Саппоро
адев рясу и крест, я отправился с Павлом Павловичем в церковный дом. Церковный дом стоит на собственной земле, сначала пожертвованной одним состоятельным христианином, а потом выкупленной общими силами всех здешних христиан. Произошло это двойное приобретение одной и той же земли следующим образом. Жертвователь оставил пожертвованную землю на свое имя (так как церковь, по японским законам, не имеет права собственности), а потом, к несчастью, разорился, и его имению и церковному дому, в том числе, грозила опасность продажи с аукциона. Тогда саппороские христиане выкупили место на имя катехизатора.
Как можно из этого видеть, церковная собственность в Японии далеко не обеспечена. Ни церковь, ни тем более иностранная миссия приобретать недвижимую собственность не имеют права, приходится приобретать на имя какого-нибудь частного лица, японца. Предположим, что это подставное лицо вполне надежное, церковного себе не присвоит. Но всякий может умереть неожиданно или разориться. Что тогда убережет церковную собственность от наследников? Я сам знаю пример: в одной деревенской церкви ревностный крестьянин пожертвовал под молитвенный дом землю, а сын его, после его смерти, пригласил христиан этот дом убрать куда-нибудь, так как теперь участок нужен хозяину. И никто, конечно, возразить не мог. В протестантском мире, где денег несравненно больше нашего и где случаев приобретения земли поэтому больше, такие недоразумения бывают нередко. Недавно, с год или немного более тому назад, начался генеральный скандал, до сих пор еще путем не кончившийся и нашумевший на всю Японию и Америку. В древней столице Японии — Киото существует колледж или даже университет, “Доосися”. Основание его принадлежит знаменитому в японском христианском мире Ниисима. Он путешествовал по Америке, произносил' там речи, описывая свое отечество, его нужду в христианском просвещении, и плакал перед слушателями. Добрые люди были тронуты, и деньги быстро начали собираться. Решено было устроить в Японии университет, в котором бы японцы могли получить светское образование на христианских началах. Один американец, Харрис, пожертвовал целых 100 тысяч долларов на устройство научного факультета, с непременным условием, чтобы в основе всего обучения лежало христианство. И вот основан университет. Главными деятелями были американские миссионеры, которые побуждали американцев к пожертвованиям, всячески пропагандировали это дело, а потом стали и профессорами в университете. Ниисима пригласил к пожертвованиям и японцев-язычников, и от них поступили суммы довольно большие, но конечно, в сравнении с заграничными, незначительные. Так как иностранцы в Японии покупать землю не могут, то избрали комиссию из японцев, которых и признали официально собственниками и заведующими университетской собственностью. Пока жив был Ниисима, все дело шло хорошо. Миссионеры учили, собирали пожертвования, расширяли дело, строили университетские здания, при них клиники, интернаты для студентов и пр. Но умер Нисима, и все изменилось. Мало-помалу между американской и японской комиссиями стали возникать недоразумения. Американские профессора постепенно заменялись японцами, сначала христианами, а потом и язычниками. Университет быстро терял свой христианский характер; цель жертвователей, таким образом, не достигалась. Наконец, японские заведующие решились на шаг, прямо незаконный с точки зрения университетского устава. Желая, чтобы университетская гимназия пользовалась правами государственной школы, они порешили вычеркнуть из основного уложения университета параграф об обязательности христианской основы обучения. Американцы возмутились, протестовали против этого; но в ответ их успокаивали, что все остается по-старому, изменилась только неудобная в Японии форма (пусть школа будет вполне соответствовать правительственной программе и даже превосходить ее, но если в ней преподается хоть что-нибудь религиозное, правительство такой школы не признает). Американцы, давно уже недовольные направлением преподавания в университете и справедливо сомневаясь в христианских убеждениях японской комиссии, потребовали от нее прямого ответа на вопрос, веруют ли они в Св. Писание и в божество Иисуса Христа. Комиссия отвечать отказалась, и американцы, отрясая прах от ног своих, вышли из университета!. Японцы проводили их любезным приглашением года два еще пожить в университетских квартирах, чтобы потом предоставить их, конечно, новым профессорам-японцам. Поднялся страшный шум. Американцы ругали японцев во всех газетах, называли их мошенниками, грабителями и другими лестными эпитетами, бедный Харрис даже умер от апоплексии, но все это ни к чему не привело. Иностранцы не имеют права собственности в Японии, не могут поэтому и распоряжаться имуществом Доосися, хотя и правительство, и общество прекрасно знают, на какие средства и на каких условиях построен этот университет. Японскую комиссию ничем из чужих ей зданий выжить нельзя. В последнее, впрочем, время часть комиссии сдалась под тяжестью общественного мнения и под угрозой формального процесса. Тогда наиболее упорные вышли в отставку. Может быть, университет несколько поправится.
