Тюрьма и копи

сентября. Утром приходил Яков, поговорил с полчаса * и ушел на должность: он служит в механическом отделении на здешней станции. Обещался хорошенько расспросить про адрес Сато, чтобы отец Николай в следующий раз мог без труда найти его. Как видите, здесь иногда приходится в буквальном смысле отыскивать блуждающих овец,. Иной и хороший христианин, но или не догадается известить сам о себе местного священника, или, что редко, хорошенько не знает, к чьему приходу принадлежит город, в котором он поселился. И вот живет без священника. От этого помаленьку может охладиться его вера и привычка к церкви. Окружающая языческая среда обладает замечательной засасывающей силой, ведь эта среда родная христианину по национальности и всему прошлому: устоять одному против нее трудно. Есть в такой отчужденности и еще опасность, свойственная, наверное, только японской церкви. Крещение здесь совершается исключительно священниками и только в смертной опасности дозволяется крестить катехизатору и вообще христианину (первому, впрочем, дозволяется совершать оглашение). Христиане наши усвоили это буквально. Поэтому, живет кто-нибудь из них в глуши, куда священник никогда не заглядывает, родятся у него дети, растут, становятся большими, но ни разу не подвергаются смертельно опасной болезни. Так они и остаются некрещенными. А раз дитя, тем более взрослое, еще не крещено, на него и смотрят, как на язычника, даже и молитве путем не обучают. Далее, идет языческая правительственная школа. После бывает очень трудно с такими детьми; если же родители умрут, то дети и совсем остаются в язычестве. Поэтому священникам и внушается никогда не забывать этой своей главной обязанно

сти, для которой и Христос на землю пришел.

В 9 часов утра выехали по небольшой ветви в горы, на

станцию Поронайбуто. Ветвь эта сделана для провозки каменного угля, богатые залежи которого разрабатываются недалеко от упомянутой станции. Мы ехали широкой зеленой долиной, направо — горы, покрытые густым, слегка уже желтеющим лесом, налево — извивается речка по своему неров-

ному руслу, за ней зеленые луга, а там опять лес и горы. Подъезжая к станции, мы еще издали заметили небольшую группу женщин и детей в праздничных костюмах. Это были наши христианки, пришедшие нас встречать. С ними был и катехизатор Поликарп Исии, с месяц тому назад перебравшийся в эту церковь. После первых приветствий и благословения мы отправились всей толпой в церковь. Идти нужно было через речку к противоположному краю долины, где, верстах в двух от станции, по склону горы серели большие деревянные здания и высокая такая же стена правительственной тюрьмы, а под ней в один порядок вытянулся поселок Ицикисири. Поселок этот сравнительно небольшой, всего домов в 200, занят по большей части служащими в тюрьме и вообще имеющими к ней какое-нибудь отношение. Кроме того, в особых казармах или бараках живут до 150 семейств тюремных надсмотрщиков.Православных здесь семь домов и из них шесть принадлежит надсмотрщикам (в том числе двое холостых живут в общежитии при другой тюрьме на расстоянии одного “ри” отсюда]..

Церковный дом наш внешностью поразить не может: в длинном бараке (“нагай", по-японски) нанято помещение, назначавшееся для лавки. Конечно, это крайне неудобно и непредставительно, но других домов здесь почти нет, постройка тюремная; строить для этой маленькой церкви особый “квайдоо” еще рано: пять семей и двое холостых человек, с их скромным содержанием, не в состоянии предпринять такую постройку. В небольшой комнатке висит несколько икон, перед ними богослужебный столик с деревянным самодельным трехсвечником. Вот и все убранство. В той же комнате живет и катехизатор со своей молодой женой (дочерью сап-пороского Григория Абе) и ребенком. Я отслужил обедницу. Пели катехизатор с женой, а потом стали подтягивать и кое-кто из предстоящих. Собралось с детьми человек 12—13, присутствовали все женщины и трое мужчин, не пришла только старая и глухая “обаасан”, мать одного из надсмотрщиков, да все, кого задержала служба (всех христиан здесь без катехизаторской семьи — 19 человек). Детей школьного возраста здесь всего два мальчика, да и те недавно пришли сюда вместе с их отцом Аароном Оно. Есть еще девочка Ольга,

