Хакодате

ы отправились из Токио в 7 часов утра 5 августа нового стиля по северной железной дороге. До Аомори, портового города (на берегу залива того же имени) езды 25 часов. Первая половина дороги, почти до Сендая, идет по замечательно красивой и тучной равнине, которая просто поражает своим плодородием, — другая половина идет в местности уже не так густо населенной и не столь старательно возделанной. Часто встречаются обширные пустыри; здесь разводится японский скот, особенно лошади. По всему протяжению этой дороги рассеяны наши православные общины, разделенные между пятью—шестью священниками. Это самая значительная часть православной Японии. Есть небольшая община и в самом Аомори с катехизатором во главе. На этот раз мы никуда не заезжали: наша цель была далеко впереди. В субботу 6 августа мы были в Аомори в 8 часов утра. Отсюда 6—7 часов ходу на пароходе по заливу Аомори и Сунгарскому проливу до Хакодате. Пароходов ходит много, но лучшие, конечно, принадлежат “Ниппон Юсен Квайся” (Японскому Почтово-пароходному Обществу), которое содержит здесь ежедневные (иногда даже два раза в день) рейсы. На пароходах этих чисто, стол японский, но очень хороший, — можно заказать себе и европейскую пищу, только это не необходимо.

В 4 часа вечера в тот же день мы уже обходили характерную Хакодатскую гору, которая совершенно закрывает собою от моря рейд, а немного погодя поднимались по широким улицам города наверх, в верхний ярус хакодатского амфитеатра, где столпились кучей огромные здания различных миссий, а среди них из-за зеленой листвы скромно поднимался небольшой крестик нашей старенькой деревянной церкви. Хакодате — мать наших церквей. Здесь тридцать семь лет тому назад преосвященный Николай первый раз ступил на японскую почву, здесь крещены первые наши христиане, разнесшие потом весть о Христе по всей Японии. Теперешнее церковное место принадлежало прежде русскому консульству. Оно очень обширно, имеет много зелени, деревьев и цветов и было все застроено: был очень большой дом для консула, дома для секретарей, священника, доктора и пр. Рядом стоял морской русский госпиталь. Но сильный пожар уничтожил почти все эти постройки, остался только консульский храм, дом священника и еще кое-что. Опять строиться уже не пришлось: с переменой правительства и консул наш переехал в Токио, место же это занято нашей миссией. Храм и теперь еще цел, в нем собираются для богослужения хакодатские христиане. В уцелевших постройках размещены катехизаторы, священник и прочие лица, служащие церкви.

Прежде была здесь школа для детей без различия вероисповеданий, но теперь в Хакодате хорошо поставлены и правительственные школы, которые притом дают своим питомцам и определенные права. Наша школа, как не признанная правительством, конечно, этого давать не может. Поэтому за недостатком учеников (общий удел школ мужских всех миссий) ее, к облегчению миссии, оказалось возможным закрыть. Теперь осталась только школа шитья, в которой ученицы всегда есть. Зелень разрослась еще больше (некоторые деревья посажены преосвященным Николаем), деревья почти скрывают и храм, и дом священника (в нем есть и комната, в которой жил преосв. Николай). В общем получается впечатление оставленной помещичьей усадьбы: главного дома уже нет, сад запущен, двор порос травой, остался только приземистый флигель да разные постройки, в которых редко-редко покажутся признаки тихо протекающей жизни Все это остатки прошлого, полные пережитых дум, теперь будящие воспоминания. Много можно передумать, бродя и по нашему хакодатскому двору, под его тенистыми деревьями, около храма и домов. Вспоминается тихая незримая работа, думы, в которых зачиналась история православной церкви в Японии.