Мы, однако, в Саппоро, в молитвенном деревянном доме, европейской постройки, с главой и крестом на крыше. Выстроен он лет пять тому назад на средства христиан, человек на 100 или 150. Простой, но изящный иконостас, очень хорошие иконы, все японской работы. В алтаре тоже" видно усердие прихожан: запрестольный крест, семисвечник, есть и облачение для праздников, и, конечно, хороший погребальный покров. Японцы вообще любят прилично обставлять похороны своих родных. Народу было, впрочем, мало, человек 25, не больше, а к приезду миссионеров в церкви всегда оживление: приходят в молитвенный дом даже те, кто редко посещает его. Что же здесь в обычное время? Говорят, что время теперь очень хлопотливое, многих в городе нет.
Но главное мое испытание было еще впереди. Отец Николай, приземистый, широкоплечий человек, с широкой черной бородой, служил всенощную. Служил он хорошо,' степенно, только, может быть, слишком зычно. Пели несколько девиц, катехизатор и еще Константин Омура, бывший прежде катехизатором. Ввиду такого экстренного случая, как приезд иностранного “симпу” (батюшки), хор решил выказать все свое искусство или, по крайней мере, всю свою смелость. Пели на четыре (по проекту) голоса ирмосы, достали партесное “Хвалите имя Господне", партесное “Честнейшую” и т. д. Регента у них не было, петь их никто не учил, только Омура несколько помнил кое-что из своей партии по семинарии. Боже мой, что это за пение было! Просто даже как-то физически было больно слушать. А сердиться нельзя: певчие, очевидно, своей какофонии не замечали, слушатели тоже думали, что в трудных номерах так полагается петь, а усердия было сколько угодно. Я после сказал только, чтобы пели попроще.
В девять с половиной всенощная кончилась. Я сказал приветственное поучение о христианской никогда ни от чего не престающей радости о Боге, любовь которого уготовила для нас спасение во Христе и всегда окружает нас своим попечительным промышлением, и о необходимости всячески хранить веру, которой доступна эта вечная радость.
Уже очень поздно вернулись мы с Павлом Павловичем в его квартиру. Приехал он сюда с год тому назад по контракту, в качестве учителя русского языка в основанной для этой цели школе и на первых порах претерпел много разных злоключений. Контракт написан был в самых общих чертах, отсюда сразу же по приезде целый ряд недоразумений: квартира оказалась маленькой клетушкой в самом здании школы, со щелями, ветрами и прочими прелестями обычного японского дома. Прибавка к жалованью, которую только словесно обещали, конечно, нескоро последовала. С тремя маленькими детьми, из которых один здесь и родился, с больной роженицей бедному Павлу Павловичу пришлось очень плохо. Зимой было и холодно, и тесно. Притом, тут же на маленькой железной печке, кое-как согревавшей комнату, приходилось и пищу готовить. Дым от кушанья и запах делали житье еще более неприглядным. В беде неминучей Павел Павлович решил обратиться за советом и помощью к своему естественному защитнику — русскому консулу (он еще пер; вый раз был за границей). Но оттуда пришел ему только строгий выговор и совет “поскорее убраться, если может, восвояси”. Между тем наниматель его об этой жалобе узнал и, в отместку, задержал уплату жалованья. Это случилось как раз перед Пасхой, и бедная русская семья в буквальном смысле сидела перед великим праздником без куска хлеба. Вот тут оказали истинно христианскую помощь иностранцы — миссионеры, проживающие в Саппоро: узнав о злоключениях русского, они устроили подписку и, таким образом, вывели его из затруднения. Почти со слезами на глазах рассказывал Павел Павлович об этом благородном поступке чужих. Теперь положение его лучше (после для него выстроен даже и настоящий европейский дом с русской печью). Мы долго проговорили с ним и его женой, оба они рады были моему приезду: никогда не бывав за границей, они сильно скучали в непривычной для них обстановке.
