиане взяли на себя труд заказать нам верховых лошадей, причем о. Николай, не привыкший ездить на европейском седле, старательно подчеркивал, что лошади требуются смирного нрава и без дурной привычки бежать рысью.