дочь язычников; она наслышалась о Христе от здешних христианок и стала усиленно просить своих родителей позволить ей быть христианкой. Родители ей, наконец, позволили, и девочка, выслушав оглашение, теперь стала христианкой. Только она до сих пор еще не миропомазана: когда все было готово ко крещению и собрались все, кого следовало крестить., с девочкой вдруг случился не то припадок, не то обморок. Отец Николай поспешил преподать ей только крещение больных, а миропомазать почему-то не собрался. Теперь Ольга неопустительно ходит в церковь, дома у нее есть и иконка, я молитвенник. Бог даст, будет хорошей христианкой, да и родителей своих приведет ко Христу — примеров таких много в истории миссии.

Я говорил поучение приветственное и на дневное Евангелие (Мф. XII, 48—50), о величайшем счастье для христиан быть присными Богу. После проповеди пошла простая беседа о воспитании матерями детей, о приучении их к молитве с самых первых моментов их мало-мальски сознательной жизни, говорили и о “симбокуквай”. Впрочем, “симбокуквай” здесь и невозможно собирать регулярно: мужская половина населения на службе с трех часов утра и до вечера, только очень редко выпадает им льготный денек, но тогда они и без всякого симбокуквай собираются вместе и беседуют. Церковь живет действительно одной семьей, чему немало способствует и одинаковость их службы, да и возраста. Все они люди лет 25—30, все почти надсмотрщики, живут в казенных бараках за общей стеной. Всегда есть возможность видеться, поговорить, у христиан же среди язычников и без того всегда устанавливаются более близкие отношения. В церковь ходят больше женщины, да от мужчин этого и требовать нельзя, так как служба исключений не допускает. Метрики здесь еще не завели, хотя было уже и 15 крещений, которые и записаны у священника в записной книжке. Из этих 15 семь человек умерло или переселилось, а один совершенно ослабел, даже говорят, будто опять перешел в буддизм, стал идолопоклонником. Был он рабочим на кузнице у Александра Абе, тогда и принял крещение, должно быть, обучили его невнимательно, и он крестился больше из желания угодить хозяину. Конечно, попади он и после в христианский дом, он до сих пор был бы в церкви и постепенно окреп бы в христианстве, один же устоять против мира не мог. Всех с пришедшими — 19 человек, если же считать семью катехизатора, то 22. Среди знакомых и сослуживцев наших христиан есть и желающие слушать учение. Бог даст, со временем и они придут в эту общину.

Кончив свой запоздалый обед в гостинице, где остановились, мы решили идти в Поронай, в угольные копи, у нас там есть человека два христиан. Туда ведет железная дорога, но поезд уже ушел (единственный в день), и потому мы должны были идти пешком; расстояния от Ицикисири верст шесть, все в гору. Проходя городом, видели небольшой деревянный выкрашенный белой краской квайдоо так называемой “Христовой Церкви” (самостоятельной японской, которая есть и в Саппоро). Домик очень хороший, просторный, с виду человек на 50 и более. Но теперь собраний нет, и он стоит пустой, предполагается даже поместить в нем правительственную школу. Вообще в Ицикисири инославию как-то не везет: есть только единицы верующих: католик, несколько протестантов разных исповеданий, к которым от времени до времени и приезжают их пасторы или священники.

Мы прошли до станции, а потом по полотну железнодорожной ветви направились по довольно узкому ущелью, поросшему лесом. Идти нужно одно ри до “си-гай” — селению или городу, которому и присвоено название Поронай. В ущелье, со всех сторон сдавленном высокими и крутыми горами, стоят какие-то бараки закоптелые, черные от сажи, должно быть, прежде это были просто склады для каменного угля, а теперь превращены в казармы для рабочих. Мы проходим мимо и сквозь прорытую гору вступаем в другую часть города, где находятся копи в собственном смысле. Там по крутым скалам нагромождены один на другой огромные сараи для угля, по разным направлениям положены рельсы для ручных вагончиков. Мы идем мимо почернелой товарной станции — места нагрузки добытого угля. Кругом в горах видны зияющие отверстия пробных или уже отработанных шахт, — крытые ходы с рельсами. Далее по горе в страшной тесноте и грязи лепятся кое-как сколоченные хижины рабочих. Улицы кривые, узкие, заваленные всякой дрянью. Тут же дымят не-