28 августа.. Утром мы с катехизатором просмотрели церковную метрику. С основания церкви в Саппоро крещений было 152. Из них 83 умерло или переселилось в другие места, 6 — “рейтан” (ослабевших) и 36 — неизвестно, где и в каком состоянии находящихся. Эта неизвестность, конечно, вина катехизаторов, которые должны всячески наводить справки об ушедших от них или пришедших к ним христианах и должны взаимно уведомлять один другого. Но иногда неизвестность зависит от самих верующих, уходящих не сказав катехизатору. В некоторых случаях это — худой признак: человек потерял действительную связь с церковью, к богослужению не ходит, в христианских собраниях на участвует, одним словом — “рейтан”; такому, конечно, легко уйти из
известного города совершенно незамеченным. В настоящее время в Саппоро, с пришедшими из других церквей, до 120 верующих. Церковь — небольшая, но, как видно по молитвенному дому, очень усердная. По словам священника, почти все верующие ежегодно по два раза и уже непременно по одному, приступают к исповеди и св. причастию. Ежемесячно бывает “симбокуквай”. Есть еще “кружок испытателей вероучения”; к нему принадлежат несколько человек учителей, учеников, студентов, вообще интеллигентных людей (все, конечно, православные христиане). Собираются по воскресным дням в церковном доме, кто-нибудь из них излагает подробно известный пункт вероучения, а другие ставят возражения. Завязывается примерный диспут между испытующим и уверенным, — диспут, по большей части оживленный и продолжительный. Не принадлежащие к кружку сидят и слушают, могут и от себя возразить, если захотят . Такие словопрения, конечно, имеют в себе долю пользы: служат к подробному усвоению образованными японцами православной догматики. Лично, правда, я им не особенно сочувствую: ло-гомахия никогда глубокой веры насадить не может, всего и останется только логомахией, кроме того, отсюда немало может быть и несогласий. Недаром апостол Павел запрещал Тимофею, и не однажды, “вступать в словопрения, что ни мало не служит к пользе, а к разстройству слушающих”. Такие “словопрительные" кружки существуют и в других церквах японских..
В 10 часов началась литургия. Служил отец Николай, пел вчерашний хор более умеренно и более стройно. За причастным я говорил поучение на дневное Евангелие о богатом юноше (у всякого христианина в жизни бывают такие моменты, когда ему приходится выбирать между Христом и собственным благополучием, и тогда уклонение от самоотречения будет отречением от Христа).
После службы (народу было еще меньше вчерашнего: очевидно, к богослужению не приучены) некоторое время побеседовали и, между прочим, об устройстве воскресной школы, которой здесь нет. Дети наших христиан находятся в этом отношении совсем в особенном положении. Крещены они маленькими, когда ни о каком оглашении не может быть
и речи. Подрастут — начинают обучаться в правительственных школах, где ни слова о Боге, и хорошо еще, если христианство не подвергается открытым насмешкам и злохулению. Так дитя и вырастет без всякого знания той веры, в которую его крестили. А здесь незнание веры почти неминуемо ведет к отпадению от церкви, к потере христианства. Только помня учение, христианин и может сохранить себя от засасывающего мира язычества. Вот почему и нужно везде настаивать на открытии воскресной школы. Не все катехизаторы приходят сами к сознанию необходимости ее, и причина до: вольно понятна: если он обучит язычника, к церкви прибавится новый член и старания катехизатора, таким образом, обнаружатся в метрике. Дитя же и без того уже занесено в метрику, с обучением его ничего там не прибавится, труды видимого плода не принесут. Конечно, немногие буквально так поступают, это было бы уж очень нехорошо, но многие искренне увлекаются расширением своей церкви, забывая, что церковь крепка не новыми членами. Оттого и случается, что новые христиане больше хранят веру и более усердны к церкви, и больше знают, чем те, которые и родились от христианских родителей, и с детства принадлежали к церкви. С воскресной школой этого, конечно, быть не может. Наша воскресная школа и преследует именно эту цель — обучение христианских детей вере (светским наукам они достаточно обучаются в школах правительственных).
