Остров Езо
!Г1еРе0СВЯ1еенный Николай давно собирался посетить гоЯ Я род Неморо и особенно курильцев, бывших русских подданных, живущих теперь на о. Сикотане. Это едва ли не единственный уголок Японии, который до сих пор остался непосещенным, хотя бы проездом. Летом этого года (1898) желание можно было исполнить, причем Владыка взял в спутники меня. Это, вместе с тем, было и началом моего действительного служения Японской церкви. Прежде чем переписывать свой путевой дневник, скажу несколько слов об острове Езо, на северо-восточном конце которого стоит Неморо.
Этот большой и богатый остров многим напоминает нашу Сибирь. Он так же невозделан, также обещает многое в будущем. Его климат также слывет между японцами за суровый, даже береза есть в изобилии в его девственных лесах. По политическим правам остров этот еще не уравнен с остальными частями империи, только в самое последнее время говорят о предоставлении избирательных прав старым городам вроде Хакодате. До сих пор он только еще колония, управляемая по особым законам. К довершению сходства с Сибирью, здесь находятся главные японские тюрьмы, сюда с давних пор идет избыток населения старой Японии.
По условиям жизни, характеру населения и прочего остров можно разделить на две весьма непохожие друг на друга области: прибрежную, довольно узкую полосу (с которой одинаковы по условиям жизни . и промыслам Южно-Курильские острова) и всю внутренность острова. Побережье Езо и Южные Курильские острова давно заняты японцами-рыбаками. Море кругом изобилует рыбой, морской капустой, устрицами и пр., что служит предметом выгодной торговли со старой Японией и с заграницей. Неудивительно, что предприимчивый народ стремится к этим краям. Теперь побережье почти непрерывно все застроено рыбачьими избушками, промысловыми сараями, поселками и целыми городами. Все это носит на себе печать временности, непрочности. Промыслы, конечно, стоят большую часть года запертыми, пустынными, оживают только на время ловли. Города же и поселки всецело зависят от моря. Есть рыба, не пропадает на взморье капуста и устрицы, есть и народ в этих городах, бойко идет торговля, на улицах шумно и людно, гавань полна рыбацких судов. Но вот почему-нибудь прекратился на несколько лет, а может быть, и навсегда улов рыбы (как, напр., в Неморо теперь), городские богачи разоряются, промысла стоят без дела, город затихает, хиреет, население его рассеивается. Исключение представляют только местности на юго-западном конце, можно сказать, хвосте острова, где находится Хакодате: там японцы живут уже давно оседлой жизнью, тамошние города не зависят в такой степени от рыбной ловли, поэтому уже успели сложить свой собственный быт, дать своим жителям особый определенный характер, столь же может быть, определенный, как и города старой Японии. Но это только на юго-восточном побережье.
С настоящей Сибирью мы встречаемся во внутренней области Езо. Обширные равнины и горы покрыты еще не тронутым, вековым лесом, где не редкость встретить и нашего знакомого медведя. Богатая почва равнин ждет еще земледельца, который бы расчистил ее и возделал. В недрах гор лежат нетронутыми минеральные богатства, особенно много, говорят, каменного угля. Наконец, и сам лес мог бы служить предметом обогащения, если бы были какие-нибудь средства переправлять его к морю. Среди этих дремучих лесов кое-где живут прежние обитатели японских островов — айны, бедное, забитое племя, которое кое-как влачит последние дни своего существования. Айны не выше японцев ростом, с большими, красивыми глазами, как-то кротко смотрящими из-под густых, черных бровей. Мужчины немного напоминают наших мужиков, у них длинные волосы и большие, широкие бороды, скрашивающие монгольские черты их лица. Женщины имеют странный обычай наводить себе темно-синей краской усы. Лачужки их невзрачны, сами они грязны и ленивы, как и все вообще охотничьи народы, более любят брать от природы готовое, чем трудиться над возделыванием ее. К земледелию особенной склонности они не обнаруживают, хотя правительство и старается всячески их к этому приучить. С японцами айны (или наоборот) как-то не сходятся, взаимных браков, вообще говоря, мало. Разделенные по острову на отдельные племена, удаленные одно от другого, айны, естественно, обречены на вымирание. Число их, действительно, с каждым годом уменьшается. Из христианских миссий, работающих в Японии, на этот народ обратила особенное внимание миссия англиканская, в частности, миссионер Бачелер, до сих пор здравствующий. Он составил для айнов азбуку, завел для них школы, где, сначала на ай-носском языке, а потом на японском, обучает их вере и всему необходимому. Нечего и говорить, какое это благодеяние для племени. Благодаря ему многие становятся христианами и несколько поднимаются над низким уровнем их охотничьей, полудикой жизни.