большие жаровни, на которых оборванные жены рабочих варят обед. Угольная пыль, густым слоем насевшая на всем, всему придает еще более мрачный и грязный вид. А рабочие себе празднуют свой “бон”, из покривившихся лачужек слышны нестройные песни, немузыкальное бренчание сямусен, по улицам — полунагие фигуры пьяных с красными лицами и выкатившимися глазами. Вот притон! Становилось как-то скверно на душе при виде такого крайнего животизма, до которого может довести человека ежедневная гнетущая нужда и беспросветный труд из-за того, чтобы не умереть». '

В одном из таких домов, но только несколько больших размеров, и живет наш христианин -Павел Окатй. Тут у него и общественная ванна, и лавка, едва ли не единственная в городе. Постоянная толчея, постоянные посетители. Какой-то дяденька, должно быть, после ванны, почивал в приемной комнате, — подозрительная краснота лица давала основание думать, что он легко не проснется, а проснувшись, не скоро придет в себя. В старые годы Павел был хорошим христианином и даже “ги-юу”, старостой или старшиной в одной из токийских церквей. Лет 12—13, как перебрался сюда и теперь, увы, видимо — в рейтане. Жена с ним рассорилась и ушла от него (потом и умерла). Он взял другую, язычницу, от которой имеет уже пять человек детей, старшей девочке лет 11, и все они не крещены. Я спросил, почему до сих пор не крестил детей. Говорит, некогда было съездить в Саппоро или в Ицикисири, когда там бывает “симпу”, нельзя-де бросить лавку, баню: народ приходит постоянно, а прислуги посторонней нет; здесь же окрестить негде. Для такого лучше уж было бы самому крестить детей, чем оставлять их некрещенными из-за недосуга поехать к священнику. Впрочем, была бы только вера и усердие, недосуг препятствием служить не может: человек занят ведь только своей торговлей, а не какими-нибудь общественными обязанностями. Как можно было предполагать и заранее, беседа наша с хозяином не могла быть особенно гладкой, он конфузился, а я чувствовал себя нехорошо. Как ни странно это говорить, а лучше было бы его детям перехворать: их тогда окрестил бы и сам отец, а став христианами, они были бы ближе к церкви, охотнее пришли бы на молитву, сошлись бы с детьми христианскими, и, таким образом, все-таки имели бы на себе христианское влияние. Павел накрепко обещался в следующий раз непременно прислать в церковь всех своих детей и приготовить их ко крещению, а отец Николай обещался обязательно посещать Павла регулярно и прислать катехизатора из Ицикисири, чтобы тот огласил старшую девочку, а может быть, и саму жену. Несколько утешил нас приход другого христианина, живущего здесь и работающего в копях. Это еще молодой человек, одинокий, потому и живет в общем помещении, вместе с другими рабочими. Принял он крещение несколько лет тому назад в Акита, самой закоренелой в японщине провинции. Насколько можно судить по нашему краткому знакомству с ним, человек он смирный, трезвый и хороший христианин, хотя ученостью не блещет. Христианства своего он не скрывает ни перед кем, стало быть, верует и не боится. Мы дали ему иконку. Катехизатору поручим постоянно посещать его и поддерживать в нем веру: в такой ужасной среде, какова здешняя, рудниковая, особенно опасно оставлять простых христиан без постоянного руководства и посещений. Бог даст, окрестятся дети Павла, тогда образуется здесь небольшая общинка, частые же посещения катехизатора, может быть, привлекут ко Христу и еще кого-нибудь из окружающего мира.