На мой вопрос о школе катехизатор сослался, по обыкновению, на недостаток времени, хотя перед службой ему все равно делать нечего. Тут же мы этот вопрос и решили — школу основать обязательно; учить в ней катехизатору, пригласить к помощи и других, могущих заняться этим, например, хотя бы Константина Омура (состоящего переводчиком и помощником учителя при школе Павла Павловича). Этот охотно согласился, тем более, что по воскресным дням в его школе занятий нет. Если исправно будут заниматься, в один год могут обучить многому. Самых маленьких обыкновенно учат молитвам (сколько раз приходится напоминать здешним ма-терям,что первую молитву дитя должно узнавать непременно от матери, как это делается в хороших православных семействах). Далее идет Священная История и прочее. Крайне
необходимо также завести что-нибудь вроде лекций и для взрослых, например, для студентов университета, которые тоже остаются вне влияния церкви.
В два часа назначен был “симбокуквай” в одном из христианских домов. С полудня пошел дождь, да такой, что просто целыми потоками лилась вода с неба. Улицы скоро превратились в какие-то грязные лужи, ноги вязнут, скользят, а сверху немилосердно поливает. А не идти невозможно, да и опоздать стыдно (хотя сами японцы в этом отношении замечательно неаккуратны: назначено три часа, стало быть" жди около пяти). Закупорившись разными фартуками и привесками в тесной “дзиньрикися”, я к 2 с половиной был в указанном доме. Христиан не было, да если бы и пришли, все равно говорить проповеди было бы нельзя: дождь так барабанил в деревянную крышу, что даже соседа можно было слушать только с напряжением. Сидеть было скучно, время пропадало без толку, а христиане не шли. Впрочем, и трудно требовать, чтобы много собралось: для женщин (усердных посетительниц "симбокуквая”) положительно невозможно было и шагу ступить наружу. Мы прождали до 4 часов. К тому времени дождь немного утих, собралось человек пятнадцать, по большей части подростков, и мы начали “симбокуквай”. Сначала, конечно, молитва, с ектенией о всех присутствующих, а потом речи. Одна молодая христианка рассказала житие мученика Феодота, а другая (гостья из Масике) краткую речь о необходимости блюсти свое сердце; потом что-то долго говорил Омура, а за ним и я (о катакомбах, которые я осматривал в Риме проездом в Японию, о ревности первых христиан и прочем).
После зашел к отцу Николаю на квартиру. Небольшой домик, пожалуй и тесный для его большой семьи (жена и четверо детей). В общем, очень чисто, прибрано, как и везде в городских японских домах. На главном месте висят иконы, перед ними богослужебный столик с трехсвечником, молитвенником и Евангелием. По стенам под самый потолок повешены в рамах различные надписи, изречения из Священного Писания или из китайских классиков, есть даже рамка с русской надписью, память об о. Арсении, который несколько лет тому назад бывал здесь. Подобные надписи так же обычны в
японских домах, как и в наших картины, и даже более. У язычников висят больше классики, у наших христиан — изречения из Евангелия и т. п. Пишут большой кистью, буквы выходят по нескольку вершков!. Ценится, конечно, почерк, каллиграфия, но еще больше имя писавшего! Писание знаменитых людей фотографируется и потом печатается. До сих пор можно найти снимки с почерка Кообоо-дайси, изобретателя японской азбуки. Мода совершено своеобразная, почти не имеющая ничего соответствующего в наших обычаях.
