Суцу

ЛЦ октября. Утром чуть свет с парохода нам дали знать, что “кюу-ни” (поспешно) уходят. Мы бегом бросились собираться, кое-как простились с хозяевами и пришедшими христианами, и ранее семи часов были уже в тесной каюте парохода. Но “кюу-ни” оказалось японское: почти три часа томились мы от качки, пока после целого десятка последних

и самых последних свистков не вышли наконец в море. Идти было всего два с небольшим часа на юг. Обошли

огромный кряж Райден-зан, круто оборвавшийся в море. За ним впадина, обширная и, говорят, довольно плодоносная равнина, там Сирибецу, Симакотан и др. Здесь кое-где есть наши христиане. В одном месте живет семья из трех братьев, все женатые, и они сами и семьи — все христиане. Хотелось бы посетить их, только бурная погода помешала сделать это из Иванай.

В Суцу пришли ровно в 12. На берегу никто не встретил, мы прошли прямо в гостиницу. О. Николай при этом высказал довольно минорное предположение: катехизатор ушел, должно быть, в соседнее село, теперь и церковный дом, и книги на замке. Придется только обойти христиан, но ни богослужения совершить, ни познакомиться с официальным состоянием этой церкви не придется.

Хозяин — довольно полный, пожилой человек, с баками, не совсем приятный тип японца, набившего руку в обращении с миссионерами. Приняв нас за католических патеров, он рекомендовал себя католиков и выразил готовность указать, кто здесь католики и где они живут. Потом, когда мы разъяснили ему, кто мы, он не смущаясь нисколько, стал расхваливать православную церковь и проповедь. Оказывается, с нашей проповедью в этом месте он был знаком с самого ее начала. Первый наш катехизатор, прибыв сюда, не мог найти себе помещение: все наотрез отказались принять

“ясо-кео", только наш хозяин великодушно предоставил ему жить в своей гостинице. Народ бросал камнями, бил стекла и прочее; хозяин и это все перенес, выставил только в счете несколько повышенный гонорар за свое великодушие. Конечно, спасибо ему и за то, что пустил пожить к себе, а то, быть может, не пришлось бы и проповеди здесь завести... Он и сам слушал учение у катехизатора и теперь имеет всю Библию (может быть, подарил ему кто-нибудь из протестантских миссионеров).

Часа в два пошли в церковный дом. Он выстроен на европейский манер с окнами, на крыше небольшой крест, вообще вся видимость храма. Молитвенная комната имеет крестообразную форму, образцом служил храм в Хакодате. Комната довольно обширная, человек на пятьдесят или более. Есть и иконостас, и алтарь. Но все это носит печать некоторой пустоты, как бы заброшенности.

Катехизатор, к счастью, был дома, только не заметил, когда пришел наш пароход. Послали за христианами; когда те пришли, начали служить вечерню.

Собралось человек десять, а взрослых из них только шесть человек (притом и катехизатор в том числе). Пели “сенсей” и один из христиан, каждый держа свою ноту и свой мотив... А молитвенная комната обширная. Пустынно и неуютно. ... Невесело... Да и сами богомольцы наши стояли как-то приниженно, точно извиняясь за свою малочисленность. А когда-то церковь эта гремела по Езо!..

Жаль было смотреть на эти остатки прежнего величия. Невесело смотреть на унылые лица христиан. Мне вспомнился пророк Илия: “Остался я один, и моей души ищут". На эту тему сказал им приветственное поучение, ободрял их не унывать, хранить свою веру и взаимную любовь, друг друга поддерживать. Живая церковь не останется бесплодной, привлечет к себе новых сынов.

После службы просмотрели метрику. Крещений записано с основания церкви 119, а в настоящее время налицо только 14 человек, из них взрослых — 8. Настоящий погром... Впрочем, многие крестились из соседних селений, куда и уходили потом на жительство. Но все же настоящее далеко не утешительно сравнительно с прошедшим.

Церковь эта имеет свою историю. Был здесь в прежние годы довольно состоятельный человек, Ообатаке. Не столько капитал, сколько его характер, бешеный и непреклонный, ни перед кем не стеснявшийся, делал его лицом очень влиятельным в городе. Тогда и город Суцу процветал (теперь слава его перешла к другим городам, в особенности к Иванай). Страшный кутила и сварливый в язычестве, Ообатаке как-то уверовал во Христа и с такой же стремительностью перешел в христианство. Кутежи и ссоры, конечно, прекратились, но неудержимая энергия Ообатаке не давала ему сидеть смирно: он в пику всем выставлял свою веру, ходил по городу к знакомым — всюду, повесив на шею поверх платья свой кре-щальный крест. Со всяким заводил разговор о Христе и убеждал креститься. Многие крестились благодаря его уговорам и настояниям. Ообатаке же выстроил и молитвенный дом, и в нем квартиру для катехизатора. Христиан еще не было достаточно, но дом выстроен был на будущее. Каждый праздник было богослужение. Собирались всегда почти все, даже из соседних сел приходили: Ообатаке никому не давал залениться. Церковная жизнь кипела. Но... “не надейтеся на князи, на сыны человеческия...” Умер Ообатаке и все пошло, если не прахом, то близко к тому.

Замечательна судьба самого Ообатаке. Этот ревностный христианин и строитель молитвенного дома умер вдали, притом в местности, где не было ни священника, ни христиан. Похоронили его язычники. Жена его, христианка, сразу же бросила христианство и теперь живет у бонзы в буддийском храме. У нее и иконы покойного мужа, очень хорошие и дорогие, — он любил устраивать их. Дочь, оставшаяся верной христианству, просит у матери святыню отца, но мать требует за иконы триста иен! Другие две донери, тоже крещенные, теперь живут в Суцу, но совершенно отстали от церкви и даже ходят в “тэра”, кланяются Будде. Известны в городе тем, что часто меняют мужей. Только одна дочь осталась верной церкви и Христу, теперь она в Иванай замужем за землемером Сибуя. Удивительная судьба!.. Излишняя ревность об обращении семейства иногда, как видим, сопровождается плодами весьма непрочными. Отец, должно быть, думал заменить искренность веры дочерей своим авторитетом,

своей волей, и вышло худо. Никто не может стать между Христом и человеком. Если совесть не с Христом, тогда напрасны все усилия искуственно удержать человека в христианстве.

Точно так же и многие другие, обратившиеся к церкви по настоянию покойного Ообатаке, теперь охладели и уже “не ходят больше” с нами.

Церковь захирела и рассыпалась. К довершению бед и катехизаторы попадали сюда не особенно ретивые, так все и шло под гору. Впрочем, много виноват в этом и упадок самого города: народ из него поразошелся в разные стороны, разошлись по окрестности и многие из христиан...

“Симбокуквай” в этой церкви нет, да и собираться почти некому: взрослых мужчин (без катехизатора) всего четверо. Я советовал катехизатору собирать по воскресеньям хотя бы христианских детей и учить их вере, например, молитвам, священной истории и пр.

Вечер провели в соседнем с церковью доме, у Сигемацу (семь человек, все христиане). Это самый почтенный и самый давний здешний христианин, видевший лучшие церковные дни. Мы много с ним говорили. Он рассказывал про прежнее; я ему передавал, что было ему интересно из жизни русских христиан, из греческой церковной жизни и т. п. Вечер прошел совершенно незаметно. Уже совсем ночью отправились мы в свою гостиницу. Сам старик Сигемацу шел впереди с “чеоцин” (фонарь из прозрачной бумаги на длинной ручке) и проводил нас до дому.