Простившись с нашими христианами, которые далеко вышли провожать нас, мы пошли в обратный путь. В этих же копях живет и Матфей, теперь оставивший христианство *. С помощью Павла и другого христианина отец Николай и катехизатор постараются его найти; Бог даст, еще можно будет возвратить его к вере: человек что-нибудь да пережил, принимая крещение, не может быть, чтобы это не оставило в его душе памяти.

Вернулись в Ицикисири часов в семь вечера, когда стемнело. Мужчины теперь были уже свободны. Сняв свою полувоенную форму, они встречали нас группами по двое и по три на улице и вместе прошли в нашу гостиницу. Туда же пришли потом и двое холостых христиан, оба Петра, которые живут у другой тюрьмы, около ри отсюда. Пробыв на службе целый день, они должны были к трем часам утра

¹ О нем выше, в метрике Ицикисири.

завтра опять быть на местах:, но ради редкого случая решились пожертвовать ночным покоем.

После ужина мы пошли по домам христиан. Хотя было и поздно, и все с нами вместе были утомлены и спать хотели, но более подходящего времени выбирать не приходилось: днем все мужчины на службе. Один христианский дом находится в поселке: простая женщина-христианка, муж которой еще язычник (теперь он где-то очень далеко, едва ли не на Формозе), у них двое маленьких детей. Мать упросила мужа позволить их воспитать по-христиански, й теперь это позволение получила, в следующий раз малютки будут окрещены. Посидев с ней немного (нас было целая толпа: я, о. Николай, катехизатор, двое холостых христиан, которым хотелось побольше побыть с нами, еще кто-то из здешних), мы отправились к тюрьме или, точнее, к преддверию тюрьмы. Огромный двор за высоким забором, на нем правильными улицами построены одинаковые бараки, по которым распределены квартиры 150 семейных надсмотрщиков. Военной трубой будят их всех на службу, бьют в свое время зарю, вообще они живут на полувоенном положении. Наши четыре семьи помещаются среди других, не вместе, но между собой в постоянном общении. Мы стали переходить из барака в барак, от семьи к семье. Везде приготовлено было простое угощение, хозяева принаряжены, нашего посещения ожидали. Посетив одну семью, шли в квартиру другой, причем хозяин прежней и сам отправлялся с нами, так что в последней квартире собралась почти вся мужская половина этой церкви, пришло и несколько их знакомых, уже заинтересованных учением. Было поздно, что-то около двенадцати часов, ребята Аарона Оно (в его квартире пришлось это последнее собрание) непоправимо спали и не просыпались. А побеседовать хотелось всем. Говорили про веру, про их тяжелую в нравственном отношении службу, они спрашивали кое-что из церковных обычаев, из учения. Только уже за полночь наша беседа прекратилась, и мы под дождем кое-как пробрались в свою гостиницу. Оба холостых Петра нас проводили, а сами в ночной темноте по грязи и под дождем зашагали к себе домой.

Муроран

сентября. Дождь лил неустанно, но, несмотря на него, наши христианки все пришли проводить нас на станцию. Мы поехали сначала в Ивамизава, а потом пересели на поезд, идущий на юг, в Муроран. На половине пути на станции Оиваки остановились, чтобы посетить живущих там христиан, именно дом Кудоо. Семья состоит из трех человек;: мужа, жены и мальчика — сына. Сам Моисей занимается плотничеством и постоянно находится в отсутствии. Жена очень ревностная христианка, неизменно причащающаяся каждый год и по-христиански воспитывающая своего сына Гавриила. Мы просидели с ней долго, коротая время до следую

щего поезда.

Одна здешняя молодая девушка приняла крещение в Отару у своего зятя — христианина. Теперь родители ее, упорные язычники, всячески стесняют ее, — она только в доме Кудоо и отводит свою душу и молится. Мы послали соседскую девочку известить ее, и скоро она прибежала, с радостью посидела с нами, побеседовала. Уговаривалась с отцом Николаем в следующий его приезд исповедаться и приобщиться, жаловалась на стеснения своей вере дома. Есть, впрочем, надежда, что скоро она выйдет замуж и именно опять в Отару, где уже не будет стеснений ее вере.