Вечер прошел у Павла Павловича. Пришел отец Нико: лай, пришли двое здешних выдающихся христиан Григорий и Александр, оба носят одну и ту же фамилию Абе, но совсем не родственники. Григорий Абе, богатый торговец, принял крещение в Хакодате двадцать семь лет тому назад, от преосвященного Николая, тогда еще не епископа. Теперь Григорий — глава большой семьи, строго христианской, одна дочь замужем за катехизатором (которого мы потом увидим), а другая за инженером, тоже православным. Александр Абе не так богат, но так же и даже еще более усерден к вере. Крещен он тоже лет двадцать тому назад. Дети все христиане, заметно хорошо по-христиански воспитанные. Александр всегда первый откликается на церковные нужды и охотнее всех жертвует. Благодаря ему выкуплен церковный участок и выстроен молитвенный дом. Теперь в душе его засела мысль со временем построить в Саппоро и настоящий храм. На это, конечно, потребуется гораздо больше денег, но было бы усердие; средства, хотя и с трудом, собрать можно. Особенно хорошо будет, если храм построится исключительно на японские деньги: к своему всегда будет больше усердия, больше и охоты потом поддерживать. И наши русские мужики не особенно-то берегут и поддерживают даровое; но попробуйте тех же мужиков уговорить самих за свой счет построить себе школу: можно быть уверенным, что и детей в нее будут они посылать охотнее, и денег найдут на ее поддержку. То же самое и здесь.
Мы долго просидели у Павла Павловича, беседуя о разных предметах. Сам он японского языка не знает, но весьма радушно относится к христианам, исправно ходит к богослужению, иногда и жертвует на храм. Этому нельзя не радоваться, пото-
му что пример гораздо действеннее длинных проповедей. К сожалению, редко приходится нам находить поддержку в мирских людях, поселившихся здесь, чаще нужно ограждать христиан от соблазна. Жена Павла Павловича ведет знакомство с христианками; говорить и она не может, но хоть вместе посидят и друг на друга посмотрят, и то не так скучно.
29 августа. С восьми с половиной часов утра и до шести с половиной вечера ходили по домам христиан. Посетили всего 17 домов. Они разбросаны на такое огромное пространство, что пришлось на них целый день потратить. В общем, впечатление довольно хорошее. Особенно, конечно, хороши христиане старые, крещенные в Хакодате и видевшие первые дни японской церкви. У них обычно вся семья — христиане, прекрасная икона в киоте, все хорошо крестятся, молитвенник на видном месте и сильно засаленный от постоянного употребления. Посмотришь коробку с фотографиями, там почти все прежние миссионеры и более или менее замечательные японские священники и катехизаторы. Так и видно, что человек в церкви живет. Такие дома особенно дороги для местной церкви: они хранители преданий, живые свидетели старины. Молодые в христианстве дома за них держатся, живут их рассказами, подражают им. Священник в них находит советников и всегда готовую поддержку. В Саппоро несколько таких домов, оба Абе в том числе. Но есть, конечно, и неутешительные явления: много домов только отчасти христианских, что, как я и выше замечал, признак не особенно хороший, часто свидетельствующий о холодности христиан. Мы были в одном таком доме: муж — христианин, а жена злая-презлая язычница, вдобавок господствующая над мужем. Дети некрещенные, даже и иконы нет. Что тут прикажете делать с такой супругой? Она и в церковь на молитву своего мужа не пускает, не говоря уже о чем-нибудь большем. Конечно, при горячей вере человек и злой жены бы не побоялся... В другом доме муж-христианин, недавно перешедший из унитарианства, образованный человек, еще не старый, но уже значительный чиновник. У него и иконы на видном месте в приемной комнате, и в церковь ходит. Жена и дети покуда не крещены, но Бог даст, будут и они христианами; жена против слушания учения ничего не имеет.
Мы ходили целой компанией: отец Николай, я, катехизатор, Омура и Александр Абе, в качестве старосты от христиан. Пришлось побывать и за городом в слободе, где помещается тюрьма. Два тюремных надзирателя — наши православные христиане. Один из них был в свое время катехизатором, но уже давно оставил службу. К чести его, он и теперь может быть примером для простых христиан. С грустью приходится признаться, что катехизаторы, оставившие церковную службу, часто бросают и усердие к церкви, производя этим немалый соблазн и подрывая авторитет катехизаторов, продолжающих служить. Оба дома вполне христианские. Живут в казенных квартирах около самой тюрьмы. Мы видели только высокий деревянный забор, не позволяющий рассмотреть даже и здание тюрьмы. Возвращаясь оттуда, встретили партию арестантов, еще издали пестревших своим своеобразным желтовато-розовым костюмом. Их было человек десять под конвоем нескольких полицейских. Шли они все гуськом, привязанные один к другому, устало ступая; на головах плетеные шляпы в виде колокола, совершенно скрывающие лицо. Крайне печальный и унылый вид! Человека два шло, отодвинув шляпы на затылок, без всякого стеснения смотря прямо в глаза прохожим; должно быть, не в первый раз приходится им совершать подобные путешествия. Один шел бледный, как мертвец, сложив на груди руки, только изредка поднимая свои черные большие глаза. Взгляд глубокий, страдающий и безнадежный... Что он сделал, бедный, и что ждало его за стенами этой тюрьмы? В ней, говорят, совершаются и смертные казни...