В настоящее время в Хакодате около 300 человек христиан. Крещено с основания японской церкви 1122 человека, более 200 из них уже умерли, человек 800 разбрелись по Хоккайдо и старой Японии. На место ушедших переселились христиане из других церквей, но, конечно, в гораздо меньшем количестве. Такую текучесть приходится замечать по всем церквам, и объяснить ее не трудно: скорее принимают крещение, конечно, те, кому менее к этому препятствий, кто не так связан окружающей обстановкой, а в таком именно положении и находятся люди, пришедшие в известный город со стороны. Вот почему их всегда много между принимающими крещение. Но пришельцы так же легко и оставляют место своего временного поселения. Конечно, в видах распространения христианства такая текучесть полезна, зато для частной церкви от этого немало урона, хотя бы в одном том отношении, что временные жильцы не могут так радеть о церкви, не так охотно и щедро жертвуют на ее нужды и пр. Хакодатская церковь, впрочем, имеет в себе и довольно зна-

чительное постоянное ядро старых христиан, некоторые из которых приняли крещение еще от самого преосв. Николая (таких, правда, уже очень немного) и от архимандрита Анатолия. Они держат церковь собою, хранят церковные обычаи, которым они могли научиться от русских миссионеров, почти постоянно живших здесь. Особенно это нужно сказать о женщинах, которые, как и везде, усерднее к церкви и богомольнее мужчин. Женщины составляют здесь братство, собираются три раза в месяц для взаимного 'назидания, сообща жертвуют на церковь, помогают бедным и пр. Богослужение совершается в храме более исправно и с большим соблюдением церковного устава и разных православных обычаев, чем где бы то ни было в Японии. Небольшой храмик, конечно, уже стар, но еще долго послужит, да и перестраивать его не хочется: это родоначальник японских храмов. У него есть и колокольня, с которой всегда раздается звон перед и после богослужения. Колокола же отлиты во время оно самим преосвященным Николаем (конечно, при помощи японца-литей-ного мастера), отлиты на век: стенки толстые-претолстые. От этого звук получается, может быть, и не такой, какой мог бы получиться, зато то они прочны и дороги для японской церкви по воспоминаниям.

Помолившись с христианами в тот вечер и на следующий день (воскресение) за обедней (причем проповедь говорил оба раза сам владыка), устроив кое-какие церковные дела, мы вечером, провожаемые священником и христианами, перебрались на пароход той же почтовой компании. Он выходил в Неморо ровно в полночь. Была ясная лунная ночь, спать не хотелось, и мы долго любовались восхитительным видом ту-майного рейда и города с его разноцветными огнями, тихонько шумевшего под сенью горы.

Неморо

ИУ есь следующий день 8 августа мы благополучно шли

Лг на нашем “Муцу-мару". День был- ясный, море спокойно, хотя это и был уже Великий океан. В полдень миновали Эримо-заки, мыс, лежащий приблизительно на половине нашего пути. На пароходе в первом классе только и было нас двое. Был еще европеец, должно быть, пассажир второго класса. Он почему-то нас сторонился, так заговорить и не пришлось. После узнали, что это баптистский миссионер, которой ехал в объезд острова Езо и, кажется, к айносам. Баптисты вообще не особенно нас долюбливают, может быть, даже меньше, чем католики. Впрочем, в личных отношениях, конечно, никакой неприязни не обнаруживается. Всего лучше относятся к православным епископам высокоцерковной партии, иной раз они уже слишком настойчиво стараются убедить и наших:, и своих христиан, что вера у нас с ними одна. Между прочим, узнав, что в Корее основывается наша миссия, один из тамошних англиканских миссионеров выражал в миссионерском журнале свою радость по этому поводу: придут-де наши союзники.