По нашим сведениям, здесь должна быть и еще христианка, недавно переселившаяся сюда с мужем-язычником. По разным приметам удалось ее найти, и та тоже пришла в дом Кудоо. Таким образом, все здешние христианки познакомились друг с другом, доброе влияние самой Кудоо благотворно может подействовать и на остальных двух. Вновь пришедшая — дочь некоего Сайто, христианина из Отару, много лет бывшего слугой и поваром в Хакодате у русских миссионеров. К церкви, стало быть, она приучена еще с малых лет и все церковные обычаи знает хорошо. Мы потом все зашли и к ней на квартиру; довольно чистые и убранные комнатки, муж — буддист, и, по-видимому, ревностный, потому что в доме держит идолов. Это, впрочем, лучше безверия или безразличия, ближе к познанию Христа. Своей жене, однако, этот буддист никаких стеснений не делает, есть у нее и ико-

на, и молитвенник, только держала она все это за ширмой. Женщина хорошая, верующая; может быть, со временем повлияет и на мужа, особенно если познакомит его с катехизатором или священником. На прощанье я посоветовал христианкам собираться по воскресеньям вместе и молиться, как они могут; хотя бы только прочитывали обычные молитвы и дневное Евангелие. Это сблизит их и укрепит в них веру.

На вокзале встретили Тита Ямада, очень хорошего христианина, теперь живущего в Муроран. Он служит кондуктором и теперь ехал с поездом в Саппоро, а в Муроран даст телеграмму, чтобы жена встретила нас на станции; ночевать он просил остановиться обязательно у него.

Мы выехали. Пошел дождь и лил непрерывно. В семь с половиной были на муроранском вокзале, странно освещенном фонарями бесчисленных “банто”, пришедших зазывать в свою гостиницу пассажиров. Была в том числе с фонарем и наша Нина со своими тремя ребятами. Мы пошли, увязая в липкой грязи и черпая воду своими худыми сапогами. Хорошо еще, что идти пришлось всего минуть пять. Казенная квартира Тита находилась в железнодорожном здании недалеко от станции.

В Муроране до сих пор церкви в собственном смысле не было. Известно было, что там живут несколько христиан, могли быть кроме них еще неизвестные, но никогда в этот город священники или катехизаторы для проповеди не приезжали, хотя инославная проповедь здесь давно уже и есть. На последнем соборе отец Николай настоятельно поднял вопрос об этом многообещающем месте. Город все растет, в него собираются люди со всех сторон, между ними непременно есть и христиане. Необходимо иметь тут церковь: увидев вывеску, православный придет и, таким образом, не потеряет связи с церковью. Кроме того, и новые слушатели обязательно найдутся. Об этом особенно просил и Тит Ямада, живущий здесь. Ему хочется видеть здесь церковь. Со своей стороны, он готов оказать всякое содействие, на первых порах и помещение катехизатору даст в своем доме, только бы он приезжал. Поэтому на соборе и решили, за недостатком катехизаторов, поручить Муроран Поликарпу Исии, катехизатору в Ицикисири. Он должен будет регулярно сюда приезжать и жить здесь известное время. Мы с отцом Николаем и приехали на этот раз познакомиться с положением дел и окончательно решить дело о катехизаторе.

Нина нас угостила ужином, приготовленным ею самой. Сама же накладывала нам в чашки рису, беседуя о разных предметах.

Нина такая же искренняя христианка, как и сам Тит: около них хорошо собрать церковь, — они могут собой объединить и других. В комнате в переднем углу висит (этот чисто русский обычай привился особенно в Хакодате, а оттуда и по всем церквам Хоккайдо) несколько хромолитографических икон, какие обычно выдаются при крещении, они поставлены в рамы на небольшой полочке, совершенно как в русском доме. Присмотревшись поближе, я заметил перед иконами, кроме подсвечника для свечи, еще что-то, какую-то чашечку, в которой, по исследовании, оказалось немного рису. “Это что у тебя такое?” — “Да, вот хочется чем-нибудь послужить иконам”. Бедная Нина крайне сконфузилась, когда я ей объяснил, что перед иконами этого ставить не нужно, что это языческий обычай. Лучше, мол, укрась икону по средствам, а в праздник перед ней лампадку зажги, у тебя и на сердце будет в праздник светло... Не судите нас, читатель, с нашими немощами. Нина просто не знала обычаев христианских, а усердие у нее есть. Живут они отдельно от других христиан, научить или подсказать, когда что не так, некому.