30 августа. Опять с утра до ночи обходили христианские дома. Всех было 14, но из них большинство не вполне христианских. Запомнился дом Исаии Таката. Жена — простая, как будто забитая женщина, давнишняя христианка, дети тоже крещены при самом рождении (значит, мать — хорошая христианка). Муж, далеко не отличавшийся трезвостью, тоже издавна слушал учение; в последнее время даже и уверовал и всячески просил окрестить его, но священник не соглашался, требуя от него исправления. Но после долгих приставаний и уверений священник наконец уступил, и назначил день крещения (предпо-
лагалось крестить несколько человек). Таката торжествовал и радовался, но, должно быть, хотел еще усилить свою радость и выпил. Утром пришел в церковь, когда обряд крещения уже был окончен, пришел притом хорошенько еще не очнувшись. Конечно, священник его сильно побранил за это и наотрез отказался окрестить. Но вот во время отсутствия священника Таката так захворал, что все были уверены в неминуемой смерти его. Просьбу умирающего не исполнить нельзя — катехизатор и совершил над ним клиническое крещение. К удивлению всех, Исаия После крещения быстро поправился и теперь почти совсем здоров. Да и пить перестал, — может быть, и совсем исцелится душевно и телесно. Очевидно, он уверовал искренне, только невоспитанная воля его не покорялась. Человек он на вид даже интеллигентный, с хорошей бородой и с тонкими чертами лица; говорят, искусный столяр. Может быть, станет и вполне трезвым и полезным человеком.
В другом доме; муж христианин, но уже давно не ходящий в церковь, какой-то чиновник. В приемной на самом почетном месте висит небольшая печатная иконка Божьей Матери. А в соседней комнате огромная буддийская божница — предмет почитания его упорной в буддизме жены. Божница стояла теперь настежь, украшенная цветами, живыми и искусственными, перед ней небольшой столик, покрытый японской парчей, уставленный всевозможными приношениями, тут и плоды, и вино, и рис, и хлеб и пр. и пр. Мы попали в Саппоро как раз к буддийскому празднику "бон”, поминовения умерших, который продолжается несколько дней. Домашние божницы стоят заваленные разными приношениями, храмы разукрашены флагами и фонарями, перед алтарями горят бесчисленные свечи, а бонзы неустанно завывают, торопливо прочитывая небольшие записочки с именами умерших, подаваемые посетителями. Слышен беспрерывный гуд гонга, звон денег, потоком льющихся в широкую кружку — ящик. По городу движение, народ идет на могилы своих родственников, каждый несет в руках что-нибудь для украшения могил: цветы, свечи-факелы, плоды. Все разряжены в лучшие свои костюмы, никто не работает, немало, конечно, и подвыпивших. Бонзы бегают до усталости, спеша посетить своих девоток, пропеть им, что полагается, получить, что следует, и бежать в следующий дом.
И на этот раз ездили за город в деревушку Сироиси (верстах в семи от города), где есть один очень хороший христианский дом. По дороге туда посетили кладбище, распланированное под прямыми углами, но еще заросшее кустарником и высокой травой. И там бонзы имели много хлопот на этот день: один, совсем пропадая в облаках курений, гудел на гонге перед жертвенником в храме, а несколько других, запахивая свою широкую, развевающуюся одежду, переходили б могилы на могилу, торопливо пропевали что-то, смотря в пространство и высматривая, где бы пропеть в следующий раз. По могилам цветы, плоды, в воздухе своеобразный запах курящихся буддийских свечей.