Японское население внутри острова тоже еще не многочисленно и довольно рассеяно. Но колонизация, особенно в последнее время, идет усиленно и систематично. Изданы даже особые книги с прекрасными фототипическими картинами, в них описывается богатство острова, его еще незанятые земли, рудники, рыбные ловли, политические права, климат, вообще все условия тамошней жизни, с указаниями, куда и к кому обратиться, если пожелают переселиться. Правительство позаботилось разбить доступную обработке землю на участки по 10 тысяч цубо (цубо равняется приблизительно 36 квадратным саженям) и предлагает эти участки даром всякому желающему. На двадцать лет поселенцы свободны от податей, через десять лет участок становится собственностью земледельца (впрочем, с некоторыми ограничениями на первое время относительно права продажи и передачи земли). Можно занимать и более одного участка, ограничений на этот счет, по-видимому, нет, только обязательно нужно
занятую землю расчистить и обработать. Участок, не разработанный или заброшенный, после известного срока отбирается в казну и может быть получен во владение кем угодно. Конечно, и тут есть исключение: некоторые аристократические фамилии, которые землю не обрабатывают и сельским хозяйством не занимаются, тем не менее владеют чуть не целыми губерниями, раздавая участки уже от себя и в свою пользу.
Поселенцы на остров идут довольно охотно: в старой Японии становится тесно. На новом месте предстоит им труд громадный. Их будущая нива покрыта непроходимым девственным лесом. Хорошо еще, что прорублены везде просеки и устроены более или менее сносные дороги-тропы. Необходимо свалить весь этот девственный лес своими руками, убрать его тоже без посторонней помощи. Да и убрать некуда и не на чем, его тут же на месте сжигают, хотя и это нелегко с домашними средствами: какой-нибудь столетний великан не скоро поддается и огню. Поселенцы на первое время строят себе из соломы дом-лачужку, чтобы можно было, при неудаче, бросить и уйти без особенных убытков. Зимой в этих лачужках приходится мерзнуть: климат немногим теплее сибирского. Многие не выдерживают всех этих бедствий и непомерного труда и, отчаявшись когда-нибудь видеть более ясные дни, возвращаются на родину в полном разорении и разочаровании: дома тоже уже все продано и истрачено. Зато те, кто перетерпит, начинают жить хорошо, труд и лишения вознаграждаются. — На таких же условиях раздаются различные копи, минеральные источники и пр., открывший может хлопотать и получает право на владение и разработку. Чтобы ускорить колонизацию и несколько помочь военному бюджету, правительство завело было военные поселения, думая, что насаждает казачество. Каждая семья, обязавшаяся выставлять одного солдата (отец, после отца сын, внук и т. д.), получает участок земли и даже готовый домик на нем, податей за это не берется, несколько лет выдается даже субсидия. Но эти поселения, говорят, не удались и, кажется, близки к закрытию.
Если назвать такие военные или простые поселения деревней, точного представления о них не получится. Дома стоят каждый на своем участке, следовательно, на расстоянии 50, а иногда и 100 сажень один от другого. Вы едете прямой, как стрела, дорогой, по сторонам густые заросли чередуются с только что вспаханной новиной, на ней торчат высоко, на сажень и более, срезанные пни дерев-великанов, между ними пробиваются всходы (родится здесь ячмень, кукуруза, просо, гречиха, пшеница, пробуют сеять и рис и, говорят, в иных местах урожай хороший), то и дело валяются огромные, кое-как обрубленные стволы, которых убрать не под силу хозяину, видны курящиеся костры, жгут лишний лес. Тут же где-нибудь ютится и невзрачная лачужка поселенца с ее соломенной крышей, с грядками овощей, с цветником. Далее, сквозь заросли из-за золотистых подсолнечников выглядывает соседний двор. В военном поселении порядка, конечно, больше: дома также далеко один от другого, но уже несколько выровнены в линию, к каждому ведет с дороги прямая тропинка, иной раз на дорогу выходят и ворота с толстыми столбами (леса здесь жалеть не приходится). Если деревни, которые так тянутся на 15, на 20 верст. В каждой деревне есть свой “сигай”, т. е. то, что можно назвать деревней в собственном смысле: здесь домики собрались в улицу, живет жандарм, стоит нечто вроде волостного правления, почта, кузница, есть лавки, мастерские и несколько гостиниц или постоялых дворов. Это административный и общественный центр деревни, около которого группируются окрестные земледельцы, этому поселку присваивается собственное имя деревни, отсюда ведется счет расстояний и пр.