Двоим ночевать в квартире Тита было тесно, да и не приготовлено ничего подходящего. Поэтому отец Николай остался тут, а я отправился по лужам искать себе приюта где-нибудь в гостинице. Нина шла впереди с фонарем и светила. Зашли в первую гостиницу, знакомую мне, там отказали. Плывем по грязи дальше. В следующей парадные комнаты стояли настежь, вдоль передней стены расставлены в ряд несколько “буцудан” (буддийских божниц; если закрыть их створки, они сильно напоминают несгораемые ящики), перед ними целые линии зажженных свечей, различные приношения. В комнатах виднелись гости в парадном платье. Происходило что-то очень торжественное, почти богослужение, хотя двое из присутствующих тут же перед “буцуданами” спокойно играли в японские шашки. После узнали, что в этом доме скончался ребенок, поэтому и было такое богослужебное убранство (покойник был уже похоронен). Останавливаться и здесь нельзя было, пришлось идти еще дальше. Только в третьей гостинице нашлась свободная комнатка, в которой я, мокрый и усталый, и нашел себе покой.

3 сентября. Утром в 9 часов пришел отец Николай и привел христианина Хасимото, давно уже живущего здесь. Мы отправились в его дом. Он занимается производством “тофу" (род горохового киселя или своего рода желе), промысел не особенно выгодный и, кажется, не особенно почитаемый. Недавно бедный Хасимото погорел и теперь, кое-как сколотив свой дом, очень бедствует. Жена его Ирина, занятая приготовлением “тофу”, как-то неприветливо с нами поздоровалась, приняла благословение и тотчас же ушла к своему делу. Когда я говорил ей о молитве, о необходимости воспитывать детей в христианстве, она как-то безучастно смотрела в сторону или в пол, думая, очевидно, только о том, как бы поскорее кончить этот неприятный разговор. Ну, подумал я, совершенная “рейтан”, отвыкла от церкви и охладела к вере окончательно. После я узнал, что она в своем родном городе попала под суд за азартную игру (должно быть, держала притон) и высидела сколько-то в тюрьме. От стыда они и убежали с мужем с родины и поселились в Мороране, где никто не знал ее прошлого. Двое их детей тоже отвыкли от церкви и “симпу”, страшно дичились и ни за что не хотели подойти под благословение. Младший же сын, лет четырех, еще и не был крещен. Сам Хасимото, видимо, стыдился за свою семью и охотно выслушивал наши указания, что сделать. Сам он веры, несомненно, не утратил. В его маленькой комнатке, открытой с улицы, стало быть, перед глазами всех проходящих, висит большая икона в хорошем золоченом киоте, какие редко можно встретить в японских домах. В соседях с Хасимото много лет жил какой-то протестантский проповедник, который не мог, конечно, не заметить веры Хасимото и всячески увивался около этого одинокого, заброшенного христианина православной церкви. Однако Хасимото искушениям не поддался, хотя для него, может быть, и было бы далеко не убыточно перейти в протестанство. Есть, стало быть, ве-

ра, — только несчастье с женой сбило их обоих с пути и ослабило их нравственную энергию. Они нуждаются в ободрении и поддержке.

Хасимото потом проводил нас и до дома парикмахера Ку-доо. Зовут его Иоанном, человек он лет тридцати, маленьким учился в нашей хакодатской школе и постоянно ходил к богослужению, прислуживал даже в алтаре. Поэтому он прекрасно знает все церковное, всех катехизаторов, бывших тогда, т. е. десять лет тому назад. С тех пор он ушел сюда и связи с церковью не имел. По его разговорам, приемам й пр., по тому, что он нисколько не испугался и не сконфузился, когда мы пришли в его лавку и потом на виду всех долго в ней просидели за беседой, никак нельзя было заметить в нем ничего “рейтанного” (да простит мне читатель этот своеобразный наш термин), а между тем жена его язычница и дети не крещены.