Утром 9 августа, я рано вышел на палубу, надеясь скоро увидать и Неморо. Но не видно было ничего, море покрыто было легким туманом, пароход шел самым тихим ходом, меняя несколько раз курс и иногда останавливаясь. Было совсем свежо, несмотря на лето. “И что они тащатся черепахой? Неужели и в своем-то море дороги не знают?.”—' досадовал я, ежась от холода в своем летнем подряснике. Вскоре забелел бурун слева, это подводная скала, ее-то, должно быть, и искали. Пароход сразу же прибавил ходу, и через несколько времени показался длинный и низкий мыс с белым маяком на конце. Это одна из развилок, которыми оканчивается восточный угол Езо. Пароход должен пройти между оконечностью мыса и небольшим островком (здесь много их рассыпано кругом); проход очень узкий и при туманах очень опасный. Из-за одного этого места (Но-сяпу, по-айносски) иной раз приходится сидеть в Неморо по нескольку дней. На этот мы раз прошли благополучно, полюбовавшись на какой-то пароход, в виде поучения сидевший крепко на скале немного справа. Он, говорят, сел несколько дней тому назад., поэтому наши кормчие и были особенно осторожны. — Отсюда не более полутора часов до Неморо. Все время шел довольно низкий, зеленый берег, почему-то напомнивший мне берега около Одессы. На нем было как-то пусто: ни жилья, ни деревьев. Да и могут ли они расти на этом мысе под постоянно бушующими ветрами? Но вот и деревья, а вслед за ними и самое Неморо, однообразная, неопределенная масса серых домиков. Не видно ни церквей, ни других каких-либо выдающихся зданий, которые так красят европейские города. Мы вошли на небольшой рейд, слегка прикрытый островком. В ветер здесь, конечно, очень плохо.

Скоро подъехал на лодке полицейский, осмотрел наши паспорта, записал в книжку. За ним пошли и другие посетители. На большой лодке приехали о. Игнатий с катехизатором Моисеем Минато и несколькими христианами. Первый был в подряснике с цветным поясом (наша официальная одежда здесь), а второй, еще не старый человек, но уж с седыми волосами, для торжества облачился даже в настоящий черный сюртук. Катехизатор этот не отличается особенной ученостью, поэтому не гонится за какими-нибудь красноречивыми поучениями, но пользуется очень хорошей репутацией и как человек, и как проповедник. Особенно любят его в ближней деревне, где большая часть христиан и обращена ко Христу благодаря его усердию. О. Игнатий здесь человек еще новый: служит не более полутора лет. Родом он из-провин-ции Циба около Токио, а на службе был до сих пор в Киу-Сиу, самом южном и самом теплом из японских островов. Он с удивлением рассказывал нам, как у них в Неморо замерзает гавань, да не как-нибудь, а настоящим мостом, даже ходить по льду можно. На довольно примитивном моле нас ожидала целая толпа христиан. Многие из них в первый раз видели Владыку, а может быть и вообще иностранных священников. Все еще издали начали кланяться. Приняв же нас на берег, все стали подходить ко Владыке за благословением и потом всей толпой, захватив наши вещи, повели нас в гостиницу, лучшую в городе, которая и стоит тут же, на берегу. Здесь мы должны были принарядиться, а христиане все ушли в церковной дом, где предполагалась настоящая встреча.

Мы надели рясы, Владыка панагию, я крест, и, в сопровождении о. Игнатия, отправились по улицам города тоже в церковный дом, находящийся почти на самой окраине. Улицы прямые, широкие, постройки не так воздушны, как в старой Японии; несколько, пожалуй, напоминают наши. Вся середина города назад тому года два выгорела, и теперь стоит застроенной только наполовину. Вообще город, очевидно, засыпает, падает. История его весьма характерна для здешних городов. Лет 20 тому назад это была маленькая, невзрачная айносская деревушка в несколько хат с одним—двумя десятками японских жителей; лет пять тому назад это был весьма шумный, деятельный город, привлекавший к себе народ со всей Японии и быстро богатевший. Теперь его история кончилась: рыба перестала ловиться, и делать в Неморо больше нечего. Торговля затихла, народ ушел, теперь это глухой городок, наполовину уже пустой и все еще продолжающий пустеть.