Для нас эта колонизация интересна, в частности, в том отношении, что сюда переселяются многие из наших христиан с островов старой Японии. В рыбацких поселках или в деревнях иной раз образуется церковь, которая уже от себя начинает распространять влияние на окружающую среду. Условия же такого влияния на Езо, можно сказать, весьма благоприятны. Приходят сюда выходцы разных провинций, с разных концов Японии, селятся они рядом, образуют одну общину. От этого, во-первых, нет здесь такого разнообразия в говорах, крайности, провинциализмы, естественно, сглаживаются, а во-вторых, нет здесь такого связывающего влияния среды, преданий, как это во всех старых городах и селах.
Здесь каждый себе господин, соседи ему не указ. Получается своего рода Америка на японский лад. Оттого и перемена веры никого не удивляет, не вызывает ненависти или пре следований. Никто не имеет ни права, ни желания навязывать своих обычаев или своего образа мыслей другому. Для христианской проповеди — одним препятствием меньше. Впрочем есть и оборотная стор°на. Тяжелая борьба с приро-лишения, какими сопровождается первое гюселение сюда,_с другой ттороны , общая погоня за работой , за нажи
вой, при видимой возможности каждому скоро разбогатеть на промыслах или рудниках, все это многих совершенно отвлекает от вопросов духовных, не располагает к слушанию проповеди. Земледельцы, впрочем, как и в России, более близки к вере и более в ней постоянны, чем рыбаки и рабочие на фабриках. Теперь, по словам некоторых, на острове Езо нет местечка, в котором не было бы христиан. Некоторые из них неизвестны священнику, таких нужно отыскать. Иной раз совершенно неожиданно железнодорожный собеседник оказывается православным христианином, тут же, конечно, узнается от него, где он принял крещение, где теперь живет и все остальное. Иной раз местопребывание христианина известно, но священник до сих пор не может добраться до его села. Вообще нужно сказать, что остров Езо обещает для христианства очень многое, может быть, гораздо больше, чем
области старой Японии, где господствуют разные предания.
В церковном отношении остров Езо разделен на три прихода. Один священник живет в Хакодате и управляет небольшой общиной этого города и пригородной деревни Арикава.
Второй священник живет в главном городе всего Езо — Саппоро, где находится все высшее управление колонией. К этому приходу принадлежит, собственно говоря, все Хоккайдо, как называется остров на официальном языке. Приход получился очень обширный по пространству и по количеству христианских общин. Причина такой несоразмерности в том, что хакодатские христиане несколько содержали церковь на свой счет, т. е. платили жалованье священнику, расходовались на отопление и освещение храма, мелкие ремонты, миссия давала содержание катехизаторам, несла все земельные и пр. сборы за место и производила капитальные поправки в церковных
зданиях, если такие поправки были нужны. Чтобы поощрить и других христиан к таким жертвам на церковь, для хакодат-ских христиан и дан особый священник. Третий священник живет в Неморо, на северо-восточной оконечности острова, там, где к нему примыкает гряда Курильских островов. Приход этот тоже небольшой по количеству христиан, но очень разбросанный. К нему принадлежит Неморо с военным поселением Вата (недалеко от города), Кусиро, город на южном берегу острова, куда нужно ехать из Неморо верст 160 верхом на лошади через горы. Есть, конечно, и морской путь, но пароходы из Неморо весьма редко, случайно только, заходят в Кусиро; чтобы попасть туда, необходимо сначала проехать мимо Кусиро в Хакодате (около полутора суток) и потом уже вернуться в Кусиро (сутки). К этому приходу относится и остров Сикотан с живущими на нем православными куриль-цами. Собственно, для этих последних и решили прошлый год определить особого священника в Неморо. Сикотан лежит от Неморо миль на 60, на пароходе приблизительно 8 часов ходу. Но пароход ходит туда три и даже два раза в месяц, притом если не помешают туманы — а туманы в этих морях некоторые месяцы бывают почти постоянно. Кроме этих, столь трудно достижимых главных мест, о. Игнатий (священник Неморо) заведует всей вообще северо-восточной частью Хоккайдо и Курильскими островами: кое-где по поселкам живут христиане, по одному и по двое, их необходимо по возможности от времени до времени посещать. — Целью нашей настоящей поездки и был этот новый, недавно образованный приход отца Игнатия Като.