От него узнали адрес Акилы Сакаи (встреченного мной на вокзале). Живет он за городом, в особом поселке, образованном из железнодорожных строений. Дома его не застали, нас приняла его жена, еще молодая женщина, прекрасно знавшая нашу женскую школу и всех имевших к ней отношение. В свое время Акила служил в Токио и долго жил недалеко от Суругадая. Тогда и жена его была оглашена, но роды помешали крещению, а потом вышло распоряжение о переводе Акилы сюда. Так жена и осталась некрещенной. Не крещены также и четверо детей. С основанием здесь церкви, Бог даст, это можно будет исправить.

Вечером в семь часов в доме Тита Ямада назначено было первое в этом городе христианское собрание и Богослужение, кстати назавтра было и воскресенье. Пришли все мужчины (Хасимото, Иоанн Кудоо и Акила), жена Хасимото, как я и предполагал, не пришла (им, впрочем, и трудно было оставить пустым свой незапертый дом). После семи с половиной пришел с поезда и сам Тит, человек лет сорока или около, решительный на вид, с быстрыми манерами и речью. Поздоровавшись с ним, мы, не теряя времени, приступили к молитве. Я служил, Тит пел, да так хорошо, что я искренне удивился. Он, оказывается, прежде жил в Саппоро, где и крещен; там он был “ги-юу" (церковным старшиной), пристав к катехизатору, выучился петь и постоянно принимал участие в церковном хоре. Теперь ежегодно, забрав ребятишек, они с женой на Рождество и на Пасху отправляются в Саппоро, чтобы помолиться в церкви. Уже это одно может свидетельствовать о христианском усердии этой семьи. Иоанн Кудоо, вспоминая свои школьные годы, исправно подавал кадило, даже и руку целовал при этом — обычай, который знают христиане, только очень привыкшие к церкви. Служба шла без чтения, с одним пением, как на Пасху, но это происходило просто потому, что кроме нотной тетради и служебника у нас с собой ничего не было. Потом я, не снимая облачения, обратился к предстоящим с небольшим поучением. Поздравил их с началом церковного богослужения в Му-роране и убеждал твердо держать здесь церковь, потому что от них самих зависит будущий успех нашей веры здесь. Апостол, положенный на завтра, как нельзя более подходил к нашему случаю. “Бодрствуйте, стойте в вере, будьте мужественны”. Ничего более подходящего нельзя было сказать этой маленькой, чуть-чуть занимающейся церкви, члены которой до сих пор полусонно влачили свое христианское существование вдали от своих единоверцев и церкви, которым и теперь нужно было всячески беречь себя от искушений и быть солью мира в этом новом месте.

После службы и проповеди мы, по обыкновению, уселись в тесный кружок около “хибаци”, потягивали тепловатый японский чай из маленьких чашечек, японцы то и дело выколачивали и снова набивали свои игрушечные трубочки, и шла беседа. Говорили, конечно, о катехизаторе, о будущей его деятельности, о слушателях. С общего совета, решили на первое время отдельного дома для церкви не нанимать, пусть катехизатор, приезжая сюда, живет в доме Ямада. Будет приезжать он ежемесячно и жить дней по десяти, а при надобности и больше. Слушатели и теперь уже есть: прежде всего семейство Акилы, может быть, также Иоанна Кудоо, хорошенько нужно разбудить и жену Хасимото, одного этого достаточно, чтобы занять все свободное время катехизатора. Если будет успех, тогда можно поднять речь и об особом церковном доме. ' Я наказал христианам непременно поддерживать между собой самое близкое общение, собираться, хотя бы и в отсутствие катехизатора, на молитву каждый воскресный день, завести у себя “симбокуквай”, посещать друг друга и пр. Дай Бог, чтобы все это так и исполнилось. Беседа наша прошла часов до 11, потом я пошел ночевать в свою гостиницу.