Наш церковный дом, как я сказал, стоит на окраине города. Это очень хороший новый домик, нарочно построенный для этой цели христианами. На нем есть и деревянный восьмиконечный крест. Земля нанимается, причем хозяин, брат одного из христиан, язычник, берет только половину платы. Скептики, впрочем, говорят, что ему все равно не пришлось бы эту землю сдать никому, так как город запустел. Внутри дома очень чисто, везде новые “татами" (толстые циновки). Вход прямо в обширную комнату, где обычно собираются христиане, направо квартира о. Игнатия, куда недавно переехала с родины и матушка с тремя детьми. Налево молитвенное помещение. Это очень большая комната с высокой солеей, огороженной резной решеткой. На солее престол, жертвенник. По стенам висят очень хорошие иконы, писанные уже в Японии. Иконостаса еще нет, да пожалуй, для начинающих христиан гораздо поучительнее без иконостаса. — Они могут таким образом видеть совершение величайшего из таинств.

Отец Игнатий облачился в фелонь и начал обедницу. Пели несколько ребят под управлением усердного Моисея (катехизатора), который, признаться, больше всех и рознил. После обедницы владыка надел эпитрахиль и омофор, сел на табурет и обратился к христианам с поучением. Темой его были начальные слова молитвы Господней: “От-че наш”. Мы постоянно должны радоваться, ибо знаем истинного Бога, нашего Небесного Отца. Что может быть выше и чище этого неоценимого счастья? Но будет ли наша радость совершенна, если в ней не примут участия наши близкие, наши братья, окружающие нас? Поэтому, благодаря Бога за себя, будем стараться и наших неведущих братьев просвещать истинным светом, чтобы и они приняли участие в нашей вечной радости. Это долг наш, долг любви и благодарности. — Христиане все сидели на полу, чинно сложив руки на коленях и наклонив голову. Большинство было из соседней деревни Вата, городские разъехались по разным промыслам: время было горячее для рыболовов. Зато ребята были очевидно все в наличности, целый угол был занят ими. Владыка после проповеди и обратился к этому углу, и начал их испытывать в знании молитвы “Отче наш”. Задача была не особенно легкая, так как ребята ужасно стеснялись невиданного ими иностранца и старательно отодвигались в задние ряды. Впрочем, некоторые выходили и довольно порядочно читали молитву. По этому поводу преосвященный долго беседовал о долге родителей воспитывать своих детей в вере и страхе Божием, об ангелах-хранителях и пр. От чтения молитв естественный переход к пению. Владыка похвалил Моисея за старание, но все-таки сказал, что можно петь и еще лучше. Чтобы научиться так петь, надо купить фисгармонию для спевок. Тут же решили и это дело: фисгармония стоит 20 иен, 15 жертвует преосвященный, а остальное должны доложить уже сами христиане. Это, конечно, было принято очень охотно. Бог даст, на следующий раз мы услышим совсем хорошее пение. Далее приступили к просмотру здешней метрики. Всего крещений было здесь 206 (за все время существования церкви); но из них 145 человек умерло или переселилось куда-нибудь в другое место, 10 человек ослабело и к церкви уже не имеют отношения, 7 — неизвестно где и в каком состоянии. Теперь в самом городе, не считая деревни, 62 человека, вместе с пришедшими сюда из других церквей. — Церковь эта прежде была очень состоятельная; по рассказам, на один “симбокук-вай” о Рождестве тратили по 50 и более рублей. Тогда был построен и молитвенный дом. Но общее обеднение распространилось и на христиан: многие из них тоже разорились, многие переселились в другое место. Прежнего достатка в церкви нет. А это, в свою очередь, не могло не отразиться и на церковной жизни, в ней нет той живости, как прежде. На вопрос “Есть ли “симбокуквай?” нам конфузливо отвечали, что нет. А причина самая простая: тратить на угощение по 50 иен теперь уже никто не в состоянии, а устраивать по-бедному стыдно. Преосвященный по этому поводу говорил о том, как нужно христианам собираться и для чего: не угощение должно быть целью, а взаимное назидание, чисто церковная, братская любовь. Поэтому такие собрания нужно устраивать как можно проще, чтобы богатому нечем было кичиться перед бедным, а этому стыдиться перед богатым. В наших церквах есть прямо даже правило не тратить на симбокуквай больше известной, очень ограниченной суммы, иногда всего несколько иен; притом на угощение расходуется не хозяин дома, где бывает собрание, а сами же гости. Это нужно соблюдать и здесь. Тогда из-за бедности не будет повода лишаться этих весьма полезных для оживления церковной жизни собраний. — Беседа эта прошла далеко за полдень, потом мы пошли со священником в свою гостиницу обедать, а христиане разошлись по домам.