Христианские могилы рассеяны среди языческих, по пяти, по три в ряд. Над всеми кресты. Странно только видеть на некоторых могилах буддийские свечи и другие языческие приношения: это усердствовали родственники язычники. Может быть, они приглашали сюда и бонзу, помешать никто не может, а сам бонза едва ли откажется: не особенно учтиво было бы с его стороны объявить своему прихожанину, что его христианский родственник теперь превратился в свинью или во что-нибудь еще худшее, и потому молиться за него не стоит. Это, притом, не могло бы быть выгодно для бонзы.
Проходя по городу, видели молитвенные дома инославных миссий. Католики покуда ютятся в очень скромном домике. Двое французских священников постоянно живут здесь в городе, другие двое путешествуют по округе. Но обращенных у них не особенно много, во всяком случае не больше, чем у нас. Видели хорошую церковь американских пресвитериан с петухом на шпице вместо креста; их так и называют в народе “петушиной церковью” (вот до каких глупостей может доводить боязнь священных изображений). Впрочем, мистер Пирсон с женой, заведующие этой церковью, очень достойные люди, с замечательной добротой заботившиеся о наших земляках. Есть небольшой “квайдоо” у англикан, но в нем, говорят, регулярно на молитву не собираются, — верующих японцев почти совсем нет (для чего же, спрашивается, выстроен он?). У них здесь есть миссия айносская, которой заведует организатор ее, мистер Бачелёр, составивший и грамматику айносскую, сделавший и немало переводов на этот примитивный язык. Мы видели дом его снаружи, там собираются к нему айны, есть особый приют для них, школа для детей и пр. Должно быть, для этой церкви и приезжал бишоп из Хакодате. В прежнее время особенно сильна была здесь самостоятельная японская церковь, так называемая “Христова церковь в Японии". Это нечто вроде методизма, пресвитерианства и прочего, взятого вместе. Основалась она среди учеников в одной из школ, бывших под руководством миссионеров. Ученики собирались по воскресеньям на молитву, кто-нибудь из них заменял пастора для общей молитвы и последнего благословения перед уходом, кто-нибудь проповедовал. Сначала это было что-то очень близкое к детской игре, а потом, когда импровизаторы окончили курс, они продолжали поддерживать между собой общение, по-прежнему собирались на молитву, по-прежнему кто-нибудь заменял пастора и пр. Эта церковь потом так возросла, что затмила собой другие. Но теперь и она как-то захирела. Усердные жертвователи и даже самые основатели понемногу потеряли веру: из прежних либеральных христиан, с трудом удерживавших хоть что-нибудь в христианстве, они превратились в настоящих агностиков, имеющих общее скорее с философским буддизмом, чем с христианством. Верующие, впрочем, и теперь в этой церкви есть, только влачат они какое-то неопределенное существование, не имея у себя настоящих руководителей. Кроме помянутых, есть и еще несколько протестантских церквей различных оттенков.
Вечером долго сидели двое студентов земледельческого института (высшего учебного заведения). Один православный из хорошей здешней христианской семьи, а другой язычник, но много слышавший о христианстве и почти регулярно слушавший протестантских проповедников. Я ему говорил о вере, стараясь в особенности остановить его внимание на том, что христианство не философия, не догадка испытующего человеческого ума, а действительность, осязательный исторический факт, в который нужно веровать и по нему жить. Слушатель сидел, вежливо наклонив голову, но едва ли что-нибудь запало в его душу. Для серьезного вдумыва-ния слишком еще он молод, а между тем донельзя увлечен внешней видимостью цивилизации и материальной стороной своей будущей жизни. И у нас студенты в вечных вопросах как-то по-детски легкомысленны, а здешние и подавно: буддизм в его настоящей форме может их только смешить, в бонзах они видят только не совсем чистоплотных вралей, которым разве старух заговаривать, — детский синтоизм, хотя и раздувается в национальную религию и прикрывается обаянием патриотизма, конечно, еще менее может свидетельствовать в пользу религии. Поневоле молодой человек забро; сит все эти вечные вопросы и будет смотреть только туда, где его ожидает какая-нибудь мирская, житейская польза.