Остаток дня прошел в посещении христианских домов. К сожалению, как я уже говорил, очень многих христиан не было дома: разъехались по рыбным промыслам, кто на Курильские острова, кто куда. Мы посетили только 14—15 домов. Между прочим, были у одного адвоката Филиппа Егуци, давнишнего знакомого Владыки. Это было еще в самые первые времена японского христианства. Преосв. Николай только что поселился в Токио, не был еще и епископом. Тогда Филипп был учеником в катехизаторской школе, в которой преподавателем и был один Владыка, других миссионеров тогда еще не было. Часов с восьми начинались в школе уроки и шли, с небольшим перерывом около полудня, едва не до вечера. Вечером же, когда стемнеет, Владыка отправлялся на катехизацию, куда-нибудь на другой конец города, где нанимался или просто кем-нибудь уступался дом для этой цели. Там собирались желающие слушать учение, Владыка им и проповедовал, обычно следуя порядку Символа Веры (по “Зеркалу Православия” св. Димитрия Ростовского). Народ был, по большей части, небогатый, занятой, поэтому могли собираться только после своих дневных занятий поздно вечером. Путешествие ночью по пустырям, которыми изобиловало тогда Токио (только что упразднено было сегунство, многочисленные дворцы “даймео” были откуплены правительством и снесены), да еще для иностранца было далеко не безопасно. Вот ученики катехизаторской школы и решили приставить к епископу своего рода стражу, которая бы сопровождала его в ночных путешествиях. Таким стражником, как наиболее сильный, и назначен был наш Филипп. Сам он впоследствии катехизатором, кажется, не был, и если был, то недолго; теперь он адвокат. Между прочим, японские адвокаты отнюдь не скрывают своей принадлежности к христианству, равно как и доктора (по крайней мере, некоторые), и это не только не препятствует их занятию, но даже доставляет больше практики; народ привык ожидать от христиан больше честности, добросовестности, чем от своего брата, язычников. Репутация очень хорошая, дай только Бог, чтобы от этого пришли к сознанию истины самого нашего учения.

Обходя христианские дома, получаешь некоторое представление и о всем вообще состоянии здешней церкви. Признаться, церковь Неморо удовлетворительного впечатления не произвела. Есть, конечно, очень хорошие христиане, усердные к церкви, исправно посещающие Богослужение, хорошо, по-христиански, воспитывающие своих детей, но очень много и ленивых, как-то опустившихся. Много, конечно, влияет на их состояние их обеднение, особенно после прежнего достатка. Во многих домах только половина семьи христиане, остальные еще язычники. Это тоже признак не особенно хороший: конечно, принуждений или чего-нибудь в этом роде не допускается, только искренне верующий делается христианином, но хороший христианин уже самим примером своим, своим постоянным исповеданием веры должен влиять на своих родных и обычно приводить их в церковь. Поэтому в хорошей семье обычно все христиане. Впрочем, в неморской церкви то хорошо, что христиане довольно исправно исполняют долг причастия св. Таин. Из 62 человек более сорока человек исповедников, а кроме них немало, конечно, и младенцев!.